Землянин

Иллюстратор: Сергей Пономарев

И все же страха не было. Возможно, таблетки подействовали. Его заполняла какая-то тупая, вялая пустота. Чувства не проснулись – ожил лишь разум, тщетно пытавшийся зацепиться за неправдоподобную реальность. 

Вроде бы он заметил человеческие фигуры, темные пятна, схожие с теми, что изображают абстракционисты, – не то крестики, не то снежинки, спаиваясь, расторгаясь, расплескиваясь, они то ли приближались, то ли удалялись от него. Ему вспомнилось, как он раз пошел на стереофильм, нацепив особые очки на привычные… ах, да очки. Нет, их не было, он снова сощурился, но все равно не смог разглядеть пульсирующее серо-коричневое пятно, что выросло где-то слева от него. И продолжало расти, как казалось.  – Где я? Ответьте! Что происходит, скажите же! Есть здесь кто-нибудь? Я никак не могу ничего увидеть. Кто-нибудь, скажите, где я? – Не удивляйтесь и не пугайтесь происходящему. Ваши чувства притуплены нами сознательно, так вы лучше воспримете сказанное нами. Вы хорошо нас понимаете? – он кивнул, но, подумав, ответил «да» сухим надтреснутым голосом.

– Вы находитесь вне пределов планеты Земля, на нашей станции слежения. Этот отсек вы можете называть «Чревом» – единственное место на станции, где воссозданы условия, сходные с земными. 

– Я не… – и замолчал внезапно, испугавшись собственных мыслей.

– Вы правы, наша станция внеземного происхождения, – неизвестный явно способен читать его, как открытую книгу. – Не тревожьтесь, мы не читаем ваших потаенных мыслей, только те, что обращены к нам. 

– Зачем я здесь? Молчание. Кажущееся бесконечным молчание. И еще тише:

– Вы больше не Щепкин Павел Афанасьевич, одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения. Вы прибыли домой. С возвращением, – голос затих, а после недолгой паузы прибавил: – Мы снимаем эмоциональный купол. 

Шквал чувств выхлестнулся, обрушился, затопил. Картинка задребезжала, брызнула стеклышками поломанного калейдоскопа. Тень исчезла, расплескавшись, затем собралась и снова исчезла в шумном, неистовом потоке, подхватившем и унесшем сознание. Вопросы, тысячи вопросов пытали его мозг, сердце колотилось неистово, руки дрожали, все дрожало. Он не верил, не мог верить ни единому слову. Он не понимал почти ничего из происшедшего. И еще…

– Это правда? – он хотел спросить другое, но этот вопрос опередил все прочие.

– Да, – тень снова возникла в том же месте. – Нам незачем лгать вам. 

– Значит, это правда? Значит, все это правда? 

– Да, вы вернулись, – он не слушал и не слышал. 

– Господи, неужели… все… это… правда. Нет, это… – и выдохнув, почти спокойно: – Я знал, я чувствовал, я ощущал это! С самого рождения знал. Всегда… – новый шквал, из которого он выплыл совсем другим. Не человеком, наверное. Сущностью. – Наконец-то вы пришли за мной. 

– Сейчас вы ориентируетесь на вашу ложную память. Позвольте нам разблокировать чип. 

– Подождите, – он протянул руки к тени. – Подождите. Я ведь всегда верил в свою особенность, в то, что отличает меня от всех остальных. С самого рождения, наверное. Что я не такой как все. Другой, совсем другой. Вы даже не понимаете, каково мне было там, внизу, – он махнул рукой, пальцы ткнулись в воздушный кисель. – Слепая вера, что такого просто не может быть, не может длиться все время, всю жизнь изо дня в день, весь этот невообразимый кошмар, только это не давало сойти с ума, – он замолк на полуслове, но тут же продолжил: – Простите, я несу чушь, но мне надо, очень надо выговориться.

– Конечно, – ответили ему. – Мы вас внимательно слушаем. Скажите только, когда можно будет подключить чип. 

– Конечно. Вы не можете себе представить даже, каково там, в полном одиночестве, даже не жить – существовать. Всегда предоставлен самому себе, родители не обращали внимания, я считал друзьями таких же изгоев, как сам, пока им не находилось применения в обществе – и я снова оставался один. 

– Постойте. Простите, что перебиваю вас, но это ложная память. 

– Но как же верна она! И позже, в институте, и на работе, куда устроился лишь потому, что не мог найти другую. Я не роптал, пытаясь приспособиться и к делу, и к коллективу – безуспешно. Словно на мне имелась некая печать, словно этот неработающий чип был заметен всем, кроме вас.

– Чип не виден ни землянину, ни нам. 

– Я образно. Но моя чуждость, она…. Я пытался завести семью, женился на вдовой, с сыном, пытался пристроиться к ней – не получилось. Слишком разные, действительно с разных планет. Единственное, что нас сближало – наше беспробудное одиночество. Я старался быть и хорошим мужем, и родителем, и примерным работником, и душой компании, и… и не получалось. Никогда. Вы понимаете, я даже спал возле окна, ожидая, что вы найдете, увидите, поймете, каково мне, заберете отсюда… – Тень потемнела.  – Да, конечно. Понимаете, даже мое тело, оно само казалось чуждым этому миру. Я часто болел, за последние годы и вовсе заработал стенокардию – и это в тридцать пять, межпозвонковую грыжу, посадил зрение и подсел на успокоительные. Когда я сдавал анализы, врачи удивлялись, видя то, чего у здорового молодого человека быть не должно. 

– К сожалению, создаваемые нами земные тела недолговечны, пусть и в точности соответствуют оригиналам.

– Верно, поэтому я чувствую себя стариком, дряхлым и беспомощным. – И тут же: – Но почему же так долго искали меня?

Он услышал вздох – или так сработал неведомый транслятор, переводящий мысли в его разум? Насколько же он отличается от землян, наверное, станет подобен этой тени. Или это лишь неудачное отображение, в том числе и его неземной сущности?

– Да, слишком долго. Без чипа приходилось искать индуктивным методом, высаживаясь и сличая портреты. Ведь вы по долгу службы обязаны были часто переезжать с места на место.

– Я не переезжал, я родился, вырос и женился здесь.

– Неужто даже напоминание отказало. Плохо, совсем плохо.

– Это верно, было очень плохо, – он вздохнул. – Но теперь я лечу домой, верно? Я стану другим, я вернусь к себе. Я наконец-то вздохну с облегчением, оставив кошмарный мир позади. Скажите, а как же я выгляжу на самом деле? Глупый вопрос, я понимаю.

– Нисколько, обычный. Земным зрением нас не увидеть, только тени на солнце и бледные сполохи в ночи. Как только мы найдем чип, ваше представление о мире сразу изменится, прежние воспоминания оставят, и вы все вспомните. 

– А вы тут не один?

– Нет, но видите вы меня одного, поскольку я в стабилизирующем костюме. Чтобы вы могли разговаривать, хотя бы отчасти видя некую сущность перед собой…. Странно, чип не расположен в обычных местах, видимо, придется просветить весь организм. Простите за задержку.

– Ничего. Главное, я лечу домой, – он вспомнил Тему, и сердце странно сжалось. Жаль, не поговорили. Все же странное оно у него – сердце. Болит за тех, кто… нет, Тема хотя бы как-то любит его. Наверное, единственное живое существо на земле, с которым у него установилась какая-никакая близость. Все остальные… они будто ушли еще раньше.

Сердце снова кольнуло, неужто он все-таки жалеет об ушедшем? Нет, это фантомная боль. Ностальгия. Глупая, никчемная, но именно она не давала спокойно спать последние месяцы, из-за нее он купил по рецепту лекарство и сегодня принял его, подарок уставшему сердцу на день рождения. 

– Не могу понять, – донесся обрывок мысли, – я почему-то не нахожу чип. Это неестественно как-то.

– Быть может, рассосался, – безразлично ответил он тени, откинувшись на плотной воздушной пленке. «Нет, невозможно», – ответили ему, и теней стало несколько. Потом еще больше. Потом…

– Этого не может быть, – прошелестело в разуме. – Такое происходит впервые… – и уже непосредственно обращаясь к нему: – Мы приносим глубочайшие извинения за чудовищную ошибку. Мы не нашли у вас чип, не обнаружили даже места, где он мог быть. Мы пришли к выводу, что все это время вводили вас в заблуждение, вы землянин, всегда им были, и наше вторжение в вашу жизнь… – шелест нескольких голосов, разом прервавшийся. Голос стал деревянным. – Чтобы хоть как-то загладить вину, мы немедленно возвращаем вас обратно. И мы обязуемся стереть память об этом ужасном инциденте. 

– Нет! Нет! Этого не может быть. Я не могу… я не хочу возвращаться. 

– Но это ваш дом.

– Это? Не мой дом. Мой дом с вами, где-то подальше от Земли. 

– Но, – пауза, – но мы не можем взять вас. Вы не… – новая порция ватной тишины, фигуры задрожали, стали расплываться. – Вы даже не представляете, что мы за общество, не знаете, каковы мы, как общаемся, чем живем. Мы настолько различны…

– Я верю, что это не так. А даже если и так, то все преодолимо. Прошу вас, не отнимайте единственного, чем я жил и живу. 

– Но как вы будете жить у нас, если не представляете даже, какова пропасть между нами? Ведь мы, прежде чем попасть к вам, проходим годы тренировок по вхождению в вашу среду, в ваш образ мыслей, в вашу сущность. Вы же хотите вот так, с ходу, попасть туда, о чем до сего дня не имели представления. Да и сейчас, что вы знаете о нас?

– Достаточно того, что вы все-таки есть. И что вы, пусть по ошибке, но пришли за мной. 

Долгая тишина. Очень долгая. Фигуры то сливались, то, расходясь, будто растворялись в потухающих красках Чрева. Само движение застопоривалось и, останавливаясь, покрывалось паутиной времени; казалось, протяни руку, и оно рассыплется. Он молча ожидал приговора.

– Мы не можем рисковать вами – это вердикт. Но не можем и отнять у вас надежду. Поэтому вы вернетесь и продолжите жить, как жили, память о вашем путешествии в Чрево будет удалена. Мы же снова придем к вам, через два, три, может, четыре земных года – как быстро разработаем технологию обратного метаморфоза. И после этого зададим те же вопросы. Если ответ будет тот же…

– Будет. Но я не хочу ждать так долго. Я бы мог быть вам полезен, ну хоть в чем-то. Помочь отыскивать ваших с неработающими чипами… – он хотел добавить еще что-то, но Чрево пошло трещинами, неведомая сила раскрошила его на бисер осколков, немедля истаявших в чернильной мгле. Он очнулся на полу прихожей, непонимающе оглядываясь, пытаясь собрать надсадно звенящие обломки снов и вычленить из них ту явь, в которой его ночью занесло так далеко от кровати. Он снова тряхнул головой, и тут только понял, что это надрывается телефон на тумбочке.

– Паша, привет! – Артем никогда не называл его иначе, с самого момента знакомства. – Я звоню, звоню, а ты не откликаешься. Ты где был?

– Наверное, далеко, – он улыбнулся, слушая голос.

– А я за контрольную «четыре» получил. И еще, вчера не успел, а мама не сказала, поздравляю с днем рождения! И желаю, чтобы…

Он привалился к тумбочке, на которой стоял телефон, посмотрел на дверь в комнату, за которой стояла неубранная кровать. Улыбка не сходила с лица. Неожиданно сделалось хорошо и спокойно, как никогда прежде, словно за ночь, заполненную неведомыми миражами от выпитых таблеток, он понял нечто столь важное, что теперь каждый день оказался наполненным совсем иным смыслом. Боль отступила, наконец-то оставив его сердце.

– Спасибо, сын, – отдышавшись, произнес он. – Большое тебе спасибо. 

Повернулся, пытаясь подняться, и заметил на столешнице крохотный квадрат костяной пластинки, вложенный в прозрачный пластик коробочки из-под карты памяти; когда он на прошлый новый год разбил нос, эта штука вышла с кровью. Они еще жили вместе, жена настояла показаться врачу, ведь перед этим его несколько недель мучили сильнейшие головные боли. Но они канули в Лету в тот день, а с ними и желание стоять в бесконечных очередях в поликлинике. Вот и сейчас сразу вспомнилась неделями не проходящая боль, а после пришла странная мысль: верно, вовсе не закрепили, раз вышел так легко. Что именно, понять не успел, мысль ушла вслед за вопросом сына:

– Так ты придешь? А мама вернется, пирог испечет. Она обещала.

– Обязательно приду. Уже собираюсь, – он положил трубку, поднялся и поспешил в ванную.