Всему свое время

Вообще, в традиционных культурах всегда главенствовали представления о цикличности времени. Это связано с обязательными для этих культур космогоническими мифами – воспроизведением событий, которые произошли впервые. В основе таких мифов лежит идея о неизменном разрушении и возрождении Космоса, которые и обусловливают цикличность. Что-то похожее мы видим и в преданиях религиозного характера. Вспомним Всемирный потоп, предание о котором есть не только в Библии, но и в мифологических представлениях народов Китая, Вьетнама, Индии и Австралии. Отличие в том, что в мифах катастрофы считались естественной закономерностью, а в церковной трактовке их связывали с карой и очищением. Или возьмем фильмы ужасов. Во многих из них таинственное зло просыпается каждые N дней/месяцев/лет и действует по одинаковому сценарию, и почти никто из героев кинолент не в силах прервать это круговое движение. Известный антрополог Марсель Мосс еще в начале XX века охарактеризовал подобные круговороты в сказках и легендах: «Этих периодических повторений почти достаточно, чтобы доказать, что сами даты вызывают одни и те же события». Таким образом, старые представления о мироустройстве теперь стали литературными мотивами.

До нашей эры люди не принимали саму идею истории: человеческая жизнь была настолько неотделима от космического начала, что не могла быть самостоятельным объектом изучения (подробно эту тему рассматривал румынский антрополог и религиовед Мирча Элиаде). С развитием религиозных течений стало формироваться представление о начале исторического времени, но различные циклы присутствовали по-прежнему. Этому способствовали и природные явления: смена времен года, повторяющиеся стихийные бедствия, полнолуния и затмения. Затем, начиная с эпохи Возрождения, на отношения со временем стала активно влиять наука. Хотя и она порой возвращалась к истокам. Например, в XIX веке зоолог Жорж Леопольд Кювье захотел примирить церковные учения с научными: он предложил теорию катастрофизма, согласно которой жизнь на Земле регулярно гибла и возрождалась. Сейчас в развитых странах тоже есть различия в оценке времени. Например, у жителей США, Германии, Швейцарии, Скандинавии и Японии очень развито чувство времени: они чрезвычайно пунктуальны и требуют того же от других. В южных же странах – Египте, Мексике, Индии – иные представления: там вполне допустимы опоздания на 20–30 минут.

Почему в очереди время тянется бесконечно, а женщины быстро забывают даже тяжелые роды? В поисках ответов на подобные вопросы за последние 50 лет ученые чего только ни придумывали! Даже предлагали испытуемым с закрытыми глазами ехать на тележке к краю лестничного пролета на высоте нескольких этажей. Это было в 1960-е годы, когда этические требования к психологическим экспериментам еще были недостаточно разработаны. Удивительно, что с таким сценарием испытуемые вообще нашлись! Им нужно было остановиться через 5 секунд после начала движения, считая про себя, – так психолог из США Дж. Лангер пытался определить, замедляет ли страх наше «психическое» время. Ответ получился очевидным: люди останавливались в среднем не через 5, а через 3,6 секунды. При любой угрозе жизни происходит субъективное замедление времени. Возможно, из-за того, что к мозгу приходит больше сигналов: он быстро и подробно анализирует процессы в организме и параметры, необходимые для выживания. При этом другие подробности: пейзаж, второстепенные окружающие объекты, музыкальный фон – становятся несущественными. А в обычной ситуации мы именно с их помощью отмеряем временные промежутки.

В случае с очередями ответ прост: мы вынуждены сосредоточить внимание на единственном процессе, который к тому же нас не интересует, – ожидании. Дети мигом придумывают себе занятия: посчитать плитки на кафеле, поизучать фантики, понаблюдать за гуляющей кошкой. Им не привыкать: часто приходится делать то, чего не хочется. А взрослые видят себя хозяевами ситуации, и любое вынужденное ожидание вызывает у них раздражение.

Ну а что касается родовых мук, тут большее значение имеет физиология: после естественных родов в организме женщины вырабатываются эндорфины, которые позволяют забыть о недавней боли.

Наверняка каждого из нас это волновало: куда уходит детство? Когда случается тот незаметный переход, после которого, по выражению публициста Линор Горалик, становится ясно, что взрослые – это мы? Ведь для самих себя мы остаемся прежними, мы все время узнаем себя в зеркале, не замечаем изменений в родителях или друзьях, если видим их ежедневно. Но для окружающих это постоянство отнюдь не очевидно.

Внешняя однородность – еще не все: важно не запутаться и в эволюции собственных мыслей. Сейчас с этим проще: можно хранить больше фотографий и автобиографических записей не только на бумаге. Главное – не перегибать палку. Журналистка ВВС Клаудиа Хэммонд пишет об изобретателе микрокомпьютера Гордоне Белле, который фотографирует все, что видит, каждые 20 секунд, начиная с 1988 года. Точнее, не он сам, а маленькая камера на его груди. Помимо этого он хранит все чеки, черновики, записи на диктофоне и многое другое. Его проект так и называется – «Вспомнить все». Хранилище получится внушительное, но пока непонятно, кто и зачем потом будет все это просматривать. А один протестантский священник, Роберт Шилдс, в течение 25 лет вел сверхподробные дневники на десятки миллионов слов и завещал их Вашингтонскому университету с оговоркой: «Не открывать до 2057 года». Что ж – по крайней мере, это забавно… Удивительно все же, как при таком рассогласовании нам удается договариваться о встречах, устанавливать дедлайны и планировать отпуск. На многие вопросы об индивидуальном восприятии времени пока нет научных ответов: сложность заключается не только в грамотном построении экспериментов, но и в объективной интерпретации их результатов. Но в этой теме каждому есть что сказать, будь то ученый или просто любопытствующий дилетант.