У страха глаза велики. Часть вторая

– Твою ж мать! Эта дурр-ра потеряла сознание. Давайте попробуем на другой, – прорычала Арахнофобия. Вокруг ее сгустка мерцало черное марево, внутри друг о друга почесывал лапки тарантул.

            Танатофобия выплыл вперед. Его голос был тверд и спокоен.

            – Ты молодец, Арахнофобия. Справилась лучше, чем на прошлом занятии.

            – Конечно лучше. В прошлый раз ее практикант вообще умер, – захохотали сгустки.

            У Кредитофобии от смеха пропали евро. Вместо них появились зимбабвийские доллары – купюра номиналом в пять миллиардов.

            – Спокойствие. – Ужас смерти стал прозрачным. – А вы представляете, сколько усилий мне стоило, чтобы от моего присутствия перестали разрываться сердца? Тысячи лет я боролся с этим. И продвинулся всего на пару-тройку шагов.

            Фобии стихли. Даже у Панофобии перестали меняться картинки: теперь внутри сгустка красовалась морда пса. С клыков капала слюна. Собачьи зрачки отливали красным.

            – Арахнофобия – молодец. Нельзя сразу победить то, с чем сражался тысячелетия. Она – одна их самых старых фобий среди вас. Проявите уважение.

 *** 

         Вернувшись в одно мгновение в родную пещеру, фобии не упустили шанса снова подшутить над незадачливой подругой.

            – Учиться тебе еще и учиться, – сказала Клаустрофобия, и ее подружка Акрофобия согласилась с ней: – Такие возможности – использовать для своего излечения милых паучков. Но даже с ними ты пугаешь людей до полусмерти.

            – Ага, – встрял Трипанофобия, зашевелив иглами, – я бы на твоем месте уже давно научился помогать людям. Лично я специально пугаю всяких там наркоманов – многие благодаря мне завязывают с наркотиками.

            – Точно, – согласилась Акрофобия, и в ее сгустке показался вид с Бруклинского моста, – мне, например, в разы сложнее успокоить человека. Это правда. Но я, по крайней мере, стараюсь помогать отчаявшимся людям, готовым сигануть с крыши дома. Пугаю их до чертиков, и они не прыгают.

            – Вместо этого они вешаются, – заржал Дентофобия, у которого кабинет стоматологии сменился здоровущими клещами.

            Акрофобия зыркнула на него и продолжила, снова обратившись к Арахнофобии:

            – Ну а ты, раз уж толком не можешь помочь себе, то чем хотя бы помогаешь людям?

            – То-то же и оно, – встрял Эниссофобия, сам лишь однажды помогший начинающему графоману на литературном конкурсе. Тот человек потом стал знаменитым писателем. Панофобия посмотрел на Эниссофобию неодобряюще, из-за чего у него в сгустке морда пса растворилась в дымке, а вместо нее вынырнул город: многоэтажки и телевизионные башни сотрясались от толчков землетрясения, вылетали стекла из окон, рушились шпили соборов.

            – Я же просил вас, – серьезным голосом произнес Танатофобия, в котором появился похоронный курган вождя индейцев в Северной Америке. – Никому из нас не дано легко совладать со своими проблемами. Не стоит упрекать Арахнофобию, у нее все еще впереди.

            – Ага, когда пауки на планете изведутся, – вставила Террофобия, по пещере промчалось эхо смешков – на этот раз ее никто не обругал.

            – Успокоились? Тогда переходим ко второму практическому занятию.

            – И снова вы собрались без меня! Как будто я в помощи не нуждаюсь!

            Неожиданно возникший в пещере сгусток то сильно раздувался, то сдувался до прежней величины, и внутри него менялись в размерах мужские половые органы.

            – Это дискриминация по половому признаку! Тьфу, ты – по признаку фобии!

            – Хочешь сказать, у тебя нормальная фобия?! – вспылил Эйпсотрофобия из-за того, что практическое занятие с ним отложилось на неопределенное время. – Да кто тебя вообще боится? Десяток ботанов, поверивших родителям, что ослепнут?

            – А вот и неправда! Больше! Гораздо больше! Я ощущаю страхи каждой клеточкой, чувствую их на протяжении всего дня и вижу, что не даю покоя многим подросткам. Знаешь, сколько юношей после душа с ужасом ищут волосы на ладонях?        

            Учитель замерцал, и мертвец внутри него распахнул пасть во всю ширину.

            На этот раз сгустки оставили свои мысли при себе и застыли в ожидании речи руководителя собрания.

            – Онанофобия, я тебе уже не раз говорил, что твой страх надуманный. Есть люди, которые боятся и, возможно, мешают тебе спокойно жить. Но это ни в какое сравнение не идет с теми проблемами, которые испытывают собравшиеся здесь фобии.

            – И все равно я хочу посещать собрания! – в который раз не смог смириться со сказанным Онанофобия.

            Сгустки тут же сорвались со своих мест, не в силах больше терпеть выходки наглеца, и бросились на него. Только Танатофобия с Панофобией не сдвинулись с места.

            Онанофобия, не ожидая такого, растерялся. Тем временем к нему вплотную приблизился Дентофобия, включив на полную мощность бормашину. Эниссофобия готова была словесно раздавить возмутителя спокойствия. Даже у Арахнофобии венесуэльские крестовики приняли угрожающую стойку.

            Онанофобия успел вовремя ретироваться, показав напоследок в сгустке с помощью кистей рук неприличные движения.

 *** 

            Пете было пять лет, и порой его воображение играло с ним злую шутку. Как и любой ребенок, он много чего боялся и не любил оставаться дома один. Но больше всего Петю пугало собственное отражение в зеркале. Родители знали, успокаивали его, даже водили к психиатру, однако странная боязнь не покидала сына.

            Несколько минут назад родители ушли в гости, предоставив Петю самому себе. Нянечка должна была прийти с минуты на минуту.

            Петя сидит на полу своей уютной комнатки, играет в машинки, и со стороны может показаться, что все у мальчика хорошо. Однако Петя, разъезжая по ковру пожарной моделькой и сопровождая это соответствующими звуками, пытается таким образом отвлечься. Он повернут спиной к трюмо с большим зеркалом, и его не покидает чувство, что за ним оттуда наблюдают.

            – Этот мальчик меня боится, – сказал Эйсоптрофобия, появившись в комнате вместе с остальными фобиями.

            Сгустки выстроились позади Учителя. Кредитофобия с интересом рассматривал Петю, понимая, что у мальчика боязнь кредитов появится еще не скоро. Если вообще появится. А вот Трипанофобия, оглядывая Петю, убедился в том, что этот человеческий детеныш в будущем попортит ему нервы.

            – Хорошо, тогда начнем. – Танатофобия старался говорить как можно мягче. – Ты уже проникал в сознание человека, поэтому знаешь, как это делается. Я буду рядом, не переживай.

            Зеркала внутри сгустка потрескались, но Эйсоптрофобия совладал с собой и направился к сидящему на полу ребенку. Он обволок его собой и сразу же услышал Петины мысли.

            Это было неприятно. Однако Ужас смерти учил, что нужно некоторое время выждать, постараться постигнуть человека, увидеть, насколько сильно он боится. После этого, поняв, за какие ниточки следует дергать, можно проникать в сознание.

            Эйсоптрофобия улавливал обрывки мыслей: вот Петя играется с машинкой, представляя себя пожарным, а вот ему кажется, что отражение сейчас наблюдает за ним. Прошло совсем немного времени, и сгусток стал ощущать, что страх мальчика перед отражением постепенно вытесняет мысли об игре. Всё, решил Эйсоптрофобия, пора действовать.         

            Сгусток, внутри которого сейчас красовалось то самое зеркало, что находилось в комнате, проник в сознание ребенка.

            «Успокойся, все в порядке. – Пете показалось, что он разговаривает сам с собой, но на самом деле говорил Эйсоптрофобия. – Не стоит бояться отражения, в нем нет ничего страшного».

            Мальчику вроде как полегчало, он даже заерзал на месте. Учитель остался доволен началом. Остальные фобии наблюдали за происходящим: у Дентофобии выключилась бормашина, у Арахнофобии замерли все пауки, а у Террофобии остановился таймер на взрывчатке.

            И хотя Петю страх немного отпустил, Эйсоптрофобия видел, что сделал пока еще недостаточно. Пора переходить к следующему этапу. Как учил Танатофобия, человек должен посмотреть в лицо своему страху. От фобии же в этот момент требуется сверхусилие, чтобы пациент вышел победителем из дуэли со своей боязнью.

            Петя почувствовал непреодолимое желание подняться с пола и посмотреть в зеркало. Это его одновременно пугало и почему-то успокаивало. Внутренний голос продолжал нашептывать, что бояться нечего и все будет в порядке. Петя встал в полный рост. Сейчас он повернется и столкнется со своим страхом.

            По ту сторону зеркала на него смотрел перепуганный мальчик. Петя понимал, что на самом деле это он сам. Но ему казалось, что мальчик за зеркалом живой и только похож на него. Петя готов был броситься прочь, да внутренний голос не отпускал, заставляя смотреть на свое отражение. И довольно скоро смысл ободряющих слов перестал доходить до ребенка, запутываясь в сетях его страха.

            – Продолжай, не останавливайся, – подбодрил Учитель. – И сам не поддавайся нервам.

            «Легко ему давать советы, стоя позади», – подумал сгусток, и его, опираясь друг на друга, заполнили различные зеркала.

            Благоприятный исход становился все призрачнее, и это нервировало Эйсоптрофобию. Наконец он понял, что удерживает ребенка возле зеркала из последних сил, и психанул.

            Петя, дрожа от страха, смотрел на свое отражение, и вдруг оно ожило, скорчив страшную гримасу. Пронзительный визг огласил квартиру… 

            – Почему не получилось? Кто ответит?

            Фобии молчали. Только сгусток с пауком произнес:

            – С детьми всегда так. Они могут испугаться чего угодно, – ответила Арахнофобия, прислушалась, нет ли смешков, и продолжила: – У детишек настроение меняется ежеминутно. То они: сюси-пуси, какой паучок. То вдруг как завизжат… маленькие засранцы. С детьми работать сложно – надо не только нервы в узде держать, но и излучать радость. Иначе эти недоростки… Я ненавижу детей. Они всего боятся, – зарыдала фобия.

***

            Ужас смерти вибрировал от нетерпения. Новость его сжигала изнутри.

            – Мои дорогие ученики! Рад сообщить, что один из нас сегодня навсегда покинет собрание. Наш дорогой Дентофобия излечился. И, кстати, в его чудесном излечении не обошлось без людей. Доктор Шляйнер из Бернского института изобрел абсолютно новое поколение бормашин. Они работают без адского визга, не надо держать рот постоянно открытым, не нужны тонны воды, чтобы вымывать крошку и кровь изо рта пациента. И эта чудо-машина не причиняет боли. Да что я вам рассказываю, пусть сам Дентофобия и поведает.

            Боязнь стоматологов вышел вперед и поклонился. Вернее, поклонился стоматолог в его сгустке.

            Фобии радостно заулюлюкали. Пауки Арахнофобии даже сплели из паутины слова: «Мы тебя любим. Не уходи». Правда, пока никто не увидел, стерли свои художества по мановению хозяйки и затихли.

            – Герр Шляйнер придумал бесконтактную бормашину. На докладе в университете он объяснил принцип действия аппарата. Я, признаюсь, коллеги, ни слова не понял из его речей, но проверил изобретение на своем любимом клиенте. Стоял рядом и зудел ему на ухо: «Сейчас тебе будет жутко больно. Уууу. Вжжжж». Он даже бровью не повел. Совсем страх потерял. Так что, господа и дамы, фобии и пустые страхи, я теперь свободен и спокоен. Никто меня не достает по пустякам. Спасибо, друзья, за поддержку. Я буду скучать.

            Фобии восторженно завибрировали. Террофобия даже сыграла туш – весь секрет в правильном распределении взрывчатки в емкостях разного объема.

            Дентофобия замерцал и начал растворяться.

            – Прощай, Дентофобия, – закричали собравшиеся.

            – Удачи, – сказал Учитель вслед. – На этом наше собрание заканчивается. Встретимся через неделю.

            Спустя пять минут Наставник остался в одиночестве – подопечные разбрелись.

            Боязнь смерти улыбался. Он был очень доволен за Дентофобию. Умиротворение и успокоение – боязнь стоматологов это заслужил. Учитель радовался за него, но странное чувство разрывало сгусток изнутри. Прежде это чувство Учитель ощущал. Вот только в других – не в себе.

            – Не может этого быть, – произнес вслух Танатофобия. Черепа в его сгустке сменились голубым безоблачным небом. Танатофобия замер. В синеве появилось солнышко, в высоте был различим силуэт птицы.

            – Это уже слишком, – произнес Танатофобия и мгновенно переместился.

            Сквозь стекло лабораторного купола можно было разглядеть силуэт птицы, парящей в высоте.

            Профессор Антон Исаакович Седов сидел, запрокинув голову, словно смотрел в небеса. На столе перед ним лежали зажигалка и сигареты.

            Усатый полицейский что-то записывал в блокнот. Рядом с телом стояли врачи.

            – Вы же говорили, что он не курит, – сказал полисмен. Взгляд копа блуждал по стенам лаборатории. На коллег профессора он смотреть боялся.

            – Не курил, – ответил Сергей Сучков – заведующий лабораторией.

            – Над чем он работал?

            – Последние лет двадцать Антон Исаакович искал ген, ответственный за регенерацию поврежденных клеток и тканей.

            – Эээ? Над чем?

            – Искал секрет вечной жизни, – ответил Сучков.

            Полицейский кивнул.

            – Кто-нибудь мог желать его смерти?

            – Нет. Денег у него не было. Грант, который профессор вложил в свои исследования, подошел к концу. Результатов он не добился. Кому нужно было убивать старика, ума не приложу.

            Коп обернулся к врачам.

            – Господин Доктор, что имеете сказать по этому случаю?

            – Вскрытие покажет, но я не сомневаюсь, что многоуважаемый ученый умер от инфаркта.

            Полицейский захлопнул блокнот, отдал честь и отбыл. Дело закрыто.

            Лаборатория опустела.

            Лишь вечером после ужина, помогая дочке с домашним заданием по математике, Сергей вспомнил про сигареты на столе профессора. Как он не понял сразу? Это ж старая традиция – отмечать успешное завершение дела потаканиям приятным, но вредным слабостям: сигарета, бокал вина, некоторые даже снимали проституток.

            «Черт возьми, но ведь я прекрасно знаю, на чем он остановился. Он сам мне рассказывал. Последние пять лет он бился головой о кирпичную стену – это был тупик. Неужели он пробил его?» – Получить ответы на свои вопросы Сергей не мог. Он сто раз перепроверил жесткий диск, бумаги профессора и достал всех родных – решения в письменном виде не было. Оно осталось в мозгах Седова. Сергей вздохнул, повернулся на левый бок и уснул.

            Танатофобия приходил в чувства. Давно сгусток не ощущал себя настолько бесформенным.

            – Сорвался, – произнес Ужас смерти вслух. Внутри сгустка возникла лампадка. Огонек в ней еле пылал.

            – Сорвался, и нет мне прощения, – произнес он громче. Пламя лампадки начало разгораться. Огонек становился ярче и ярче, пока весь сгусток не заполнился чистым пламенем. Тогда Танатофобия взлетел вверх, высоко-высоко, туда, где гуляют одинокие звезды и дарят свой свет только черным дырам. И там, в глубине космоса, он спрятался на эти короткие семь дней – до следующего собрания.

            Ведь у каждого создания должен быть смысл существования. И у Танатофобии он заключался в помощи другим, подобным ему творениям. Фобии пропадут без него – своего Учителя. Поэтому и отступил Ужас смерти перед своими принципами. Как он мог позволить старому профессору лишить человечество главного – лишить страха перед смертью? Дать долгую, почти вечную жизнь людям – ошибка.

            – Несомненная ошибка, – прокричал в тишине космоса Танатофобия.

            – Вот только чья? Моя или его? – добавил он тише. Время подумать у него было. Когда еще следующий ученый изобретет «таблетку» для бессмертия? Глядишь, к тому времени Танатофобия определится, как быть дальше: уйти на покой или остаться.