Нулевой вектор
Партийно-бюрократический строй, который был советским социалистическим только номинально, отличали три «-изма»: волюнтаризм, консерватизм и… тотальный пофигизм. В комплексе с «научным» коммунизмом, одним из самых догматичных учений, они порождали особые парадоксы типа: «Как подумаю, какой я инженер, так страшно в поликлинику идти», «Тащи с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость…» Заряда «великого Октября» хватило всего на полвека, дальше страна двигалась по инерции, латая «железный занавес» и ежегодно закупая миллионы тонн зерна.Но вот иго сброшено, за бортом оставлены многочисленные «братья»-нахлебники по социалистическому лагерю (в том числе и те, кого в геополитических целях надо было удерживать всеми силами) объявлено: можно все, что не запрещено. Но почему-то счастья и благоденствия как не было, так и нет.
«Свободный» рынок на деле – сложная и достаточно уязвимая система подпорок и противовесов, призванная защитить 9/10 населения от неизбежных жертв, порождаемых погоней за прибылями оставшихся десяти гиперактивных процентов. Ведь, как ни крути, а правы были классики политэкономии, утверждая, что нет таких преступлений, на которые не пошел бы капиталист ради солидного «навара». В их числе – и пересмотр морально-этических устоев, подмена консервативных ценностей на либеральные, выражаемые, в итоге, в количестве цветных бумажек с водяными знаками.
Толерантность (от латинского tolerantia – терпение, выносливость), особенно в современной гиперлиберальной трактовке, – попытка внедрить в массовое сознание новый стереотип, вытесняющий естественные социальные инстинкты – консерватизм, ксенофобию, здоровый национализм, наконец. С одной стороны, это порождение концепции предельного индивидуализма, принцип privacy, возведенный в абсолют. А с другой – реакция на крушение колониальной системы после Второй мировой войны, своеобразная инверсия киплинговского «бремени белого человека». Но если бы только это! В основе всего, если разобраться, – все та же экономика, все та же погоня за прибылями (или в советской терминологии – «эффективность хозяйствования»), все то же стремление брать как можно дешевле, а отдавать возможно дороже.
Экстремум любого предпринимательства – нулевые (или близкие к ним) расходы и максимальная прибыль. Последняя ограничена антимонопольными и налоговыми законами, конкуренцией, платежеспособным спросом. А вот что касается расходов, то здесь есть варианты. Первый – снижать, где это только возможно, долю квалифицированного труда и его стоимость. Технократический путь предполагает автоматизацию массового производства, когда для выпуска условной тысячи единиц продукции требуется не 10 000 человеко-дней, а всего лишь несколько часов функционирования роботизированной линии и работа считанных инженеров самой высокой квалификации. А нельзя ли обойтись без этих капиталовложений? В этом и заключается другой вариант – если местная рабочая сила излишне квалифицирована, дорога и малочисленна, то можно ее заменить (или дополнить). Догадываетесь, кем?
Кстати, Россия – отнюдь не «родина слонов». С проблемой (да и проблемой ли вообще?) гастарбайтерства, вольного или невольного, сталкивались все сколько-нибудь значимые цивилизации со времен рабовладения, от древнегреческих полисов и великой Римской империи до норманнских городов средневековья и русского крепостничества. А некоторые восточные и южные сатрапии и вовсе не могли элементарно существовать без постоянного притока рабов из иных земель и народов.
До тех пор, пока крепостной – только одушевленное орудие труда, не претендующее на личную свободу и экономическую самостоятельность, система производства ценностей худо-бедно функционирует. А государство как высшая форма коллективной организации обеспечивает стабильность и компенсирует «износ». Христианство, адаптированная для инородцев «лайт-версия» иудаизма, немало поспособствовало мистическому оправданию эксплуатации. И совсем не случайно самый серьезный раскол в этой религии – появление протестантизма (а вовсе не оформление ее византийской разновидности – православия) – совпал во времени с разрушением феодальной системы.
Нормальный рынок подразумевает достаточное число самостоятельных экономически субъектов. Насколько они успешны, зависит, в итоге, только от них самих. При этом (о старая банальная истина!) больше возможностей у того, кто использует весь их спектр, а не только этически безукоризненные. Цель оправдывает средства, и хорошо еще, если обходится без откровенной уголовщины. А теперь представьте, что происходит, когда вокруг – сплошная свобода, когда все без исключения – самые умные и достойные! Анархия, ей-богу, не худший вариант…
Драматизма жизни придает и глобальный экономический дисбаланс, причина которого проста: экономика стран с высоким уровнем жизни уже прошла стадию экстенсивного развития и стремительно преобразуется в так называемую ноосферную, связанную прежде всего с использованием интеллектуальных ресурсов. А вот страны, чья экономика ограничивается работой в гео- (извлечение природных ресурсов), био- (сельское хозяйство, биотехнология) и техносферах (машины и оборудование), почти не вылезают из череды системных спадов. Все попытки их разрешения носят монетарно-фискальный характер, но почему-то снижение налогов и учетных ставок, дотации и реорганизации дают все меньший эффект. «Недолеченные» кризисы, в очередной раз показывающие ограниченность (если не тупиковость) классической товарно-потребительской модели, из региональных превращаются в общемировые.
И тогда всем приходится тяжело. Толерантные доселе аборигены начинают искать причину неурядиц, одна из которых – совсем близко. Это – гастарбайтеры, в свое время «развязавшие» тугие (и малооплачиваемые) узлы бурно растущих экономик. А теперь они, избалованные демократическими свободами и правами, «социалками» и льготами, в большинстве своем оказались вне контекста постиндустриального общества, заполняя совсем другие общественные ниши.
Остроты добавляет этно-конфессиональный аспект. Не секрет, что к «третьему миру» в большинстве своем относятся страны с определенным господствующим мировоззрением. И что бы ни говорили длиннобородые схоласты, теократия исламского толка – самый деструктивный фактор, к сожалению, все чаще и чаще проявляющийся буквально. И дня не проходит без сообщений об очередном «борце» за веру, обвязанном взрывчаткой! На религиозный фанатизм накладывается разрыв между «золотым миллиардом» (в котором Россия худо-бедно, но помещается) и странами, причисленными к развивающимся, – сгладить это нарастающее неравенство в нынешних реалиях невозможно.
Это и есть причина современного терроризма исламского толка, а вовсе не преступные наклонности отдельных типов, вырванные из контекста окружения, воспитания и мировоззрения, как бы ни убеждали нас в этом апологеты политкорректности и толерантности. У террористов нет национальности? Да вы посмотрите на статистику!
Терпимость к чужим взглядам и образу жизни логична и применима, как и другие закономерности, только в строго определенных условиях (аналог с физическими замкнутыми системами). Первейшее из них – обоюдность: вы признаете право другого на своих тараканов, и он тоже уважает и терпит ваших насекомых, даже если они ему крайне неприятны. Только тогда есть шанс на совместное существование и выживание. А если оппонент, кроме зоологической ненависти ко всему иному, ни на что другое не способен? Подставлять щеки, оправдывая себя тем, что ты начал мыслить категориями культуры мира, но не войны (один из любимых аргументов апологетов толерантности)? Или же стать другим – не мягкотелым гедонистом, озабоченным лишь свежестью гардероба, мобильника и машины, а жилистым и крепким бойцом-пионером, не гнушающимся любой работы?
Но «…люди – идиоты. Они сделали кучу глупостей: придумывали костюмы для собак, должность рекламного менеджера и штуки вроде IPhone, не получив взамен ничего, кроме кислого послевкусия. А вот если бы мы развивали науку, осваивали Луну, Марс, Венеру… Кто знает, каким был бы мир тогда?» В горьком признании Рэя Бредбери – приговор ценностям потребительского общества, упрек крайне расточительному отношению к ресурсам и жизням. Что мы оставим после себя? Горы устаревших мобильников и планшетов, терриконы ржавых автомобилей, залежи пластиковых пакетов…
Если людей объединяет созидательная цель, ни в какой толерантности нет нужды. Ее насаждение, по большому счету, – признак бесцельности, внутреннего распада, свидетельство глубокой стагнации и деградации всех сфер жизни, своеобразная консервация существующего status quo. И пусть вас не обманывают все новые гаджеты, похожие друг на друга как две капли воды! Решило ли человечество хоть одну глобальную задачу в паузе между третьим и четвертым Iphone, между HD Ready и Full HD, DVD и BluRay? Неужели в этом и заключается прогресс?
Где его точно нет, так это в оголтелом национализме. К чему он может привести, даже движимый самыми благородными и популярными идеями, – люди, искренне на это надеюсь, никогда не забудут. Но это вовсе не значит, что стремление защитить свой уклад, свой дом, наконец, от бесцеремонных чужаков, принадлежащих к совершенной иной социокультурной страте, реакционно и бесперспективно. Гость гостю рознь. Как и патриот патриоту.
Общество
Ким Александров
Тут помню, тут не помню
Клеточная история 
Химеры «машинного» времени
Ветер с моря 
