Таинственная история Ивана Свешникова: куда пропал «второй Ломоносов»?

Прозвище «второй Ломоносов» приклеилось к Свешникову сразу, как только «крестьянин-философ» стал сенсацией в петербургских салонах. Но сегодня о гении уже практически все забыли. Неизвестна его судьба, неизвестно, куда он сгинул, как умер и где похоронен. Нет даже ни одного верифицированного изображения самородка. Его имя лишь мелькает на страницах немногочисленных мемуаров, оставленных жителями «золотого века» Екатерины Великой. Основная часть сведений о Свешникове дошла до нас в пересказах. Большой кусок о нем можно встретить в «Застольных беседах» Пушкина: в 1833 году поэт начал записывать свои разговоры с фрейлиной императрицы Екатерины II Натальей Загряжской, свидетельницей событий. Загряжской на тот момент было уже 86 лет, поэтому некоторые детали она путает. Например, о Свешникове вспоминает как о «ветошнике» и «раскольнике». Надо отметить, что в XVIII веке раскольники, перешедшие в православие, воспринимались обществом как фигуры анекдотические. О них слагали анекдоты, примерно как в советское время о чукчах. Сложно прочувствовать подобное спустя почти 250 лет, но Свешников помимо того, что был «вторым Ломоносовым», воспринимался еще и как фигура анекдотическая. Загряжская описывает его как «тщедушного мужичка лет тридцати пяти, тихого и скромного». При этом «тихий и скромный мужичок» был представлен императрице как друг Григория Потемкина (фактического соправителя России) и протеже Ивана Шувалова (основателя Московского университета).

У Ивана Шувалова была присущая множеству вельмож привычка – переодеваться в простую одежду и ходить в народ, «скрывая свой сан, прогуливаться на площадях и рынках». Однажды весной 1784 года на книжном развале рядом с Апраксиным рынком вельможа наблюдал удивительную картину: деревенский паренек рылся в латинских книгах. История сохранила даже названия купленных им томов (Тацит, Тит Ливий и Квинт Курций). В ходе непродолжительной беседы выяснилось, что Иван Свешников не пьет, не курит и «имеет охоту до чтения». Помимо вышеперечисленных достоинств он оказался полиглотом: кроме латыни и греческого, коим обучил его деревенский поп, крестьянин болтал на немецком и французском, знания о которых получил уже от «бедного студента». Более того, Свешников оказался математиком-самоучкой: он восхищался Ломоносовым, хотел познакомиться с Леонардом Эйлером и «имел сомнения» в теории Ньютона. Очевидно, что Шувалов не мог упустить из рук такой экземпляр и, используя в качестве наживки свою огромную библиотеку, смог заманить Свешникова в свой дворец на Итальянской улице. История сохранила, как Свешников «поселился» в библиотеке Шувалова: постелив на полу кафтан, он читал дни напролет.

Стоит уточнить время появления Свешникова в Петербурге. Хотя общепризнанной является дата 1784 года, но в записках «Петербург в 1781 году» гувернера князя Куракина мы наблюдаем прибытие Свешникова в Петербург на три года раньше. Фрейлина Загряжская в беседе с Пушкиным говорит, что Свешникову было 35 лет (и в этом возрасте сложно тянуть на вундеркинда), а француз Пикар (тот самый гувернер) дает Свешникову 25 лет, что больше похоже на правду, учитывая ту степень восхищения, которую вызвал «молодой гений» в столичном обществе. Вероятно, Пикар прав и по поводу даты прибытия Свешникова в Петербург. Если бы он появился в столице в 1784 году, то не успел бы быть проэкзаменованным Леонардом Эйлером, который умер в 1783-м.

Тем временем слухи о том, что «явился второй Ломоносов», разносились по городу. Столь легкому принятию обществом способствовало и то, что, хоть Свешников и происходил из крестьян Тверской губернии (то ли из Торжка, то ли из Вышнего Волочка), его семья и он сам не были крепостными, а принадлежали к редкой категории экономических крестьян. Это бывшие монастырские крестьяне, которые были «изъяты» у монастырей в ходе конфискации церковной собственности 1764 года и приписаны к Министерству экономики. Поэтому экономические крестьяне обладали личной свободой и были обязаны лишь регулярно платить налоги.

Шувалов, который «выходил» первого Ломоносова, имел аналогичные планы и на второго. Первоначально Свешникова представили княгине Дашковой, наперснице императрицы Екатерины. На момент знакомства со Свешниковым Дашкова возглавляла Российскую академию наук, то есть «тверской вундеркинд» встретился со своим будущим начальством. Экзаменовала Дашкова весьма своеобразно: она сняла с полки томик Руссо, попросила открыть его, выбрать отрывок, перевести его и объяснить. Экзамен вылился в жаркий спор. Свешников «перевел с листа» и раскритиковал идеи Руссо, объяснив, что «возвращение к природе» – это утопия и ни к чему хорошему не приведет, и что хорошо рассуждать о подобном, сидя в теплых кабинетах.

Княгиня Екатерина Дашкова. billioncity.ru

После Дашковой Свешникова представили самому Григорию Потемкину, всесильному фавориту и соправителю Екатерины II. Тот любил оригиналов, поэтому со Свешниковым сразу сошелся и даже подружился. Пару раз в неделю Потемкин собирал у себя «салон образованных людей». На один из вечеров Шувалов привел Свешникова. Тогда и возник знаменитый «спор о еврейском языке». Ученый раввин доказывал, что иврит – самый трудный язык на свете, и, чтобы овладеть им, нужны годы упорного труда. Ветошник побился об заклад, что сможет овладеть ивритом за полгода. Согласно одним источникам, Свешников выиграл спор, согласно другим, история имела несколько другой вид и на месте раввина фигурировал митрополит, а полиглот Свешников освоил иврит только через два года. Но то, что он выучил язык, признается всеми.

Если первоначально Свешникова воспринимали как диковинку, то после сближения с Потемкиными, когда выяснилось, что крестьянин понимает в математике, фаворит взял его в охапку и привел к Леонарду Эйлеру. Знаменитый математик, основатель русской математической школы, был уже слеп и доживал последние годы. После общения со Свешниковым Эйлер не поверил, что перед ним «такое чудо от сохи и крестьянский сын». Из всех десяти задач, что Эйлер задал Свешникову, тот решил все десять, не выходя из комнаты. Именно Эйлер первым назвал Свешникова гением. Тогда и было решено представить его императрице Екатерине. Сначала она тоже отнеслась к Свешникову как к забавной диковинке. Хотя крестьянский сын и не имел поэтического таланта, он довольно ловко складывал рифмы и импровизировал, слагал стихи «на заказ публики», правда, весьма низкого качества. Государыня даже подумывала завести специально под Свешникова должность придворного импровизатора, роль чего-то среднего между шутом и поэтом. Тут же обиделся Шувалов: «Я не для того гения привез, чтобы из него придворного шута делать». Екатерина не настаивала. Гения решили отправить в Англию, которая тогда была в разгаре промышленной революции, «дабы он к последним научным достижением приобщение имел».

Екатерина II в Царскосельском парке (В. Боровиковский), museumsworld.ru

Из казны выделили деньги на покупку «костюмов европейского покроя, тростей и круглых шляп», а также 600 рублей ежегодного «вспомощевания». После возвращения из Англии Свешникову была прямая дорога в академию, так как Шувалов пролоббировал для него занятие кафедры. Но в Англии Свешников… потерялся. В Лондоне он влюбился в театр и не пропускал ни одной премьеры. Екатерине докладывали, что Свешникова чаще видели за кулисами лондонских театров, чем за партой. Говорили, что он связался с «плохой компанией». А о его пропаже есть несколько версий. Согласно почти документальному роману Валентина Пикуля «Фаворит» (Пикуль не вставлял в свои романы факты, не найдя им подтверждение как минимум в двух разных источниках, однако в случае со Свешниковым неизвестно, на какие источники опирался писатель) Свешников менее чем через год вернулся из Англии с криками «надоело» и прибился обратно к Потемкину. Во время поездки на юг к новому месту службы Свешников подхватил чуму и скончался под Херсонесом. После него не осталось никаких вещей и бумаг. Версию о чуме подтверждает тот факт, что все вещи чумных больных сжигались. По другой версии, Свешников и Потемкин вместе выехали осенью 1791 года в Молдавию и оба в дороге скончались от лихорадки. Где похоронен Свешников, неизвестно.

После него не осталось ничего, кроме скупых упоминаний. Считается, что в шуваловской галерее где-то в запасниках сохранился портрет «второго Ломоносова», но поскольку он не подписан, сложно определить, кто действительно на нем изображен. Федор Глинка в своих «Письмах» пишет, что Свешников был из тех, кто «сами себя воспитывают», «Словарь Кюхельбекера» (записки лицейского друга Пушкина) характеризует Свешникова как «воспитанника природы и прилежания». Мы же сегодня можем сказать, что жизнь Свешникова – еще одна грустная русская история о том, как гениальный природный ум был потрачен зря и пропал, почти не оставив после себя следов.