Почерк радиста

Шпионские страсти

С легкой руки Яна Флеминга обыватели считают, что шпион – это элегантный красавец, способный в одиночку раскидать полсотни полицейских, а из карандаша и пары скрепок сотворить баллистическую ракету. В реальной жизни агенты – тихие люди, ничем не выделяющиеся из окружения. Кто заподозрит в лысом толстяке с одышкой, торгующем всякой мелочью в соседнем доме, или в заурядном клерке-«ботанике» шпионов высочайшей квалификации, которым Бонд и в подметки не годится? Бывший лейтенант голландской армии, а после – выпускник английской разведшколы Губерт Лауверс, заброшенный в оккупированную нацистами Голландию зимой 1941 года, на роль суперагента, конечно, не «тянул». Проработать по специальности ему удалось чуть больше трех месяцев, и, тем не менее, Лауверсу было суждено сыграть одну из главных ролей в самой успешной радиоигре за всю историю разведок.

ОНА НАЗЫВАЛАСЬ «АНГЛИЙСКОЙ ИГРОЙ» (нем. Das Englandspiel). И, как подобает приличной спецоперации, она таит немало загадок, вплоть до того, что непонятно до сих пор, кто же в ней победил. Например, что делает контрразведка, когда засекает интенсивные шифрованные радиопередачи? Правильно – подозрительный район немедленно перекрывается сетью пеленгаторных станций (в чем-чем, а в радиотехнике немцы не одну собаку съели!), фиксирующих любые источники радиосигналов с точностью до нескольких десятков метров. Неужели для этого понадобилось три месяца?

ВОЗМОЖНО, БРИТАНСКИХ АГЕНТОВ «сдали» с самого начала и Абвер просто проверял канал возможной радиоигры? Поэтому Губерту Лауверсу и дали поработать до 6 марта 1942 года, скармливая окольными путями смесь правды и дезинформации. Подтверждением стала попытка бомбардировки англичанами небольшой гавани в Шейдаме, в которой отстаивался тяжелый крейсер «Принц Ойген». Как только пороховой дым рассеялся, немцы отправились с визитом на улицу Фаренгейт в Гааге. Захват удался: Лауверса взяли со всеми атрибутами шпионских игр – рацией, неотправленными сообщениями и шифровальными документами.

ПО ЗАКОНАМ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ Лауверса могли бы расстрелять во дворе или замучить пытками в подвалах гестапо (что и произошло позже с 47 британскими агентами, захваченными в ходе Das Englandspiel). Но шеф голландского отдела контрразведки Абвера майор Герман Гискес в число тупых костоломов не входил. Его стихией были интеллектуальные поединки, в которых противника одолевают не кулаками или числом тяжелых танков, а мозгами.

НО ПЕРЕИГРАЛ ЛИ УМНИК Гискес англичан, непонятно до сих пор. С одной стороны, Лауверс месяцами гнал «дезу», и англичане все слали и слали снаряжение, боеприпасы и подготовленных агентов в помощь несуществующему голландскому Сопротивлению. Все это немедленно попадало в руки немцев. Этот водопад поставок не прекращался даже тогда, когда Лауверс три раза подряд передал сигнал «Я под контролем» (один раз даже открытым текстом). В Лондоне его не услышали… А с другой стороны – усиленное внимание к Голландии со стороны британских спецслужб косвенно подтверждало, что земля тюльпанов может стать плацдармом для высадки союзных войск. Достаточно сравнить расстояния от Берлина до Амстердама и Шербура. Положение немцев облегчал массовый коллаборационизм голландцев, прекрасно приспособившихся к оккупации, и масса добровольцев, поступивших на службу в вермахт и СС. Дивизия СС «Недерланд», между прочим, участвовала в блокаде Ленинграда.

Игра по-взрослому

Результатом состязания умов стал богатейший ресурс для Funkspiel – радиоигры, в ходе которой через перевербованных агентов противнику передается дезинформация. Во Второй мировой войне Funkspiel применялась весьма интенсивно. По сути, ни одна крупная военная операция не обходилась без подобных мероприятий. Так, высадке союзников в Нормандии предшествовала Fortitude – грандиозная кампания по дезинформации, итогом которой стала уверенность германского командования в том, что главный удар будет нанесен в районе Па-де-Кале, то есть в самом узком месте Ла-Манша, в 250 км восточнее истинного района высадки. Битве на Курской дуге предшествовала операция «Опыт»: немецкой разведке месяцами «скармливали» дезинформацию о дислокации советских войск, уверив гитлеровских генералов в принципиальной возможности успеха операции «Цитадель». Итог известен – советские солдаты «перемололи» ударные части вермахта и перехватили стратегическую инициативу.

ФУНДАМЕНТ РАДИОИГРЫ – «почерк» радиста, уникальный, как отпечатки пальцев или рисунок радужной оболочки глаза. И если обычный почерк (ручкой на бумаге) довольно легко подделать, то индивидуальные особенности передачи сигналов неповторимы. Вот что вспоминает ас советской радиоразведки Александр Зиничев: «…Зацепкой были почерки радистов. Поначалу они напоминали нам китайцев, все были на одно лицо. Но был некий ободряющий фактор: ведь китайцы сами-то своих отличают друг от друга… Видимо, последний тезис придал нам необходимое упорство, и через два месяца одного из трех радистов основного состава радиостанции я научился отличать по почерку. В буквах “Q” и “Z” он чуть-чуть затягивал второе тире, благодаря чему они звучали более мелодично. Почему-то он сразу предстал передо мной в образе наследника Штрауса и получил прозвище “Иоганн”… Потом высветился “Беликов-Луиза”. Мой напарник считал, что это женщина, а я считал, что это чеховский Беликов, отказывавшийся взять в руки зонтик другого цвета, боясь, “как бы чего из этого не вышло”. При прослушивании этого радиста мне невольно виделось тонкое красивое кружево без единого лишнего узелка. Даже символ конца связи “SK” (Ди-ди-ди Даа-ди-даа), который многие радисты для форса превращали в “VA” (Ди-ди-ди-даа Ди-даа), этот “Беликов-Луиза” всегда передавал в полном соответствии с правилами радиообмена. Затем нашлись свои приметы и у третьего радиста…»

АНГЛИЙСКАЯ РАЗВЕДКА в разгар «Битвы за Англию» пошла на радикальные меры, призвав на военную службу полторы тысячи музыканток-любительниц и преподавательниц музыки. Обладая профессиональным слухом, они сутками напролет слушали (точнее, перехватывали, отсюда – «перехватчики», англ. catchers) радиоэфир на частотах вражеских станций. Конечно, все сообщения передавались в зашифрованном виде и напрямую читать их было невозможно, но зато, уловив особенности передачи сигналов, можно было установить, кто их передавал.

Почерк, который не подделать

Британский военный историк Найджел Уэст писал: «Слыша одни и те же позывные, вы понимали, что в подразделении, скажем, три или четыре связиста, работающих по сменам, и у каждого свои особенности, свой стиль, почерк. Ведь помимо текста, были приветствия и обмен не относящейся к делу информацией, хотя это и запрещалось: “Как дела? Как твоя девушка? Как погода в Мюнхене?” И перехватчик заполнял особую карточку, куда вносил всю эту информацию, и скоро у него складывались своего рода отношения с этим человеком».

ПЕРЕХВАТЧИКИ через некоторое время узнавали «почерк» своего подопечного в любой ситуации и по пеленгу определяли, откуда велась передача. Уэст приводит такой пример: «Если радист из некоего подразделения раньше выходил на связь из Флоренции, а через некоторое время обнаруживался в Линце, то можно было предположить, что это подразделение перебросили из Северной Италии на Восточный фронт. Или какой-то радист из подразделения, ремонтирующего танки, каждый день выходил в эфир в полдень, а после крупного сражения стал слать радиограммы еще и в четыре часа дня и в семь вечера. Значит, у этого подразделения прибавилось работы».

«ПОЧЕРК» РАДИСТА – вовсе не его прихоть. Он возникает естественно как продолжение индивидуальности человека, проявляющееся даже в коротких сообщениях. Тренированные перехватчики могли однозначно идентифицировать оператора, прослушав всего несколько знаков. И – решить исход стратегической операции.

Художник не в своей тарелке

Думал ли американец Сэмюэл Морзе, что через столетие его изобретение будет решать судьбы целых государств? Вряд ли, точно так же, как и мы не представляем себе, каких высот могут достигнуть современные технологии всего лишь через пару поколений. А в том далеком 1838 году, когда Морзе представил на суд публики способ знакового кодирования букв, цифр, знаков препинания и других символов последовательностью «тире» и «точек», электротехника пребывала во младенчестве. Только-только стали достоянием общественности эпохальные открытия Ампера, в том числе и соленоиды с сердечниками – прообразы будущих электромагнитов. Но справедливости ради надо отметить, что ни телеграф как средство связи, ни кодирование символов при передаче сообщений не могут считаться исключительно изобретениями Морзе, вопреки его утверждениям.

ПРООБРАЗЫ УСТРОЙСТВ передачи сообщений с использованием электричества появились еще в середине XVIII века. Это электростатический телеграф шотландца Чарлза Моррисона и швейцарца Георга Лесажа и химический телеграф Самуила Земмеринга. А к началу второй трети XIX века господствующие позиции заняли электромагнитные устройства: аппарат русского ученого Павла Шиллинга, устройство связи Гаусса и Вебера и, наконец, первые коммерческие телеграфы Уильяма Кука и Чарлза Уитстона.

ДА И С КОДИРОВКОЙ МОРЗЕ тоже есть проблемы. Идея передавать информацию с помощью последовательности простых сигналов родилась в седой древности – вспомните, например, как индейцы Америки быстро извещали соплеменников по всей округе с помощью дымных костров. Сюда же можно отнести и гелиографы, в которых роль носителей сигнала играли солнечные «зайчики». А пресловутый тюремный телеграф? Любой сиделец, выучив таблицу, в которой символы алфавита и цифры группировались по столбцам и строкам, мог передавать стуком в стену (отстучав сначала номер столбца, потом номер строки) довольно сложные сообщения. Так что у «морзянки» глубокие и давние корни.

Польза грамотного менеджмента

Кстати, Сэмюэл Морзе вовсе не был инженером или ученым. Как это ни удивительно, на жизнь он зарабатывал живописью и делал это довольно успешно. На американском культурном «безрыбье» художник довольно посредственного уровня, коих в Европе пруд пруди, стал мэтром романтического портрета: состоятельный заказчик изображался в мечтательно-героической позе на фоне несущихся за горизонт облаков. И зря смеялись нищие и злобные критики – к сорока годам Морзе уже сколотил неплохое состояние, позволявшее заняться чем-то еще без опасений лишиться куска хлеба.

НАПРИМЕР, ПОЙТИ В ПОЛИТИКУ – попытаться стать мэром Нью-Йорка. Или создать настоящий американский шедевр, при виде которого эстеты прикусили бы свои поганые языки! За вдохновением Морзе отправился в Европу, задумав грандиозное полотно «Галерея Лувра». Но затея не удалась – публику работа оставила равнодушной, а уж как поиздевалась критика! Зато на обратном пути из бесед с попутчиками художник почерпнул ценную идею – приспособить модное и занимательное электричество для нужд коммуникаций.

КЕМ-КЕМ, А ТУПИЦЕЙ МОРЗЕ НЕ БЫЛ. Немного поэкспериментировав с батареями и катушками, он понял, что умений живописца здесь маловато. Переквалифицировавшись в менеджера, Морзе нанял команду инженеров и ученых, среди которых – выдающийся ученый Джозеф Генри (в его честь названа единица измерения индуктивности) и инженер Альфред Вейл. Они и внесли решающий вклад как в создание самого аппарата Морзе (хотя он сам официально считается обладателем патента на изобретение), так и способа кодирования информации, известного нам как «морзянка».

ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ? Официально – неравномерный (то есть использующий разное число элементов для разных букв) телеграфный код, в котором знаки обозначаются комбинациями из посылок тока различной продолжительности. Самый короткий символ – точка, второй символ – тире, длительность которого в три раза больше. В таблице, предложенной Вейлом, был и еще один символ – длинное двойное тире. Знаки разделяются интервалом в одну точку, буквы – паузой в три точки, а слова – семью точками. Кроме того, некоторые буквы, помимо базовых сигналов, включали и дополнительные паузы. 

БАЗОВЫЙ ПРИНЦИП кодирования незамысловат и логичен: чем чаще встречается в тексте буква, тем проще соответствующая комбинация. Так, одной точкой задается английская буква E, двумя – I, тремя точками – S, четырьмя – H. Тире соответствует T, два тире (не двойное, а именно два) – M, три – букве O. Все остальные знаки представляют собой комбинации точек и тире. До современного состояния код Вейла/Морзе был доведен в 1848 году немцем Фридрихом Герке.

А ПРИ ЧЕМ ЖЕ ЗДЕСЬ «РАДИОИГРЫ»? Все очень банально: «морзянка» значительно легче и помехоустойчивей для передачи, чем модулированный сигнал, требующий присутствия в передатчике объемного и сложного блока модуляции (не забывайте, речь идет о ламповой эпохе, транзисторам и микросхемам еще предстоит появиться). Поэтому шпионский передатчик, способный выдавать в эфир только точки и тире, будет компактней, проще и надежней, что для шпионских «игр» крайне важно. А если учесть и высокую квалификацию радистов, способных передавать по 200 знаков в минуту, то ничего лучше для Funkspiel и не придумать, даже спустя целое столетие после того, как по проводам побежали первые точки и тире.