текст
Темные аллели
Гордо звучащее имя «человек», и без того налагающее много ответственности, постоянно вынуждает нас что-то от чего-то отделять: добро от зла, зерна от плевел, справедливость от равенства, материальное от духовного. В общем-то, это в наших же интересах, вот только неизбежное «почему?» – еще один двигатель прогресса – рано или поздно ставит в тупик.
3287
0
0
- ВКонтакте
- РћРТвЂВВВВВВВВнокласснРСвЂВВВВВВВВРєРСвЂВВВВВВВВ
- Telegram
Традиции христианского гуманизма (вопрос о других конфессиях оставим за скобками), впитываемые с молоком матери, наделяют индивида обширным арсеналом морально-этических норм. Ах, эти сентенции Сент-Экзюпери о бесконечности внутреннего мира! О, эти выдающиеся произведения об опустошенности, вызванной свинским поведением («Преступление и наказание», «Американская трагедия», «Вся королевская рать» – список можно продолжать до бесконечности)! А ядовитые стрелы остракизма, выпускаемые всякими судами чести и комитетами по этике?! Задачи «молочной диеты» просты: человек, вступая в самостоятельную жизнь, должен влезть в «этическую униформу» и полагать, что любая непохожесть есть зло, вредящее социуму. В реальности все происходит несколько иначе, ведь все мы – ярчайшие индивидуальности, не помещающиеся в прокрустово ложе стандартов и среднестатистических показателей. К счастью, социум – объект самоорганизующийся, самоуправляющийся и острые углы мириада личностей быстро обтесывающий. А что касается выдающихся персон, так исключения только подтверждают правило: они либо быстро «сгорают», напитав публику своей нонконформистской энергией, либо уходят в тень, почивать на лаврах былых заслуг. Но речь – не о них. Речь о нас с вами, составляющих абсолютное большинство, психологически мало изменившееся со времен неандертальцев и кроманьонцев. И здесь нас подстерегает одно удивительное открытие, ниспровергающее тезис о венце творения: весь наш антропоцентризм – чушь, и даже не собачья!
Оказывается, что и эмоции, и традиции гуманизма, и Декларация прав человека есть продукты эволюционного развития – из тех, что присущи не только homo sapiens, но и безмозглым дождевым червям, и кишечным палочкам. К таким выводам приходят ученые, работающие в совершенно новой дисциплине биологической науки – эволюционной этике, объясняющей происхождение нравственности, альтруизма, стремления к кооперации и прочих сугубо человеческих качеств. Про стремление к размножению, носящее фундаментальный характер, и его частное проявление – воспетую поэтами и музыкантами любовь – и говорить не приходится (читайте Фрейда и Збигнева Лев-Старовича).
Научное истолкование пословицы «Сам погибай, а товарища выручай» звучит так: это поведение, ведущее к повышению приспособленности (репродуктивного успеха) других особей в ущерб своим собственным шансам на успешное размножение. Это определение, по большому счету, охватывает еще и такие категории, как добро, милосердие, жалость, наконец (внешне сильно отличающиеся от альтруизма с летальным для благодетеля исходом). А репродуктивный успех – это и есть высшая цель эволюции, достичь которого гораздо легче в кооперации (стае, семье, косяке, стаде, нации, конфессии и т.д.) под лозунгом альтруизма.
Оказывается, что и эмоции, и традиции гуманизма, и Декларация прав человека есть продукты эволюционного развития – из тех, что присущи не только homo sapiens, но и безмозглым дождевым червям, и кишечным палочкам. К таким выводам приходят ученые, работающие в совершенно новой дисциплине биологической науки – эволюционной этике, объясняющей происхождение нравственности, альтруизма, стремления к кооперации и прочих сугубо человеческих качеств. Про стремление к размножению, носящее фундаментальный характер, и его частное проявление – воспетую поэтами и музыкантами любовь – и говорить не приходится (читайте Фрейда и Збигнева Лев-Старовича).
Научное истолкование пословицы «Сам погибай, а товарища выручай» звучит так: это поведение, ведущее к повышению приспособленности (репродуктивного успеха) других особей в ущерб своим собственным шансам на успешное размножение. Это определение, по большому счету, охватывает еще и такие категории, как добро, милосердие, жалость, наконец (внешне сильно отличающиеся от альтруизма с летальным для благодетеля исходом). А репродуктивный успех – это и есть высшая цель эволюции, достичь которого гораздо легче в кооперации (стае, семье, косяке, стаде, нации, конфессии и т.д.) под лозунгом альтруизма.
Традиции христианского гуманизма наделяют индивида обширным арсеналом этических норм
– Позвольте, какой еще альтруизм? Они же, животные, друг друга жрут, только успевай уворачиваться – каждый за себя, – скажете вы, и будете по-своему правы, припомнив такие понятия из школьного курса биологии, как «борьба за существование» и «выживание сильнейших». К сожалению, эволюционная теория в массовом сознании до невозможности вульгарна (чем и пользуются креационисты, исповедующие божественное происхождение всего и вся). На самом деле она многогранна и многослойна, и ее нельзя свести к одному лишь фактору естественного отбора. Опустив длинную цепочку понятий типа «особь», «группа», «популяция» и т.д., можно сформулировать базовый принцип: все эволюционные изменения фиксируются только на уровне генов. Это значит, что расшифровка механизма генной конкуренции дает ключ к пониманию и логическому объяснению эволюционного процесса в целом. А механизм этот достаточно прост и понятен: за доминирование в генофонде любой популяции, будь то черепахи, тараканы или люди, борются так называемые аллели – вариации одного и того же гена. И борются они не на жизнь, а на смерть, проявляя концентрированный до последней степени эгоизм. Любой «альтруистический» аллель, позволяющий в ущерб себе размножаться другому аллелю, автоматически вытесняется из генофонда и исчезает.
Принцип конкуренции парадоксально преображается при переходе на уровень особи в популяции, в которой аллель существует во множестве копий: достаточно часто эгоистичному гену выгодней пожертвовать одной-двумя своими копиями в одном или нескольких организмах, чтобы обеспечить преимущество всем остальным копиям. Согласно «правилу Гамильтона» (Уильям Дональд Гамильтон – английский биолог, один из основателей социобиологии), сформулированному в 1964 году, отбор аллели «альтруизма» произойдет, если будет превышен некий порог репродуктивного ущерба, нанесенный «жертвователем» самому себе, за счет родственной близости организмов популяции, их количества и специфического коэффициента репродуктивного преимущества. Надо отметить, что первоначальный импульс работам Гамильтона придала блестящая книга Рональда Фишера «Генетическая теория естественного отбора» (The Genetical Theory of Natural Selection), в которой автор представил математические основы генетической эволюции. Наиболее точно смысл «правила Гамильтона» передал выдающийся биолог Джон Бердон Сандерсон Холдейн (John Burdon Sanderson Haldane), однажды заметивший: «Я бы отдал жизнь за двух братьев или восьмерых кузенов».
Таким образом, естественный отбор – процесс более глубокий, нежели банальное представление о доминировании альфа-самцов, за счет тупой силы и агрессии властвующих над гаремом. На генном уровне отбор уподоблен генетическому калькулятору, непрерывно подсчитывающему суммы выигрышей и проигрышей для всех копий аллеля в популяции. Но причем здесь мы?
Нас это касается довольно близко, просто вникнуть в суть проблемы прежде мешала… культура! Как отметил английский биолог Ричард Докинз (Clinton Richard Dawkins) в своей книге «Эгоистичный ген», «…прежде чем применять к человеку те или иные модели, разработанные в рамках эволюционной этики, мы должны убедиться, что человеческая нравственность имеет хотя бы отчасти наследственную, генетическую природу, что она подвержена наследственной изменчивости и поэтому на нее может действовать отбор. На пчелах, бактериях и других общественных организмах, не способных к культурной эволюции, изучать становление альтруизма проще, поскольку сразу можно уверенно предполагать, что разгадка кроется в генах, определяющих поведение, а не в воспитании, культуре, традициях и т.д. С приматами, особенно с человеком, сложнее: здесь, помимо биологической эволюции, основанной на отборе генов, необходимо учитывать социальную и культурную эволюцию, основанную на отборе идей, или мемов (в данном случае речь идет о таких мемах, как морально-нравственные нормы, правила поведения в обществе и т.п.)».
Таким образом, естественный отбор – процесс более глубокий, нежели банальное представление о доминировании альфа-самцов, за счет тупой силы и агрессии властвующих над гаремом. На генном уровне отбор уподоблен генетическому калькулятору, непрерывно подсчитывающему суммы выигрышей и проигрышей для всех копий аллеля в популяции. Но причем здесь мы?
Любопытные выкладки приводит Сэмюэл Боулс (Samuel Bowls), антрополог из американского Института Санта-Фе, один из авторов теории сопряженной эволюции альтруизма и враждебности к чужакам. На основе анализа археологических данных он оценил шансы на развитие группового альтруизма (то есть на возможность доминирования соответствующего аллеля) в условиях межплеменной вражды. Оказалось, что распространение «генов героизма» зависит от четырех параметров. Во-первых, важно, насколько интенсивными были стычки с чужаками (межгрупповые конфликты в палеолите были перманентными и весьма кровопролитными – племя теряло в них больше трети «личного состава»). Во-вторых, как влияло число альтруистов на вероятность победы. Кроме того, успех экспансии аллеля зависел от размера группы и уровня родства ее членов.
Сложнее всего было выявить зависимость военных успехов группы от количества альтруистов (героев, сознательно шедших на самопожертвование). Боулс приводит такие расчеты: «Пусть изначальная частота встречаемости данного аллеля в популяции равна 90%. Если репродуктивный успех носителей этого аллеля на 3% ниже, чем у носителей других аллелей, то уже через 150 поколений частота встречаемости «вредного» аллеля снизится с 90 до 10%. Таким образом, с точки зрения естественного отбора трехпроцентное снижение приспособленности – очень дорогая цена. Теперь попробуем взглянуть на ту же величину с «военной» точки зрения. Альтруизм на войне проявляется в том, что воины атакуют врагов, не щадя своей жизни, в то время как эгоисты прячутся за их спинами. Расчеты показали: чтобы степень альтруизма оказалась равной 0,03, военная смертность среди альтруистов должна составлять свыше 20% (учитывая реальную частоту и кровопролитность палеолитических войн), то есть всякий раз, когда племя сталкивается с соседями не на жизнь, а на смерть, каждый пятый альтруист должен пожертвовать жизнью ради общей победы... Таким образом, уровень межгрупповой агрессии у первобытных охотников-собирателей был вполне достаточен для того, чтобы гены альтруизма распространялись среди людей… Самоотверженность и военные подвиги могли повышать репутацию, популярность и, следовательно, репродуктивный успех таких людей в первобытных коллективах».
Сложнее всего было выявить зависимость военных успехов группы от количества альтруистов (героев, сознательно шедших на самопожертвование). Боулс приводит такие расчеты: «Пусть изначальная частота встречаемости данного аллеля в популяции равна 90%. Если репродуктивный успех носителей этого аллеля на 3% ниже, чем у носителей других аллелей, то уже через 150 поколений частота встречаемости «вредного» аллеля снизится с 90 до 10%. Таким образом, с точки зрения естественного отбора трехпроцентное снижение приспособленности – очень дорогая цена. Теперь попробуем взглянуть на ту же величину с «военной» точки зрения. Альтруизм на войне проявляется в том, что воины атакуют врагов, не щадя своей жизни, в то время как эгоисты прячутся за их спинами. Расчеты показали: чтобы степень альтруизма оказалась равной 0,03, военная смертность среди альтруистов должна составлять свыше 20% (учитывая реальную частоту и кровопролитность палеолитических войн), то есть всякий раз, когда племя сталкивается с соседями не на жизнь, а на смерть, каждый пятый альтруист должен пожертвовать жизнью ради общей победы... Таким образом, уровень межгрупповой агрессии у первобытных охотников-собирателей был вполне достаточен для того, чтобы гены альтруизма распространялись среди людей… Самоотверженность и военные подвиги могли повышать репутацию, популярность и, следовательно, репродуктивный успех таких людей в первобытных коллективах».
Дальнейший поиск может привести к совершенно фантастическим результатам. Нейробиологи из Университета Эмори (Атланта, США) Зои Дональдсон (Zoe R. Donaldson) и Ларри Янг (Larry J. Young) обнаружили, что молекулярный механизм регуляции социального поведения с участием нейропептидов окситоцина и вазопрессина работает эффективно не только у животных, но и у людей. Когда крысам пересадили ген изотоцина (так называется «рыбий» гомолог окситоцина), он заработал у длиннохвостых в гипоталамусе (которого у селедки и лосося нет). Фактически это значит, что механизмы регуляции окситоцина универсальны и функционируют у далеких друг от друга животных, формируя общественное и половое поведение. Окситоцин регулирует половое поведение самок, роды, лактацию, привязанность к детям и брачному партнеру, а вазопрессин – эрекцию и эякуляцию у разных видов (включая кроликов, крыс и людей), а также агрессию, территориальное поведение и отношения с женами. А лучший способ введения нейропептидов человеку – перназальный, то есть капли в нос. Мужчины, которым ввели окситоцин, становятся более щедрыми и доверчивыми. Учитывая, что окситоцин достать сравнительно легко, может случиться, что появится спрей «доверия и щедрости», которым будут пользоваться жены перед сеансом интенсивного шопинга.
Мало того: вполне может быть, что политические и религиозные пристрастия тоже имеют генетически обусловленную природу. Во всяком случае, на это указывают достаточно высокие корреляции между вариабельностью гена, кодирующего дофаминовый рецептор DRD2, и приверженностью той или иной политической партии.
С подобным заявлением несколько лет назад выступил генетик Дин Хэймер (Dean Hamer), автор книги «Ген бога», в которой подводится итог многолетних исследований. На основе данных обширного массива социологической, этнографической и генетической информации Хэймер утверждает, что за чувство религиозности отвечает генная аллель, кодирующая белок VMAT2 (транспортер важнейших нейротрансмиттеров – дофамина, серотонина и гистамина, обеспечивающих связь между клетками мозга).
В попытке объяснить религиозный феномен американский генетик не одинок. В 2008 году уже упоминавшийся Ричард Докинз опубликовал любопытную книгу «Бог как иллюзия», вызвавшую широкий резонанс в научных и клерикальных кругах. По его мнению, восприимчивость к религиозным идеям связана с особенностями человеческого мышления, развившимися в ходе эволюции для совершенно других целей. Иногда религиозность выступает как средство адаптации, способствующее сплоченности группы, а развитая система обрядов и ограничений (табу, постов и т.д.) играет роль сигналов лояльности и готовности к кооперации. Самый неожиданный вывод автор делает, находя аналогии в механизмах распространения вирусов и религиозных верований.
Французский антрополог и психолог Паскаль Буайе (Pascal Boyer) придерживается другой точки зрения: религиозное мышление есть побочный продукт адаптивных свойств психики (к ним же можно отнести моду, искусство и другие аспекты культуры), предоставляющий нам идеализированные и упрощенные образы отсутствующих важных личностей, а также стилизованные комплексы защитных действий. Кроме того, Буайе считает, что религиозное мышление – наиболее удобная, естественная для человека форма, не требующая специальных усилий (в отличие от атеизма, отрицающего потусторонние силы и требующего осознанной интеллектуальной работы, в большинстве своем направленной против обычных психических склонностей).
Кроме пещерных инстинктов и эмоций, эволюция наделила нас разумом и моралью
«Все мы родом из детства» – сегодня слова Сент-Экзюпери обрели новый смысл. Многое в нас, ранее безоговорочно принимаемое за сугубо человеческое, оказалось плодом генной арифметики. Но, к счастью, кроме пещерных инстинктов и эмоций, эволюция наделила нас и разумом, дающим возможность прыгнуть выше головы и подняться над стереотипами охотников каменного века.
Общество
Ким Александров
Машины и Механизмы
Всего 0 комментариев
Тридцать лет чуда: перспективы экономики Китая
Время теплохладности
Проблема второго подбородка
Химеры «машинного» времени
