Август в русской истории – традиционно роковой месяц, период социальных волнений и катаклизмов.
И в этом году он не обманул наших ожиданий, начавшись с суда над Pussy Riot.

С точки зрения элементарного здравого смысла раздувание ничтожного инцидента до громкого международного политического процесса воспринимается как заведомый абсурд, кафкианская фантасмагория.
Не будем, однако, забывать, что в кажущемся социальном безумии всегда есть жесткая внутренняя логика, и расколовшееся общественное мнение по вопросу о судьбе Pussy Riot тому самое яркое подтверждение. Если одна часть граждан считает уголовный суд над молодыми женщинами и нависший над ними жестокий приговор средневековым варварством, то вторая полагает саму провокационную акцию кощунством, заслуживающую самого сурового наказания. Налицо столкновение двух принципиально разных ментальностей и ценностных систем, двух картин мира.

Понять глубинную суть происходящих процессов поможет нам историческая аналогия, для чего предлагаю всем перенестись в Западную Европу XVIII века.
Это был сложный переходный период в истории европейского модерного времени. После свирепых и изнурительных религиозных войн XVII века все интеллектуальные силы были направлены на осмысление и преодоление травматического опыта, на поиск основ нового социального порядка. Во Франции энциклопедисты развивают идею «республики словесности» и «гражданина мира»; в Германии Иммануил Кант исследует границы разума и опыта, а теоретик искусства Готхольм Лессинг размышляет о конфликте веры и догматов Священного писания; в Англии философ Дэвид Хьюм и экономист Адам Смит разрабатывают философию морали.

Я недаром упомянула имя Адама Смита, который широкой общественности старшего поколения в основном известен как один из «основных источников» марксизма, а поколения младшего – как отец либеральной экономики, создатель концепции всесильной «невидимой руки рынка».
Но хотя всемирно известным Смита сделала его книга «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776 г.), сам автор считал своим главным трудом «Теорию нравственных чувств» (1759). В нем Смит исследовал причины внутренней человеческой потребности в моральном суждении, в создании нравственных систем ценностей вопреки врожденному личному эгоизму. Отдавая предпочтение своей более ранней книге, Смит по сути был прав, поскольку центральным нервом эпохи был поиск философской и нравственной легитимации нарождающегося светского (т.е. гражданского) общества.

Моралистические трактаты, споры о природе искусства и происхождении государства, столкновения научных и религиозных взглядов – все было подчинено выработке этического обоснования новой концепции человека: автономии от диктата государства и церкви, расширения гражданской и частной инициатив, преодоления сословных перегородок, свободы вероисповедования и т.д.
И только в свете утверждения нравственности и «естественности» нового модуса существования становится понятной смитовская метафора «невидимой руки рынка». Это не универсальная отмычка для решения любых социальных проблем любого государства, как наивно полагали российские реформаторы начала 1990-х годов. Это один из экономических механизмов, приводимых в действие людьми, объединенными «сочувствием и симпатией» друг к другу, что позволяет ограничивать индивидуальный эгоизм и приумножать общественное благо.

Я прошу прощения у просвещенного читателя за перечисление азбучного набора истин, но мне повторение пройденного важно для размышления о российской современности.
Парадокс нашего молодого гражданского общества состоит в том, что оно существует как бы «вопреки всему», т.е. фактически незаконно с точки зрения нынешних государственных и религиозных деятелей. Нашей светской культуре явно не хватает весомых аргументов в защиту своих прав и свобод, способа и стиля жизни.

Показательные процессы последнего десятилетия, начиная с дела Ходорковского и судьбы выставки «Осторожно, религия!» и кончая нынешним судом над Pussy Riot, показывают, что все экспертные оценки экономической эффективности предприятия, художественной значимости произведений, апелляции к Конституции и правам человека легко побиваются одним-единственным аргументом: оскорблением чувств верующих/ветеранов/простых граждан и т.д.
Получается, что мораль и нравственность оказываются безраздельной собственностью авторитарной системы, а сторонники демократического, гражданского общества выступают в незавидной роли смутьянов, развратников, вольнодумцев, короче – «вольтерьянцев». В некотором смысле, мы сейчас находимся в том самом западноевропейском XVIII веке, когда жизненно необходимо сформулировать новую гуманистическую систему ценностей, сделать ее этической нормой для всего общества и тем самым оградить светскую культуру от клерикальных нападок. Почему этого не происходит, если мы так легко усвоили современную политическую риторику?

Дело в том, что российское образованное сословие, воспитанное на шедеврах европейской мысли и искусства, неосознанно закрывает глаза на очевидный печальный факт: в России никогда не было автономной светской культуры, полноценного гражданского общества.
История государства российского – это мучительная борьба за существование гуманистической светской культуры в глубоко религиозном обществе. Так было в императорской России, так было в России Советской. (Ведь Советский Союз был классическим фундаменталистским государством, где функцию тотальной агрессивной религии выполняла коммунистическая доктрина.) Воздух свободы 1990-х сыграл-таки с нами злую шутку: запустив рыночные механизмы экономики, демократически настроенная часть общества не позаботилась о подведении прочного этического фундамента под новое социальное здание.

Жонглируя заимствованным западноевропейским политическим лексиконом, мы вырываем его из исторического контекста, забывая, каким сложным и порой причудливым образом в разных странах складывалась своя социальная метафорика, описывающая новое общество: в одних случаях «свобода-равенство-братство», другом «невидимая рука рынка» и т.п.
Не найдя понятных и убедительных для постсоветского общества аргументов для обоснования нового порядка вещей, мы оставили его без нравственных опор. Не удивительно, что дезориентированное и раздраженное общество охотно приняло привычную религиозную картину мира, услужливо предложенную путинским режимом. На наших глазах вываривается адская смесь, составленная из обломков тоталитарного сознания и ненаучно-фантастических представлений о «традиционных ценностях». В этой этической системе нет места милосердию, состраданию, уважению к личности, к его жизни и достоинству, праву на радостное и полноценное существование. Главными добродетелями вновь провозглашаются способность терпеть и государя любить. Что ж удивляться, если глупый и бестактный демарш Pussy Riot наш самый гуманный суд в мире квалифицирует не как мелкое хулиганство, за которое полагается штраф или неделя общественных работ (например, уборка в том самом храме, где по недомыслию набедокурили), а как тягчайшее преступление, сопоставимое с убийством и насилием.

Если не противопоставить новоиспеченному мракобесию иные твердые ценностные ориентиры, то скоро эта «старо-новая нравственность » станет единственной и безальтернативной общественной моралью.
Не пора ли нам, опираясь на европейскую интеллектуальную традицию и собственный опыт последнего двадцатилетия, внимательно и непредвзято пересмотреть двухвековую отечественную историю борьбы за гражданское общество, воздав должное тем, чей вклад в создание общественного блага был либо не понят, либо недооценен (например, советским правозащитникам)? События последних месяцев показывают, что здравомыслящая часть общества готова к этой серьезной работе.

Конечно, забавно, что катализатором назревающей интеллектуальной революции выступают не основополагающие труды российских Кантов, Вольтеров и Адамов Смитов, а проделки девушек из Pussy Riot.
Что ж тут поделаешь, в постмодерную эпоху живем…