Математика выживания (Часть 2)

Иллюстрация: freepik.com

***

Первое время после переезда к бабе Кате пользы от меня не было никакой. Ну, кроме того самого «мужского присутствия». Лидка ворчала что-то под нос, накрывая стол на семерых, в остальном же полностью меня игнорировала.

А вот с подростками Женей и Лешей я подружился быстро. Они тоже любили всякие стрелялки, и мы подолгу обсуждали плюсы и минусы разных стратегий, локаций и экипировки.

Когда все началось, Женька сидел дома из-за простуды, а Лешу отпустили из школы пораньше, с условием, чтобы занес другу домашние задания.

Им повезло: практически все взрослые из их многоэтажки были на работе, а дети – в садиках и школах. Большинство так и не вернулось. В том числе родители Жени и мама Алеши. Папа его был в командировке. Последней новостью от него стала эсэмэска с чужого номера: «Иди к бабушке. Папа».

Когда друзья пришли в деревню, то нашли только пустой дом, и их сразу взяла под свое крылышко баба Катя.

Как бы там ни было, бездельничать мне было стыдно и скучно. И я предложил, что займусь с мальчишками стиркой. После отключения электричества это оказалось нелегким делом. Баба Катя согласилась и помогла в начале. Только нижнее белье женщины продолжали стирать сами. Смешные, кому интересны их труселя?

Постепенно появились новые задания, дни заполнялись. Возил на тележке бидоны с водой, натасканной из колодца. Поначалу с непривычки болело все тело.

Весной начали сажать разное, я не разбирался, что именно, но приноровился неплохо вскапывать грядки.

Пару раз ходил с мальчишками в город. Для них такие вылазки стали любимым приключением.

Увы, пожары и мародеры сделали свое дело – уцелело немного. В школе, стоявшей особняком, наверняка не было ничего полезного, но мы все равно осмотрелись бы, не виси на входной двери написанный от руки плакат: «Нас 10!!!» Огромные символы, видные издалека. Еще до того, как замечаешь символическую оградку, выложенную со всех сторон камнями метрах в десяти от школьного здания. Точное безопасное расстояние не знал, конечно, никто. Последние данные были вроде пятнадцать метров. Кто-то говорил, что это с набавкой, для надежности. Те, кто знали наверняка, рассказать уже ничего не могли.

Идея понравилась. Вернувшись в деревню, я отмерил десять метров и натянул вокруг дома проволоку. Больше было нереально – пришлось бы перекрыть улицу. И так уже местами, как у входа во двор, оградка выходила за границы забора. Игорь ничего не сказал, когда увидел, но сделал у себя так же. Моя маленькая победа. Единственная. Общий счет был не в мою пользу. А самое обидное, что считал я один.

***

Наконец мы выезжаем на асфальтированную дорогу, к счастью, пустую. Окраина спального района – здесь никогда не бывает пробок.

Из нечетких интернетовских видеорядов я знаю, что в центре дело обстоит иначе. Сотни пустых машин всевозможных цветов и марок блокируют целые улицы. Никогда не задумывался о том, что пробка – это по сути толпа в автомобилях.

Любопытно, вытекало содержимое из машин на асфальт или просачивалось сквозь двери и окна? Безумное представление. Под стать самой ситуации. Но нет. На самом деле узнать это совсем не интересно.

– Я видел их, – неожиданно заговаривает Игорь, не сводя глаз с дороги.

Я сразу понимаю, кого он имеет в виду.

– Подонки.

– Ну, не знаю.

Воцаряется недолгое молчание. Потом, словно подобрав нужные слова, Игорь начинает рассказывать:

– Рома мне кое-что рассказать успел. Он с женой городские, как ты. Жили в многоэтажке. Там старики и мамаши с мелкими, в основном. На каждом этаже. И уходить не собирались. Ну, Рома и придумал идти в Пшеницыно.

Я хочу уже язвительно добавить, что скоро всякие набегут, но прикусываю язык, вспомнив, откуда пришел сам. Когда я успел позабыть? Наверное, где-то между третьей и четвертой грядками буряков.

– Они с другого конца города, ну, там, вроде, пожары еще не так бушевали. Заночевали где-то в разгромленном магазинчике. А на второй день – уже почти дошли до посадки – ну, их и поломало…

Игорь опять замолкает. Мне действительно интересно, что произошло. Но страшно. И еще неприятно, что сосед, похоже, хочет, чтобы я просил рассказывать дальше. Потому я молчу.

Машина подпрыгивает на колдобине, и с заднего сиденья раздается стон бабы Кати.

Кажется, Игорь продолжает, только чтобы заглушить этот невысказанный упрек нашей беспомощности.

– К ним подбежал парень, как-то не заметили его приближения. Схватил Аньку, перекинул через плечо, прямо с рюкзаком, и бросился прочь. Рома говорил – здоровенный бугай, ну, у страха глаза велики, а девка-то не тяжелее козы. Неважно. Рома кинулся за ними. А отморозок к своим бежал. Кучка гопников стояла недалеко и подбадривала вора… Странно действовали как-то. То ли на спор забавлялись, то ли Ромка чего напутал, не суть важно…

– Их было десять, – я не спрашиваю.

Игорь кивает.

– Ромка остановился. Он потом все время повторял, что, может быть, успел бы догнать хитителя еще на безопасном расстоянии от кодлы. Ну, струсил. А потом понял, что сейчас сделают с женой на его глазах… Анька кричала, вырывалась, но без толку. Рома и отморозки глазели на девку и бугая. Поэтому только этот урод первым увидел трех психов, бросил Аньку и смылся. Пока его шайка сообразила, в чем дело, психи уже подбежали со спины. Ну и… – Игорь прищелкивает языком.

Я прикрываю глаза, переваривая услышанное, потом бросаю через плечо взгляд на бледную, тяжело дышащую бабу Катю.

– Все равно.

– Ну, не скажи.

Кажется, я недопонимаю чего-то важного. Но размышлять, чтобы найти оправдание парочке, не хочется. Мысленно нажимаю на клавиатуре комбинацию С4 – бросаю на эту тему дымовую гранату.

***

Иногда казалось, что лучше бы это был старый добрый зомби-апокалипсис. Так хорошо знакомый нам по фильмам, книгам, комиксам и играм. Я всегда предпочитал реалистичные стрелялки, но в моей игровой карьере нашлось место и такой классике, как «Blood», «Resident Evil» и «Zombie Shooter».

Чтобы противник оказался медленным и тупым, послушно сдыхая при попадании в голову. А ты сам – эдаким мрачным героем. В кожаной куртке, с арбалетом и на крутом байке.

Из вышеперечисленного у меня имелась только куртка, да и та стала жертвой пожара.

Но то, что случилось, оказалось вопиюще неожидаемым. Совершенно неправильным. Как будто вы пришли на теннисный корт с ракеткой, а ваш соперник, не потрудившийся изучить правила, отправляет вас в нокаут одним мастерским ударом кулака в боксерской перчатке.

Я учился топить печь и точить лопаты, выносил на помойку мусор, вместо того чтобы мужественно ловить чудовище. Неправильный герой для неправильного монстра. Последний тоже не охотился на нас в прямом смысле этого слова. Он просто заявился в наш мир и наглядно показал, по каким правилам играет: двенадцать – ок, тринадцать и больше – нет.

Наверное, скоро детей первым делом будут учить не говорить «папа», а считать до тринадцати.

Пришельцу сразу дали сотни имен, одним из них стало, как сказала моя сестра, Сосун.

Хотя сцены, которые удалось увидеть мне, – к счастью, только на экране, – показывали, что это существо скорее впитывает в себя ту однородную жуткую субстанцию, в которую превращались люди при его появлении.

Но мне казалось, это вторично и не раскрывает сущности пришельца.

Про себя называл его «человек толпы», хоть существо совсем не было похоже на персонажа рассказа любимого классика. И, совершенно очевидно, не являлось человеком.

***

Игорь сворачивает направо, до больницы остается всего ничего: перекресток и еще один поворот.

– Проклятье.

Хорошей новостью становится, что Рома не соврал: судя по всему, в больнице шел прием.

Плохой оказались люди. Первая группа стоит уже у перекрестка. Проехать дальше все равно не получилось бы – очевидно, многие бросили машины стоять, где пришлось, образовав мертвую пробку.

Я оглядываюсь: баба Катя выглядит совсем плохо.

– Мы почти приехали, – говорю я, пытаясь звучать бодро. Актер из меня никудышный.

Потом, презирая себя, смотрю на Игоря, ожидая его предложений. Я не знаю, что делать. Даже вдвоем мы не сможем донести бабу Катю до здания больницы. Не говоря о других сложностях.

– Ну, иди, попробуй привести врача, или, может, хоть лекарство какое найдешь. Ну и кресло-каталку…

Я хочу сказать, что не уверен, получится ли вообще добраться до больницы, – как раз замечаю вторую группу, стоящую в отдалении от первой на противоположной стороне улицы.

Но, не успев додумать эту мысль, понимаю, что Игорь видит то же самое. Его распоряжение – не более чем иллюзия надежды для пассажирки на заднем сиденье. И для меня. А может быть, и для себя.

– Я быстро, – вру в тон Игорю, отстегиваю ремень безопасности и выбираюсь из машины.

Ближняя к нам группа, стоявшая на углу, разгадывает мои немудреные намеренья и громко протестует. Плевать. Их одиннадцать.

Один мужик угрожающе идет мне навстречу, но смешивается, наверное, боясь потерять место в «очереди».

Уже просматривается улица за поворотом. И я застываю на миг, оглушенный сюрреальной человеческой панорамой.

Отовсюду доносятся стоны, плач, кашель. Группы людей расположились по обеим сторонам улицы на солидном расстоянии друг от друга. Словно на игровых полях гигантского масштаба «Цивилизации». Большинство сидит на сумках, ящиках или просто на земле. Свободных подходов к больнице нет.

Появляется безумная мысль пробежать по свободному пространству между группами. Но нет, места для сохранения надежного расстояния явно недостаточно.

Я помню, что слева и справа к зданию больницы примыкают жилые дома. Можно попробовать поискать путь с дворовой стороны, но здравый смысл подсказывает, что я не один такой умный и картина там такая же – шашки групп на игровой доске жизни.

Я преодолеваю несколько оставшихся метров под ругательства недовольной группы.

– Куда лезешь?

– Кати отсюда.

– Совести у вас нет, молодой человек.

– Куда прешь, сученыш?!

Мужик, почти покинувший группу, толкает меня ладонью в грудь. Мое сердце предательски бьется быстрей. Драться я не умею. Отступаю на шаг назад, поднимаю руки в примирительном жесте.

Людей не много, но они уже были толпой. Как разговаривать с массой? Обращаюсь к самому агрессивному, явному лидеру. Вот, что считается. Если бы мой диплом не сгорел, я поджег бы его лично после этой встречи.

– У нас в машине больная женщина… С сердцем плохо.

Группа загалдела:

– Тут все больные.

Некоторые действительно выглядят плохо. Худосочная брюнетка осторожно придерживает здоровой рукой неуклюже перевязанную другую. Пожилой мужчина в клетчатой рубашке прижимает руки к животу. Мальчишка, по виду не старше Леши и Жени, дышит с присвистом, заходясь в приступах кашля.

Но никто из них не выглядит так плохо, как баба Катя.

– Она умирает, – выпаливаю я.

– Не она одна, – с какой-то затравленной тоской цедит толкнувший меня мужик. Грубо хватает меня за плечо и разворачивает так, что становится видна ближайшая к нашей группа.

– Видишь, сидит на земле? Третий день схватки. И говорит, что ребенок не шевелится. – Голос мужика обрывается.

С до сих пор незнакомым чувством жуткой неловкости вижу, что он плачет.

Пара старушек из следующей группы поддерживают слабо стонущую беременную. Всего в их группе двенадцать человек. Если считать бездвижное подростковое тело, которое держит на коленях лысый очкарик. Он дремлет, прислонившись спиной к фонарному столбу.

Страшное понимание разливается в теле, замораживая сердце: если нерожденный ребенок и подросток оба живы, то группа давно исчезла бы. Потому что беременные считаются в навязанной нам игре за двоих.

– Мы вот несколько часов ждем, – начала рассказывать по виду бодренькая старушка в цветастом платке, стоявшая около меня. – А те, – она кивает головой в направлении других групп, – и того дольше. Говорят, ночевали многие, костры жгли… Вот. Кто-то здесь и помер. В больнице, вроде, четыре палаты организовали, подальше друг от дружки. Мест по десять. И все забито. Иногда, говорят, врачи в вестибюле принимают. Двое их, кажется. Я вот жду… Инсулин бы своему старому достать. Аптеки-то, что не сгорели, те разграбили… А до больницы, говорят, не добрались… Вот…

Подмывает спросить, от кого она знает подробности. Но прозвучало бы это, наверное, так: «А вы это не сами придумали?» И я просто киваю.

Смысла оставаться нет. Но вернуться с пустыми руками равносильно убийству.

***

Слишком много смертей в последние полгода. Большинство людей погибло в первый же день. Тесные, переполненные бюро, больничные палаты, стадионы, вокзалы, пробки, очереди, школьные классы, детсадовские группы. Они все превратились в смертельные ловушки.

У меня был отпуск. Я в буквальном смысле слова проспал конец света. Это совсем не так смешно, как звучит. Конечно, не обошлось без толики везения. Живу я на втором этаже, квартира угловая. Почти всех и без того немногочисленных соседей не было дома.

Первой реакцией выживших стало желание собраться, чтобы обсудить происходящее. Это послужило причиной второй волны смертей.

В нашем доме по квартирам прошлась неутомимая активистка Лариса Павловна. Я не пошел на собрание, сославшись на мигрень. Не из-за того, что почуял опасность. Просто никогда не любил стадный инстинкт. И Ларису Павловну.

Но тогда люди начали догадываться. Тринадцать человек – это уже толпа.

Немногие выжившие нумерологи с фанатично горящими глазами создавали блоги, в которых жарко философствовали о символизме и знамениях.

У меня другое отношение к цифрам, самое интересное в числе тринадцать, что это одно из последовательности Фибоначчи. Существовала даже какая-то игра-головоломка по этому принципу. Ну и что?

Не уверен, что мы вообще в состоянии постигнуть логику странного существа, в одиночку уничтожившего миллиарды людей за несколько дней.

Правда, по некоторым слухам монстров было несколько. Но прямых доказательств этому не нашлось.

И все равно, в конце концов, мы собирались в группы. Нелогично, конечно. Но я попробовал жить один. Может, кто-то сумеет. Но вряд ли таких будет много.

При попытке представить, что происходящее означает для будущего человечества, становилось плохо. Пока работала всемирная паутина, мы еще могли объединиться. Не физически, но ментально. Организовать жизнь в соответствии с новыми правилами.

Но сеть заполнялась совсем другим. Блоги с никому не интересными мнениями, селфи на фоне площадей, заваленные одеждой, обувью, галантереей и гаджетами, короткие видео, вселяющие страх.

Беспомощное правительство – вернее, его остатки – большей частью отмалчивалось. Какой-то шутник постировал к месту и не очень видео балета.

Полетело все к чертям из-за отсутствия обслуживающего персонала? Или, как утверждали слухи, приложили свою руку психи? Не суть важно. Факт, что теперь нам придется не сладко. Чтобы организовать людей в этой ситуации и найти решения для необозримого списка проблем, человечеству нужен был лидер, герой.

Конечно, хотелось бы стать им. Но я не знал как.

Знаете карикатуру на зомби апокалипсис? Герой с пистолетом стоит на возвышении и отстреливается от толпы наступающей нежити. Первый указатель показывает на стрелка: «Ты думаешь, что ты здесь?» Вторая стрелочка останавливается на безликой морде зомби: «На самом деле, ты – тут».

***

Крик привлекает к себе внимание всех. Издает его очкарик из соседней группы. Он проснулся и понял то, что всего несколькими минутами раньше увидел я.

– Даня! Даня! – трясет он худое неподвижное тело. – Что я скажу Свете?

– Раз умер, пусть освобождает место.

Женский голос справа. Кажется, это говорит брюнетка с поврежденной рукой. Спокойно так. Хочется дать ей пощечину.

Муж беременной опомнился первым и бросается к жене. Я порываюсь остановить его, но уже слишком поздно. Если ребенок все-таки жив… Но ничего не происходит, и это страшно печально.

Со всех сторон раздаются крики протестов, ситуация накаляется, и я чувствую, что надо убираться. Но не могу оторвать взгляда от лица рыдающего очкарика.

Я не знал, откуда берутся психи. Непрошеные сподручники пришельца. Ради чего они в самоубийственных набегах забирают десятки невинных жизней? Теперь, наблюдая за плачущим мужчиной, я начинаю понимать.

Очкарик медленно успокаивается. Пара человек из его группы тихо говорят ему слова утешения, которые он явно не слышит. Перестают течь слезы, и в глазах появляется… пустое спокойствие. Других слов, чтобы описать это, у меня нет.

Мужчина осматривается по сторонам, словно видит окружение впервые. Осторожно кладет на газон мертвого подростка. Сына? Встает, покачивается, но быстро ловит равновесие. В пустых глазах загорается огонек ненависти.

Я никогда не видел их вблизи, но сразу чувствую, что это взгляд психа. Человека, потерявшего больше, чем мог отдать. Страдающего от боли, ищущего причину произошедшего.

Ответ лежал на ладони – вину несла толпа.

Очкарик хватает ближнюю к себе женщину и тащит ее за собой к следующей группе. Стоит там кто-то, кто не пропустил мужчину с подростком вперед? Или очкарик действует в припадке слепой ненависти ко всем людям?

В группе то ли двенадцать, то ли одиннадцать перепуганных человек… Так или иначе с двумя в плюсе – верная смерть.

Люди бросаются бежать, запуская фатальную цепную реакцию.

Я бегу к перекрестку в направлении нашей машины. Сразу же меня обгоняют несколько человек.

Но белых «Жигулей» не видно. Возмущенный и шокированный, как ребенок, узнавший, что Деда Мороза не существует, я останавливаюсь всего на пару секунд. Ровно настолько, чтобы увидеть машину в отдалении, – Игорь просто отъехал. И развернул автомобиль, чтобы проще было уезжать. Что могло означать только одно. Проклятье.

В это время мимо пробегают люди. Крики за моей спиной обрываются, чтобы мигом позже быть подхваченными выжившими.

Я знаю, что увижу, если обернусь: раз – ниоткуда появляется человек толпы, два – людские тела в радиусе пришельца превращаются в лужи, которые, три, – он впитывает в себя. Одновременно и молниеносно.

Вокруг – толпа. Я не успеваю считать. Внезапно вопли звучат отдаленно. Бегущие, хромающие, ползущие люди с выражением паники в лицах напоминают старые черно-белые фильмы. Это гипнотизирует, парализует. Может быть, это то, что называют контузией?

Умом я понимаю, что надо двигаться, но не знаю, в какую сторону. Хорошо бы спросить Игоря, но вижу вдалеке, что белые «Жигули» едут прочь. Это правильно. Гнида, Игорь. Нет, молодец. Похоронит бабу Катю, позаботится о Лиде с малыми. Да и пацанов наших не бросит.

Вопрос секунд, когда снова появится пришелец. А он точно вернется. Я, правда, не могу сосредоточиться, но чувствую всеми порами смертельное число тринадцать.

Свободен только один путь – наверх. И, отдавшись панике, которая мощным ударом шар-бабы сметает со своего пути остатки здравого смысла, я делаю то, что кажется единственным выходом.

Пробел, пробел – двойной прыжок. Шифт и «Ф» одновременно – зависнуть.

Наверное, получилось. Потому что я не приземляюсь. Надо открыть глаза и посмотреть. Но не хватает мужества.