Лицо гениальной национальности

Но вот вопрос: почему одни этносы богаты гениями, другие же не просто бедны – количество гениев в большинстве национальных культур приближается к нулю!

В самом деле, если брать европейское искусство последних 500–700 лет (а именно оно остается главным трендом художественного творчества в наши дни), то оказывается, что все его гении появлялись буквально в пяти-шести национальных группах: Италии, Испании, Франции, Англии, Германии и только в позапрошлом веке – России. А ведь Европа не исчерпывается этими нациями – не говоря уж обо всем мире! 

Чтобы в этом разобраться, необходимо углубиться в исторические дебри. Начнем с того, что история в ее современном понимании стала формироваться лишь на рубеже XIV–XV веков. И именно к этому времени относятся первые известные нам гении. Почему колыбелью современной истории стала Италия (точнее, множество небольших политических образований, объединенных близостью расположения и схожестью языка), более-менее понятно: именно на этой территории, в пережившем упадок и разрушение Риме, находился папский престол – центр мироздания для католиков, которые, пользуясь терминологией Л.Н. Гумилева, были в то время главными носителями пассионарности.

Чуть раньше, в X–XII веках, такими пассионариями были арабы, создавшие великую культуру, но не давшие миру ни одного универсального гения – просто в силу религиозных особенностей ислама, отвергающих примат творца-гения над родом и значительно нивелирующих роль личности. Сходным образом обстояло дело и в Византийском православии. Католичество же, с учением о Богочеловеке, дало простор для развития и возвышения индивидуальности. И вскоре Италийские земли начали рождать одного гения за другим – Данте, Джотто, Мазаччо, Бокаччо, Петрарка…

Одновременно с возрастанием роли личности, с пониманием ее ценности закладываются основы истории: сначала на уровне биографий отдельных людей, затем – их взаимоотношений с окружающими, предками и т. д. Начинается эпоха гуманизма! И именно на волне гуманизма рождается история: сначала как подражание вновь открытым античным текстам Геродота, Фукидида, Тита Ливия, Саллюстия, Плутарха, Полибия, а затем и как самостоятельный жанр – таковы «История Флоренции» Маккиавелли и «Жизнеописания» Вазари.

Но эпоха гуманизма, а за ней и эпоха Ренессанса кончились, а понятие гениальности не перестало быть актуальным. Только вектор развития – как политический, так и художественный – сместился в иную сторону. Шел XVI век, почти вся Европа оказалась в огне бесконечных религиозных войн, еще вчера процветавшие земли Италии, Германии, Франции оказались залиты кровью, переполнены ненавистью, выкошены чумой. Конец XVI века здесь – настоящий упадок и тлен. Зато на периферии Европы, в недавно арабской Испании да на Туманном Альбионе зарождается нечто новое: две морские державы, почти не тронутые войнами, набирают политическую мощь, вослед за которой пышным цветом распускается художественное творчество. Сначала Эль Греко – бывший византийский богомаз, подучившийся в Италии, открывает Золотой век испанского искусства. А дальше – Веласкес, Сурбаран, Рибейра, Мурильо, Сервантес, Гонгора, Лопе де Вега и многие, многие другие. Падение Испании (знаменитая гибель «Непобедимой армады»), выход Англии на авансцену истории – и Марло, Шекспир, Донн, еще множество имен. Дальше – освободившиеся от испанского владычества Нидерланды, их политический и экономический рост – Рембрандт, Хальс, Вермеер. В конце XVII века пальма первенства приходит к французам – начало абсолютизма Людовика XIV: Пуссен, Лоррен, Корнель, Мольер, Расин.

И так далее: сначала – политический и экономический рост, а за ним – появление гениев искусства.

Логика процесса такова: в конечном счете оказываются неважными реальные качества этих повсеместно признанных гениев, гораздо важнее их принадлежность к некой великой мейнстримовой линии цивилизации, которая определяется не искусством, а политикой и экономикой. По сути, великие (точнее, возвеличившиеся) страны в какой-то момент узурпируют право на формулирование истории – проще говоря, историю пишут победители – и, разумеется, продвигают вверх своих соотечественников.

Но если появление гениев в больших и сильных национальных культурах понятно и объяснимо, то вполне резонен вопрос: а имеют ли малые национальные культуры, не удостоившиеся лавров победителя, шанс на рождение гения в своей среде – причем гения мирового уровня?

Здесь отметим, что до начала XIX века понятие национального государства отсутствовало в принципе. Национальная принадлежность определялась, в основном, по языку и подданству – тот же Эль Греко (собственно, Доменикос Теотокопулос), этнический грек, учившийся в Северной Италии, в историю вошел как испанский гений – ибо именно там, в Толедо, его творчество достигло апогея. При этом его родная Греция ни в XVI веке, ни двумя-тремя столетиями позже не дала миру ни одного абсолютного, признанного гения. XX век, прославленный рядом греческих имен (Кавафис, Ксенакис), не в счет, поскольку в прошлом столетии институт гениев формировался по совсем иным правилам. Но об этом позже.

Рождение национальных государств – процесс, начавшийся с конца наполеоновских войн и окончившийся (в основном) в последней четверти того же XIX века – породил и новый тренд в понятии национальности. Теперь гений (по крайней мере, в области художественного творчества) обязательно должен быть национальным. Уже признанные гении Возрождения, Золотых веков испанской, английской, нидерландской культур, французского абсолютизма – все они остались на своих местах, однако превратились в гениев национальных. И, естественно, любое национальное государство предприняло максимум усилий, чтобы выдать на-гора хотя бы одного-двух гениев мирового уровня. Даже небольшие и не самые сильные нации – к примеру, шведская и норвежская – и то постарались: в XIX веке там появляются Стринберг, Лагерлеф, Ибсен, Григ, Мунк…

Еще любопытней с Польшей, которая так и не дошла в XIX веке до создания национального государства, однако подарила миру нескольких гениев, прежде всего музыкальных – Шопен, Венгявский. (Мицкевич, вероятно, был не менее гениален, но, в отличие от композитора, чье творчество интернационально, столкнулся – как и наш Пушкин – с проблемами перевода.) Так вот, появление польских гениев коренится в чисто политических проблемах середины XIX века: противостояние великих держав (России, Англии и Франции), приложением сил и амбиций которых стала именно Польша, – и проевропейски настроенный Шопен (к тому же наполовину француз) оказался выгодной фигурой для антироссийских сил (увы, история этого противостояния – вечная история).

Те же народы, которые и не смогли сплотиться в нацию и создать полноценное национальное государство, а также не участвовали в распрях великих держав, так и остались без гениев! Разве кто-нибудь припомнит сербского, македонского, румынского гения XIX века? Точнее, среди гениев есть выходцы из этих мест, принадлежавшие этим этносам, но прославившиеся на чужбине и прославившие национальное искусство отнюдь не своей родины.

В ХХ веке процесс гениогенеза ставится под жесткий контроль. Отныне гениев создают не среда, не политическое или экономическое могущество держав, даже не конфликт чьих-то интересов, а… «специально обученные люди» – проще говоря, торговцы от искусства. В гениев инвестируют, их взращивают, тщательно готовят общественное мнение (которое, по выражению Ницше, суть «частая леность») – целые институты арт-критиков, галеристов, аукционистов работают над этим вопросом, и в результате появляются наднациональные гении. В самом деле, кого интересует, что Пикассо – испанец, большую часть жизни проведший во Франции, а Уорхол – словенец, живший в США? Эти имена принадлежат человечеству, и этническая принадлежность роли уже не играет – важным оказывается лишь совпадение творческой стилистики с трендом общественного вкуса и моды.

XXI век пока что не дал ни одного актуального гения – во всяком случае, в сфере искусства. Впрочем, и времени прошло еще не так много…