текст
Диггер. Часть вторая
Вторая часть фантастического рассказа.
Иллюстратор: Лада Черных
И тогда я по-настоящему испугался. Страх подстегнул нервную систему – интерфейс мигнул и заработал! Но только на одно мгновение – и тут же погас. Мелькнула перед глазами пустая, залитая полуденным солнцем улица – и пропала… Теперь уже навсегда. Старые фильтры, не выдержав нагрузки, сдохли окончательно.
Дождь посыпал гуще, заволакивая все кругом густым, клубящимся туманом, и я почти не видел троицу, удалявшуюся от меня по улице. Начало смеркаться… Я не сразу и сообразил, чего это вдруг темнеть стало. В виртуальности-то вечный полдень.
Кислотные струи стекали за воротник, пробегали ледяной змейкой вдоль позвоночника… Холодно, неприкаянно, одиноко. Полный даун, короче.
И эти трое все удаляются… Сейчас они исчезнут за серой завесой дождя… или свернут в развалины… и тогда я останусь один. Совсем один в этом холодном, неуютном мире.
Эта мысль была невыносима.
– Стойте! – закричал я и побежал за ними, разбрызгивая лужи. – Вы не можете бросить меня здесь!
Они даже не замедлили шаг.
– А, вот ты где, – спокойно сказал Мамут, оборачиваясь на мой вопль.
Рядом с ним мгновенно появился Дормидонт с деструктором в руке, направленным в мою сторону. Короткий хлопок! Я непроизвольно зажмурился, ожидая дикой, разрывающей внутренности, нечеловеческой боли. Но ничего не произошло, только резко завоняло во влажном воздухе паленой шерстью и горелым мясом. Обернувшись, я увидел то, что осталось от крысы.
Они стояли, все трое, и разглядывали меня, как будто только сейчас увидели: Дормидонт – с неприязнью, Джинджер – с безразличием, Мамут – с любопытством.
– Да заслали его, ясен пень! – А это уже Дормидонт.
Я не знал, кому отвечать, а потому просто молчал.
– Так что там насчет твоего брата? – напомнил Мамут.
– Гуру, – сказал я. – Друзья называли его Гуру. Может, слышали?
При этих моих словах они все так и подобрались. Мамут, разбрызгивая губами воду, протяжно свистнул. У долговязого и вовсе глаза выкатились и челюсть со стуком отвалилась, так что в нее свободно заливал дождь. Джинджер пристально смотрела на меня из-под капюшона.
– А как же бизнес? – растерянно проговорил Дормидонт.
А меня вдруг начало колбасить. Последнюю таблетку глюкофага я заглотил еще в цехе, несколько часов назад, и теперь перед глазами у меня все колебалось и шло рябью. Заметив мое состояние, Мамут попридержал меня за рукав, развернул к себе, вгляделся в лицо.
– Что с тобой, приятель? – обеспокоился он.
– Глю-чит, – выдавил я из себя, цепляясь за его кожаную курточку: улица под ногами выгнулась, как кошачья спина, и, не ухватись я за Мамута, точно бы опрокинулся на спину. Горло как будто чьи-то пальцы сжали.
Джинджер что-то вполголоса сказала Мамуту, но я не расслышал ее. Да и не до того мне было: приходилось усиленно подавлять тошноту.
Когда я открыл глаза, все было, как прежде, только почему-то подернуто радужной пленкой. Эта пленка меня немного расстроила.
– Ну, может он идти? – нетерпеливо спросила Джинджер, как будто сам я уже не мог говорить.
– Могу, – резко ответил я, хотя ноги едва держали меня.
Мамут, светлая голова, это просек и всю дорогу придерживал меня под локоть.
На перекрестке двух улиц развалины были расчищены, и в потрескавшемся асфальтовом покрытии виднелся обнесенный невысоким барьерчиком квадратный провал, в глубь него вели грязные широкие ступени. Я вспомнил жутковатые рассказы о подземных убежищах диггеров – заброшенных ветках метрополитена, канализационных системах, теплоцентрали. Переливающаяся радужная пленка покрывала стены и ступени тоннеля. Мы спустились под землю. Какое это, оказывается, блаженство, когда по макушке не долбит дождь!
Мы прошли мимо мертвых турникетов, спустились по мертвому эскалатору. Слева, за колоннами, показался пустой электропоезд с выбитыми стеклами. Когда мы приблизились к жилому вагону, от него во все стороны разбежались крупные, как болонки, рыжие крысы. Понемногу я начал к ним привыкать.
Что вагон жилой, сразу было видно по брошенным на лавки спальникам. В дальнем конце вагона стояла жестяная бочка с черной маслянистой жидкостью. Всё как в байках про диггеров! Дормидонт щелкнул зажигалкой (снова всплеск радужного блеска), и жидкость занялась тусклым, чадным пламенем. Мамут спрятал фонарик, подошел к висевшему на стене жестяному ящику, достал из него пластиковый контейнер. В контейнере оказалось жареное мясо.
Только сейчас я почувствовал, насколько голоден. Вонзил зубы в кусок – и чуть не подавился. На зубах что-то противно скрипнуло, я сплюнул в ладонь и увидел, что это клочок рыжей крысьей шерсти. Он, как и все остальное, был покрыт радужной пленкой. Пленка тошнотно колебалась, вздуваясь и опадая, – я словно внутри мыльного пузыря оказался, и этот пузырь вдруг начал сморщиваться, залепил мне лицо, глаза, нос, рот… Я начал задыхаться, не в силах порвать плотную, залепившую лицо пленку, и вдруг пузырь лопнул! Я захлебнулся воздухом и дождем и… пришел в себя. Стоя под проливным дождем на улице. Тоннель оказался глюком!
Мамут обеспокоенно заглядывал мне в лицо.
– Какое еще метро? Да ты, брат, сказок наслушался. Топай, если хочешь увидеть, как живут настоящие диггеры.
Мы прошли под ней и оказались на другой площади, выложенной продолговатыми каменными брусками. Диггеры направились прямиком к канализационному люку. Мамут и Дормидонт сдвинули чугунную крышку в сторону, и Джинджер проворно нырнула в колодец. Дормидонт последовал за ней, и мы с Мамутом остались одни на площади.
– Знаешь, где мы? – спросил Мамут, рассеянно поглядывая по сторонам.
Я покачал головой.
– А как город называется, знаешь?
Гохоме – возвращаться домой, от англ. go home – «идти домой».
Гуру – уважаемый человек, опытный хакер.
Маздай – выражение неодобрения, от англ. must die – «должен умереть».
Рулез – выражение одобрения, от англ. rules – «(он/она) правит»
Порыв сырого ветра протащил мусорную вереницу в мою сторону. Бледное солнце заволоклось серыми липкими тучами, не оставившими даже намека на его существование. Лицо мне обожгли первые, крупные и холодные, капли, а уже через секунду улица наполнилась плотным, закладывающим уши шорохом: снова начался дождь. Дождевые струи стекали по лбу, щекам, подбородку, на вкус они были кисловатые, и от них пощипывало под веками. Стало очень неуютно.
Интерфейс по-прежнему не работал, и я понятия не имел, как мне вернуться в виртуальность. Неожиданно до меня дошла вся пиковость моего положения. Я завис в реальности, как те бедолаги, которых ссылают на вечные поселения в миры, зацикленные на себя. Ведь, в сущности, что такое реальность? Тот же зацикленный мир. Я был Робинзоном на необитаемом острове – да что там острове, в необитаемой Вселенной, – и неоткуда мне было ждать помощи.И тогда я по-настоящему испугался. Страх подстегнул нервную систему – интерфейс мигнул и заработал! Но только на одно мгновение – и тут же погас. Мелькнула перед глазами пустая, залитая полуденным солнцем улица – и пропала… Теперь уже навсегда. Старые фильтры, не выдержав нагрузки, сдохли окончательно.
Дождь посыпал гуще, заволакивая все кругом густым, клубящимся туманом, и я почти не видел троицу, удалявшуюся от меня по улице. Начало смеркаться… Я не сразу и сообразил, чего это вдруг темнеть стало. В виртуальности-то вечный полдень.
Кислотные струи стекали за воротник, пробегали ледяной змейкой вдоль позвоночника… Холодно, неприкаянно, одиноко. Полный даун, короче.
И эти трое все удаляются… Сейчас они исчезнут за серой завесой дождя… или свернут в развалины… и тогда я останусь один. Совсем один в этом холодном, неуютном мире.
Эта мысль была невыносима.
– Стойте! – закричал я и побежал за ними, разбрызгивая лужи. – Вы не можете бросить меня здесь!
Они даже не замедлили шаг.
А я бежал и выкрикивал что-то на ходу, а что именно, и сам не понимал.
– Подождите! Я знаю, кто вы! Мой брат… он тоже был диггером! Вы должны остановиться! Вы же диггеры, а диггеры не бросают своих!
Выкрикивал я все это, а сам не верил ни единому слову. Знаю я этих диггеров… совершенно асоциальный элемент… никчемный народ… Один был среди них человек – мой старший брат, да и тот, спасибо тем же диггерам, в больнице оказался.
И чего ради прутся они в реальность? Холод, дождь, лужи… А в виртуальности сейчас сухо и тепло, светит солнышко, и гостеприимно распахнуты стеклянные двери бесплатного кафе, где всегда можно заказать обжигающе горячий двойной кофе…
И чего ради прутся они в реальность? Холод, дождь, лужи… А в виртуальности сейчас сухо и тепло, светит солнышко, и гостеприимно распахнуты стеклянные двери бесплатного кафе, где всегда можно заказать обжигающе горячий двойной кофе…
Я так размечтался (прямо на бегу), что не заметил полицейской платформы. Она выплыла из дождевого тумана переулка, раздвигая фарами водяную завесу, и зависла передо мной на высоте примерно двух метров. И загремело из громкоговорителей, далеко разносясь во влажном воздухе:
– Эй, придурок! Стой на месте и не рыпайся!
Тут бы мне и сдаться в руки властей, рассказать им о своих злоключениях. Показать, куда направились диггеры. Да что-то помешало мне. Может, то, что брат мой – тоже в прошлом диггер. А может, и что другое – старые, въевшиеся в гены страх и ненависть к властям. Только я и не подумал оставаться на месте, как они велели, а дернул в развалины, инстинктивно выбирая направление, противоположное тому, в каком скрылась троица, пробежал по груде строительного мусора, поднырнул под нависшую домиком плиту, да там и затаился. Из укрытия мне видно было, как скользнули следом голубоватые световые столбы прожекторов. Меня искали, но не слишком усердно. Сине-белая платформа еще немного повисела, шаря прожекторами по развалинам, потом прожекторы погасли, и платформа двинулась дальше вдоль улицы – в ту сторону, где я несколько минут назад разговаривал с троицей. Меня охватило ликование. От бега я согрелся, сверху – спасибо «крыше» – не лило, а о том, что я буду делать дальше, я старался не думать. Краем сознания я понимал, что эта беспричинная эйфория – не больше чем реакция на страх, и что она долго не продлится, но я отогнал это понимание от себя. Сейчас мне хорошо, а там будь что будет!
Из-за непрерывного шороха дождя я не сразу расслышал осторожный хруст шагов неподалеку от моего убежища.
Тут бы мне и сдаться в руки властей, рассказать им о своих злоключениях. Показать, куда направились диггеры. Да что-то помешало мне. Может, то, что брат мой – тоже в прошлом диггер. А может, и что другое – старые, въевшиеся в гены страх и ненависть к властям. Только я и не подумал оставаться на месте, как они велели, а дернул в развалины, инстинктивно выбирая направление, противоположное тому, в каком скрылась троица, пробежал по груде строительного мусора, поднырнул под нависшую домиком плиту, да там и затаился. Из укрытия мне видно было, как скользнули следом голубоватые световые столбы прожекторов. Меня искали, но не слишком усердно. Сине-белая платформа еще немного повисела, шаря прожекторами по развалинам, потом прожекторы погасли, и платформа двинулась дальше вдоль улицы – в ту сторону, где я несколько минут назад разговаривал с троицей. Меня охватило ликование. От бега я согрелся, сверху – спасибо «крыше» – не лило, а о том, что я буду делать дальше, я старался не думать. Краем сознания я понимал, что эта беспричинная эйфория – не больше чем реакция на страх, и что она долго не продлится, но я отогнал это понимание от себя. Сейчас мне хорошо, а там будь что будет!
Из-за непрерывного шороха дождя я не сразу расслышал осторожный хруст шагов неподалеку от моего убежища.
– Эй, Диггер! – раздался чей-то приглушенный голос.
Я опасливо выглянул из укрытия и увидел шагах в десяти от себя черную кожаную куртку. Мамут стоял спиной ко мне и оглядывал развалины. Меня искал.
Ну уж нет, теперь я с вами и знаться не хочу! Обойдусь как-нибудь без вашей благодарности.
Я опасливо выглянул из укрытия и увидел шагах в десяти от себя черную кожаную куртку. Мамут стоял спиной ко мне и оглядывал развалины. Меня искал.
Ну уж нет, теперь я с вами и знаться не хочу! Обойдусь как-нибудь без вашей благодарности.
– А, вот ты где, – спокойно сказал Мамут, оборачиваясь на мой вопль.
Рядом с ним мгновенно появился Дормидонт с деструктором в руке, направленным в мою сторону. Короткий хлопок! Я непроизвольно зажмурился, ожидая дикой, разрывающей внутренности, нечеловеческой боли. Но ничего не произошло, только резко завоняло во влажном воздухе паленой шерстью и горелым мясом. Обернувшись, я увидел то, что осталось от крысы.
– Твари, – с отвращением сказал Мамут, а я вспомнил слова брата о том, что крыса – худший враг диггера.
– Маздай, – кровожадно хохотнул Дормидонт, пряча деструктор в карман штанов. – Полный рулез!
– Пошли, – кивнул мне Мамут и, приволакивая ногу, двинулся обратно.
– Пошли, – кивнул мне Мамут и, приволакивая ногу, двинулся обратно.
Они стояли, все трое, и разглядывали меня, как будто только сейчас увидели: Дормидонт – с неприязнью, Джинджер – с безразличием, Мамут – с любопытством.
Потом они заговорили – почти разом:
– Что ты там бормотал насчет брата-диггера? – Это Мамут.
– Ты почему нас ментам не сдал? – Джинджер.– Да заслали его, ясен пень! – А это уже Дормидонт.
Я не знал, кому отвечать, а потому просто молчал.
– Так что там насчет твоего брата? – напомнил Мамут.
– Гуру, – сказал я. – Друзья называли его Гуру. Может, слышали?
При этих моих словах они все так и подобрались. Мамут, разбрызгивая губами воду, протяжно свистнул. У долговязого и вовсе глаза выкатились и челюсть со стуком отвалилась, так что в нее свободно заливал дождь. Джинджер пристально смотрела на меня из-под капюшона.
– А ты не врешь, ламерок? – спросила она, прищурившись. И, не дожидаясь ответа, повернулась к долговязому: – Я что-то не догоняю, Дормидонт. Ты же говорил, он умер.
– Так он и умер! – торопливо сказал я. – Его мозг потом по молекулам реанимировали. А вот из некротического шока вывести так и не смогли. Так вы что, – спросил я тихо, – были знакомы?
– Знакомы! – хохотнул Мамут, и в хохотке его слышалась горечь.
– Вот что, Диггер, – решительно сказала Джинджер. – Ты сейчас пойдешь с нами и все нам подробно расскажешь.– А как же бизнес? – растерянно проговорил Дормидонт.
– Подождет. Мамут, ты идешь?
– Ну, гохоме так гохоме, – согласился Мамут.
Дормидонт еще немного поворчал, но потом и он угомонился.
– Ну, гохоме так гохоме, – согласился Мамут.
Мамут всю дорогу крутил головой:
– Гуру! Живой, черт! Подумать только!А меня вдруг начало колбасить. Последнюю таблетку глюкофага я заглотил еще в цехе, несколько часов назад, и теперь перед глазами у меня все колебалось и шло рябью. Заметив мое состояние, Мамут попридержал меня за рукав, развернул к себе, вгляделся в лицо.
– Что с тобой, приятель? – обеспокоился он.
– Глю-чит, – выдавил я из себя, цепляясь за его кожаную курточку: улица под ногами выгнулась, как кошачья спина, и, не ухватись я за Мамута, точно бы опрокинулся на спину. Горло как будто чьи-то пальцы сжали.
Джинджер что-то вполголоса сказала Мамуту, но я не расслышал ее. Да и не до того мне было: приходилось усиленно подавлять тошноту.
– Ты что, таблетки принимаешь? – подозрительно и вроде как с презрением спросил Мамут.– Толь-ко глюко-фаг, – с трудом сглатывая, проговорил я. – Сей-час все прой-дет.
– Я прикрыл глаза и постоял, чувствуя, как меня постепенно отпускает.
– Тухлое это дело – таблетки, – убежденно проговорил Мамут. – Сын у меня через таблетки погас.
Вот как? У Мамута был сын? Хотя почему нет? На вид ему лет тридцать. Или пятьдесят. Кто разберет?– Я прикрыл глаза и постоял, чувствуя, как меня постепенно отпускает.
– Тухлое это дело – таблетки, – убежденно проговорил Мамут. – Сын у меня через таблетки погас.
Когда я открыл глаза, все было, как прежде, только почему-то подернуто радужной пленкой. Эта пленка меня немного расстроила.
– Ну, может он идти? – нетерпеливо спросила Джинджер, как будто сам я уже не мог говорить.
– Могу, – резко ответил я, хотя ноги едва держали меня.
Мамут, светлая голова, это просек и всю дорогу придерживал меня под локоть.
На перекрестке двух улиц развалины были расчищены, и в потрескавшемся асфальтовом покрытии виднелся обнесенный невысоким барьерчиком квадратный провал, в глубь него вели грязные широкие ступени. Я вспомнил жутковатые рассказы о подземных убежищах диггеров – заброшенных ветках метрополитена, канализационных системах, теплоцентрали. Переливающаяся радужная пленка покрывала стены и ступени тоннеля. Мы спустились под землю. Какое это, оказывается, блаженство, когда по макушке не долбит дождь!
Мы прошли мимо мертвых турникетов, спустились по мертвому эскалатору. Слева, за колоннами, показался пустой электропоезд с выбитыми стеклами. Когда мы приблизились к жилому вагону, от него во все стороны разбежались крупные, как болонки, рыжие крысы. Понемногу я начал к ним привыкать.
Что вагон жилой, сразу было видно по брошенным на лавки спальникам. В дальнем конце вагона стояла жестяная бочка с черной маслянистой жидкостью. Всё как в байках про диггеров! Дормидонт щелкнул зажигалкой (снова всплеск радужного блеска), и жидкость занялась тусклым, чадным пламенем. Мамут спрятал фонарик, подошел к висевшему на стене жестяному ящику, достал из него пластиковый контейнер. В контейнере оказалось жареное мясо.
Только сейчас я почувствовал, насколько голоден. Вонзил зубы в кусок – и чуть не подавился. На зубах что-то противно скрипнуло, я сплюнул в ладонь и увидел, что это клочок рыжей крысьей шерсти. Он, как и все остальное, был покрыт радужной пленкой. Пленка тошнотно колебалась, вздуваясь и опадая, – я словно внутри мыльного пузыря оказался, и этот пузырь вдруг начал сморщиваться, залепил мне лицо, глаза, нос, рот… Я начал задыхаться, не в силах порвать плотную, залепившую лицо пленку, и вдруг пузырь лопнул! Я захлебнулся воздухом и дождем и… пришел в себя. Стоя под проливным дождем на улице. Тоннель оказался глюком!
Мамут обеспокоенно заглядывал мне в лицо.
– Что с тобой, приятель? Ты случаем не на таблетках?
– Только глюкофаг… – невпопад ответил я. (Кажется, я уже произносил эти слова, причем совсем недавно. Так всегда бывает при глюках – вечно что-нибудь кажется…) – А где… где метро?– Какое еще метро? Да ты, брат, сказок наслушался. Топай, если хочешь увидеть, как живут настоящие диггеры.
Мы вышли на открытое пространство. Это была площадь. Слева и справа лежали груды рухнувших зданий. Порывы ветра создавали в сплошном потоке воды поперечное движение мелкой водяной пыли, которая ходила волнами то в одном, то в другом направлении. Когда ее относило в сторону, впереди становилась видна полуразрушенная красная стена. Там, где она еще сохранилась, ее венчали странные двойные зубцы. Форма этих зубцов показалась мне смутно знакомой – по школьным урокам истории.
В стене зияла полукруглая арка.Мы прошли под ней и оказались на другой площади, выложенной продолговатыми каменными брусками. Диггеры направились прямиком к канализационному люку. Мамут и Дормидонт сдвинули чугунную крышку в сторону, и Джинджер проворно нырнула в колодец. Дормидонт последовал за ней, и мы с Мамутом остались одни на площади.
– Знаешь, где мы? – спросил Мамут, рассеянно поглядывая по сторонам.
Я покачал головой.
– А как город называется, знаешь?
Я снова покачал головой. Тогда я вообще мало знал о реальности, а что знал, успел забыть.
– Эх ты, Диггер, – с сожалением сказал Мамут. – Москва это… Москва, запомни. И стоим мы сейчас с тобой на площади древнего Кремля. Видишь вон ту взлетную площадку рядом с колокольней? Там раньше президентская платформа садилась. Ну, вперед!
Я нащупал ногами вделанные в стену стальные скобы и стал спускаться, перебирая ногами и руками.
Я нащупал ногами вделанные в стену стальные скобы и стал спускаться, перебирая ногами и руками.
Продолжение следует.
Словарик компьютерного жаргона
Глюк – ошибка, сбой в программе, а также галлюцинация (сленг хиппи). Глючить – работать с ошибками (о программе), видеть галлюцинации.Гохоме – возвращаться домой, от англ. go home – «идти домой».
Гуру – уважаемый человек, опытный хакер.
Маздай – выражение неодобрения, от англ. must die – «должен умереть».
Рулез – выражение одобрения, от англ. rules – «(он/она) правит»
Общество
Константин Ситников
Машины и Механизмы
Всего 0 комментариев
Как образуется ветер
Эпидемия «испанки» оказалась страшнее войны
Диггер. Часть первая
Диггер. Часть третья
