Прогулка на Ганимед. Часть 2

Кон его почти не слушал. Он сидел в капитанской рубке «Ковчега» и наблюдал за происходящим по огромному центральному дисперс-дисплею, окружённому доброй дюжиной периферийных дисплеев поменьше. Рядом был Гусев. Внизу волновалась толпа. 

«Хотел бы я знать, сколько среди этих праздных зевак с хандикамами наперевес лютых профессионалов из ведомства Гусева. Не удивлюсь, если ровно половина. Старик затеял глупую игру с судьбой, глупую и дорогостоящую. А расхлёбывать кашу, если что, придётся нам…» 

– Несколько слов о цели экспедиции, – продолжал вещать невидимый комментатор. – Ганимед – седьмой спутник Юпитера, он крупней Меркурия и массивней Луны. Более семидесяти лет его изучают автоматы. На полюсах и экваторе построены буровые вышки, способные работать в условиях вечной мерзлоты. Однако человек высадится там впервые… 

Огромный Стржевский поднял руку и приветственно помахал. Толпа взревела от восторга.
«Бедные злые люди, сейчас они готовы носить нас на руках, а завтра разорвут в клочья».
В воздухе парили сине-белые полицейские машины. 

«Так было всегда, так оно и будет, в каком бы благополучном обществе мы не жили. Аминь».
– Когда-то считалось, что на Ганимеде нет жидкой воды, однако теперь известно, что это не так. На глубине нескольких километров от поверхности в гигантских полостях залегает подлёдный океан. Он довольно тёплый и вполне пригоден для зарождения жизни. В центре спутника расположено колоссальных размеров раскалённое металлическое ядро, которое прогревает ледяной шар, не даёт ему окончательно застыть, поддерживает вулканическую активность. Время от времени вулканы просыпаются, и вода, мгновенно вскипая и превращаясь в пар, пробивает корку льда и чудовищными фонтанами вырывается наружу, чтобы тут же, оказавшись на холодной поверхности, замёрзнуть в виде ледяных конусов. Обычно это происходит на экваторе, и верхний слой пород выглядит здесь, как пористая губка, сплошь покрытая шапками ледяных вулканов. Никто не знает точно, где и когда последует выброс, это может произойти в любом месте и в любое время… 

«Вот раскаркался, ворона!» 

– Наши отважные исследователи намереваются пробурить километровую толщу льда и погрузиться в подлёдный океан. Там они надеются найти жизнь. На Ганимеде есть всё необходимое для её возникновения: и вода, и прогревающие её вулканы, и магнитное поле, без которого жизнь невозможна. Конечно, условия там довольно суровые, но ведь и на Земле микроорганизмы обнаружены в таких малопригодных для жизни местах, как жерла подводных вулканов, где температура близка к точке кипения, и даже в тверди базальта и гранита. Почему бы ей не зародиться и на юпитерианских лунах? 

«Ишь ты, заливается соловьём!» 

– В распоряжении Стржевского две батисферы: «Юнона» и «Авось». Они рассчитаны на чудовищные давления чудовищных глубин. В отличие от батискафа, батисфера не может свободно перемещаться во всех направлениях, хотя и оснащена гребным винтом для маневрирования в продольной плоскости. С буровой батисферы связаны «пуповиной» – сверхтонким и сверхпрочным тросом. До глубины тысячи метров к тросу крепится телефонный кабель, по которому акванавты смогут передавать навигационную и научную информацию. Однако при дальнейшем погружении тяжёлый кабель отстегивается и связь пре…
На одном из периферийных дисплеев что-то вспыхнуло – не то прожектор, не то выстрел, – и тут же две или три полицейские машины ринулись вниз. Толпа ахнула, шарахнулась в стороны. Обнажился пятачок, на котором метался тёмный человечек. Сине-белый фургон надвинулся на него, распахнув днище, поглотил – и взмыл наискось вверх. Толпа, подобно морской воде, сомкнулась. Всё произошло за считанные секунды.
– Твою мать, – выругался Гусев. – Началось.
Кон перевёл ошеломлённый взгляд на центральный дисплей. Стржевский улыбался как ни в чём не бывало. А вот лицо девушки покрывала мертвенная бледность.
Сердце у Кона остановилось, тяжело бухнуло – и понеслось в галоп. Дрожащей рукой он нашарил в кармане таблетки, сунул под язык.
«Проклятый старик, чуть не убил меня! А сам хоть бы хны. Вот попробуй только угоди в какую-нибудь передрягу там, на Ганимеде, пальцем о палец не ударю, чтобы тебя вытащить. Так и знай. Вечностью клянусь!»

Вечером Гусев, покачиваясь из-за нестабильно работающего генератора гравитации, завалился к Кону в каюту. Они немного покурили.
– Вот скажи мне, Коля, – говорил Кон (после третьей затяжки на него всегда нападала разговорчивость), – зачем Старик потащился туда? Что ему не хватало?
– Впечатлений. Адреналина.
– Э-э, – Кон покачал пальцем перед лицом Гусева, – для этого не надо лететь на Ганимед. Адреналиновый тур на Марс – просто и безопасно. Тут другое. По-моему, он просто устал.
– Устал? От чего?
– От жизни, Коля, от жизни. Покончить со всем разом ему не даёт чудовищный инстинкт самосохранения. Вот он и лезет на рожон. Ещё и других за собой тащит. Втемяшил себе в голову, что должен принести пользу человечеству, совершить грандиозное открытие. Всю жизнь паразитировал на других, как клоп, а теперь о пользе для человечества заговорил.
– Ну, это ты зря, Гриша. – Гусев смотрел на него осуждающе. – Он очень много сделал для человечества. Больше, чем мы все вместе взятые. Посуди сам, крупных войн не было лет уже сто, – он принялся загибать толстые пальцы, – инфекционные болезни истреблены, скоро окончательно разберёмся с генетикой. А космос! Если бы не Старик, не его воля, мы бы до сих пор дальше Луны не побывали. Да если хочешь знать, я его за Ганимед ещё больше зауважал.
– А мы? – спросил Кон. – Что будет с нами, если с ним что-то?..
– Типун тебе на язык!

Четвёртый день «Ковчег» вращался по орбите Ганимеда. Стржевский и Даша высадились на экваторе. На Юпитере бушевала магнитная буря, и связь была неустойчива. Спуск батисферы откладывался. Старик настаивал на немедленном погружении, но планетологи сказали своё твёрдое «нет». К тому же на «Юноне» внезапно отказал гребной винт, а «Авось» ещё не прошёл расконсервацию. Кон почти не спал, держась на таблетках.
На пятые бортовые сутки Кон сдался, принял снотворное и провалился в тяжёлый, нездоровый сон. И – события понеслись вскачь, будто только того и ждали. Заверещал экстренный вызов. Кон с трудом разлепил веки, всё ещё не понимая, где находится, машинально глянул на часы. 1:67. Мигал ред-лайт. Гусев. Сон слетел мгновенно.
– Что с НИМ?!
– Ты, главное, не волнуйся, Гриша. – Всегда невозмутимый начбез выглядел озабоченным. – Только что стало известно, что «Авось» начал погружение.
– Как начал погружение? Кто разрешил?
– Никто, Гриша. Старик сам себе разрешил.
– Когда?
– Ты только не волнуйся…
– Когда, я тебя спрашиваю!
– Шесть часов назад.
– Что?! – Кон задохнулся. – Да как вы…
– Мы сами узнали об этом минуту назад. Связи не было. Отвечает только автомат на буровой.
– А с батисферой? Есть связь с батисферой?
Красноречивое молчание.
«Вот они, семь процентов. И зачем только я отпустил его!»
– Готовьте «Ковчег» к спуску.
– Что, Гриша? Не понял, повтори.
– Готовьте «Ковчег» к спуску!
– Но это же… – Гусев, казалось, не мог подобрать слова. – Это же буксир, межпланетник… Он не предназначен… Это же верная гибель, Гриша.
– А мне плевать! Если хочешь, можешь сесть в шлюпку и подать сигнал СОС. Тебя подберут. А я буду вытаскивать Старика.

Спуск длился всего несколько минут, но это были худшие минуты в жизни Кона. Ему было плохо, его мутило и выворачивало наизнанку, он судорожно втягивал в себя воздух, со свистом пропуская его сквозь зубы, и закатывал глаза. Он боялся глядеть на дисперс-дисплей, где медленно, тошнотно ворочалась тёмно-коричневая, вся в белых кляксах кратеров, глыба…
Посадка была жёсткой. Но совместимой с жизнью. Ганимед встретил их пургой. Оскальзываясь, неловко подпрыгивая, брели в сторону замёрзшего гейзера. То и дело с белесых шапок вулканических выбросов срывалось ледяное крошево и с сыпучим хрустом ударялось в забрала гермошлемов, как будто кто-то в буйном веселье швырял в лицо манную крупу. Впереди, за снежными полотнищами, показалась буровая платформа. Огромные цилиндрические, окрашенные в осиные цвета, опоры, вмороженные в лёд якоря…
Кон первым вошёл внутрь. Снял шлем.
Инженеры приступили к работе.
– Сколько времени прошло с начала погружения? – спросил Кон.
– Девять часов четырнадцать минут.
«Кислорода в батисфере на десять часов. Значит, в запасе у нас восемьдесят шесть минут. Нет, уже минутой меньше. Мало, чертовски мало! Нужно успеть».
Над шахтой колдовали инженеры.
– Ну, что там? – спросил Кон. Внешне он был спокоен, но часики внутри тикали, отмеряя стремительно истекающее время.
– Причина аварии найдена, – доложил главный инженер. – Сломалась лебёдка. Заело трос. Неполадка устраняется. Скоро начнём поднимать.
– Не успеем, – сказал Кон.
– Не успеем, – согласился Гусев.
Они успели.
Когда «Авось» подняли на поверхность и отвинтили крышку, оттуда хлынула вода. Ледяная. В страховочных ремнях, как мухи в паутине, болтались двое. Старик и девица. Они были без сознания. И выглядели жалко донельзя. Мокрые, лица синие от холода и недостатка кислорода.
Совершенно не к месту Кону подумалось: «Любопытно, нашли они внеземную жизнь в подлёдном океане или нет? А впрочем, совсем не любопытно. Странно, но мне нет до этого ни-ка-ко-го дела».
Губы Старика дрогнули. Глаза были закрыты – а губы шевелились. Кон прислушался, и ему показалось, он уловил слова.
– Боже, – бормотал Стржевский, – как там холодно! Как холодно…
И тут Кон, неожиданно для себя, испытал ни с чем не сравнимое чувство злорадства. Оно было недолгим, но необыкновенно сильным. Почти счастье.
Вокруг бестолково суетились горе-спасатели.
– Ванну, – крикнул Кон. – Горячую. Да поживее!