Пацифик из китовой кости

Четырехчасовой полет над зеленоватыми водами Атлантического океана и мягкое приземление в аэропорту, от которого до столицы Сан-Мигел всего 40 минут быстрым шагом. Здравствуй, Понта-Делгада!

Местные пенсионеры сидят под короткими козырьками крыш (выкрашенные белой известью дома собраны из черных вулканических кирпичей), набережная защищена лентой противоштормовых бетонных ежей, а нужный нам теплоход отходит через час. Вместе с билетами можно купить волшебный проездной на паромы между вершинами древнейших вулканов – один из них, Капелинуш, в 1958 году изверг из своего жерла новый микроостров, что прекрасно описано в одной из книг великого геолога Гаруна Тазиева.

Переплываем на пароме, арендованном Португалией у Греции, пятичасовой пролив до острова Терсейра и, погрузившись в витающий над городом аромат коровьего навоза, ночуем в длинных лодках, стоящих, как нам стало ясно с утра, на просушке перед тренировочным заплывом ежегодной регаты на китобойных шлюпках. Этот обычай – дань памяти временам, когда самые остроглазые островитяне ставились дозорными в вигиасах (высоких башенках, раскиданных по побережью) и, завидев фонтан брызг на горизонте, давали сигнал семерым рыбакам в весельной лодке загарпунить громадного представителя одного из самых безобидных видов на планете.

Что сказать – с морской фауной этому краю повезло. Например, синяя акула здесь вырастает до 200 кг и 3,5 м, охотясь за стаями макрели и тунца. Гольфстрим, несущий теплые воды из Мексиканского залива на север, создает здесь в прибрежной полосе идеальные условия не только для этой хищницы, но и для более чем сорока видов китов, в том числе кашалотов. Самки гигантов живут, рожают и выращивают потомство на глубине от 10 м, а самцы для спаривания приплывают из открытого океана.

В половине седьмого утра мы вскочили с наших деревянных лежбищ, пахнущих водорослями, чтобы плыть паромом на остров Пико. Причалив, идем к центру города. Облака рассеялись, и солнце жарит, как в средиземноморском квартале. Украв мешок булочек, висевший на дверной ручке закрытого магазина, и купив вина за 4 евро, выходим к самому известному в мире памятнику китобоям – несчастным жертвам белого кита Моби Дика, людям, чья жизнь на протяжении нескольких веков была посвящена промыслу.

Здесь же стоит фабрика по переработке китовых туш. Внутри длинного деревянного ангара выставлены на обозрение станки и прессы, на которых изготовляли жир и масло, вынимали из черепов спермацет и консервировали печень для потребителей Европы и Америки. В производство шло все: кожа, внутренние органы – кость в руках искусных резчиков превращалась в украшения, изящные поделки, бытовые приборы и всегда пользовалась спросом у покупателей.

У бараков до сих пор стоят лебедки. Это сейчас основной доход островитян – морские прогулки рядом с китовыми стадами да погружения с дельфинами. А раньше китовый бизнес был поставлен на широкую ногу – до 1987 года, когда убили последнего кита…

С дельфинами на Азорах можно плавать с июня по октябрь; киты появляются в прибрежных водах только в мае и июне. Причем погружаться рядом с исполинами разрешают исключительно профессионалам, по одному и без снаряжения. Бывалые моряки говорят, что особи, которые еще помнят эпоху экоцида, всегда держатся подальше от любой лодки, поэтому ближе, чем на 50 метров, они к китам не подходят. Зато детеныши и молодое поколение, родившееся в конце 80-х годов прошлого века, более дружелюбны. Одному местному оператору даже пришлось столкнуться своей камерой с носом любопытного детеныша кашалота во время съемок документального фильма о подводных обитателях этих широт. Впрочем, оба отделались легким испугом.

Джильберто нам нужно было искать в городе Лажеш, на другой стороне острова. Взмах рукой – и вот мы уже трясемся в кузове пикапа. По правому борту грузовичка проносятся раскинувшиеся на береговых террасах огороды. В них порой попадаются небольшие статуи символа Азорских островов – ястреба (порт. Açor). Ирония в том, что этих птиц тут никогда не водилось, а моряки, давшие название островам, перепутали ястреба с другим хищником – канюком.

А вот и Лажеш, вся береговая линия которого усыпана домиками с вывесками «Whale Watching» («Наблюдение за китами») и «Scuba Dive» («Подводное погружение»). Как раз у одного из них нас и поджидал, сидя на китовом позвонке, португалец Джильберто, совершенно не похожий на коренного азорца: этакий молодой Пьер Ришар, сдувающий кудряшки со лба, увлеченно ковыряющий отверткой в акваланге. С радостью человека, живущего вдалеке от загубленных мегаполисом соплеменников, он ринулся к нам обниматься, тараторя на смеси английского и порто, обещая показать все самое интересное и скрытое от глаз обыкновенного туриста на этих прекрасных островах. Он отвел нас к своему деду, хозяину конторы, который сидел с удочкой на другой стороне мола. Пожилой португалец смерил нас прищуренным взглядом и неспешно заговорил – о жизни, о море, об Америке. Надо сказать, у каждого азорца есть родственники в Америке или Канаде, и каждый азорец бывал на западном материке, но при этом может никогда не плавать на соседний остров.

Происходя из потомственной семьи китобоев, Мигель Сильвейро в молодости работал на одном из вельботов в этом городе. Когда после извержения вулкана Капелинуш на острове Фаял (1957–1958) западные американские штаты открыли двери для эмигрантов, пострадавших от стихийного бедствия, он переехал в Америку. Вернулся в начале 80-х. Мигель до сих пор уверен, что охотиться на китов было легче, чем жить на Западе.

Я спросил, каково ему сейчас смотреть на туристический бизнес, и не хотел бы он сам выйти на катере в море. Недолго думая, он ответил: «Видеть китов и не охотиться – это как охотиться, но не видеть. Пускай молодые ходят в море с этими сухопутными горе-туристами, которых укачивает еще у берега». И затем добавил: «Почему эскимосам или айнам разрешено охотиться на китов, а мы не можем заниматься тем же, чем занимались наши отцы и деды? Ежемесячная большая китовая охота привлекала бы массу туристов».

Я промолчал о том, что малые народы добывают китов целиком для пропитания, что никогда не делали на Азорских островах, где китовый жир использовался, в основном, для получения технического масла… А сеньор Мигель уже травил байки из своей бравой молодости – как рыбаки, запутываясь в прикрепленной к гарпуну веревке, вылетали в море, когда кит пытался бежать после удара и нырял на глубину. Двоих из них так никто больше и не видел, а когда нашли третьего, то он уже был мертв.

На вопрос, не боялся ли он такой жизни, старик ответил, что эти смерти вокруг него только подстегивали азарт охотника. На левой лодыжке у него белый шрам с монетку в два евро, в виде белого ромбика. Я невольно его разглядывал, и когда сеньор Мигель стал свинчивать секции своей бамбуковой удочки, спросил: «Кит?» Прыснув в усы, он поведал, как, будучи непристроенным эмигрантом в Штатах, ремонтировал трансформаторную будку, и кабель, который он держал двумя руками, резко выдал все свое напряжение – в районе трех тысяч вольт. Ток, заметавшись по организму, нашел выход как раз в этом месте, над косточкой голеностопа. «Если бы не открылась эта точка, то сгорел бы живьем, а так все электричество вышло в мир – хорошо хоть не через…»

Поблагодарив дедушку Джильберто, мы сели на пристани в ожидании нашего друга, убежавшего за спасательными жилетами. До отплытия на дебаркадере оставался еще час, и этот час надо было проесть в ближайшем кафе. Блюда здесь громадные, за очень приятные деньги. А вкусно все и везде, особенно вино, которого пришлось пить чуточку больше, чем на материке. По стенам кафе были развешаны полочки с черно-белыми фотографиями времен китобойного промысла, тут же была сувенирная лавка. Я купил в подарок девушке серьги в виде кашалотов – из их же кости. И еще усмехнулся значку «пацифик» из того же материала. Вряд ли такое украшение когда-нибудь дождется своего покупателя.