Неземные условия

— Насколько бытовые сложности сказываются на успешности похода?
— Человек очень быстро привыкает к любым условиям. Когда начинаешь готовиться и проходить «большую стену» (маршрут с перепадом высот не менее тысячи метров), осознаешь, что для жизни нужно совсем мало. Постепенно вырабатывается привычка обходиться в горах минимумом необходимого.
Самое главное качество альпиниста, особенно высотника — умение терпеть. Дискомфорт, холод, солнечную радиацию, горную болезнь, поведение партнера. Это умение потом помогает и в обычной жизни.
Альпинизм — это не только физика и техника, но, в первую очередь, голова и чувства. Надо уметь оценивать ситуацию и управлять своими эмоциями. Это важное качество на высоте. Альпинизм из обычного индивида делает настоящего Человека с большой буквы.

— То есть горы воспитывают?
— Да. Как пример — восхождение может быть не засчитано, если в процессе были ошибки или конфликты. Если человек хочет бывать в горах, но у него есть какие-то проблемы, он работает над собой, старается стать лучше. У нас есть альпинистские книжки, где фиксируется не только уровень альпинистской подготовки, но и черты характера, способность работать в коллективе, трудолюбие и т.д. И по этим записям можно проследить, как человек меняется. 

Среди моих воспитанников были ребята — что называется, трудные подростки. После знакомства с горами их приходилось ставить перед выбором: или они берутся за ум, или альпинизм для них закрыт. И желание ходить в горы всегда брало вверх. Через секцию альпинизма у нас прошло много молодых людей. Не все потом выбирали жизненный путь, связанный с горами, но ни об одном из них я не слышал, что он пристрастился к алкоголю, наркотикам... Горы показывают другую жизнь, иную, особую красоту земли и человеческих отношений.

— Что обычно едят альпинисты во время похода?
— Это зависит от маршрута. Когда предстоит сложное восхождение, все минимизируется до предела. На маршруте, как правило, используем обычные продукты. Космическое питание — редко, его трудно достать, и оно дорогое. Например, при подготовке экспедиции на К2 (одну из вершин Каракорума, вторую после Эвереста высочайшую гору в мире. — Ред.) мы сами готовили тушенку, сублимированное мясо... Один из распространенных продуктов, особенно на высотных восхождениях, — овсянка. Она калорийная, хорошо усваивается и легкая. 

— Как выбирается место для ночевки на маршруте?
— В сложной экспедиции, в новом районе, где нет мест для ночевки и троп, все решается в зависимости от обстоятельств и рельефа. В учебном лагере оборудованы стационарные места для размещения палаток перед восхождением. На все пройденные маршруты есть описания, составленные первопроходцами. Там есть рекомендации, указывающие, где можно поставить палатку, где возможна сидячая ночевка или мест для бивуака нет. В 1998 году мы поднимались на Чангабенг по Северной стене (гору в Гималаях высотой 6864 м. — Ред.). Это чистый отвес, негде даже ногу поставить, не говоря уже о площадках для отдыха. Поэтому все ночевки были висячие, на специальных платформах, собранных из дюралевых трубок.

Самое главное в горах — выстроить взаимоотношения с партнерами. Горы сразу выявляют все качества человека, становится понятно, какой ты на самом деле. Для большинства людей такой переворот весьма болезненный. На старте человек порядочный, уважаемый. А на подъеме начинает ныть, чего-то требовать, вести себя недостойно — проявляет то, что было скрыто в обычной жизни. В горах становится ясно, кто есть кто.

— То, о чем в песне Высоцкого — «пусть он в связке одной с тобой, там поймешь, кто такой», — работает?
— Еще как работает. Горы никого не оставляют равнодушным. После первого восторга приходит понимание, как это тяжело, даже если обошлось без критических ситуаций. Любое, даже самое простое действие требует большого напряжения. Например, воды выпить. Купить ее на высоте негде, все надо делать самому — иметь горелку, набрать снега, растопить. В горах деньги ничего не решают. Если у тебя нет друзей, надежных людей, ты слаб волей — ты обречен. Сильные остаются, слабые отступают.
Мой друг, американец Карлос Буллер, организовал так называемую альпинистскую школу для бизнеса. Суть в том, что менеджеры ведущих корпораций, оказавшись в таких жестких условиях, проявляли качества, которые однозначно давали понять, кто что из себя представляет, и это серьезно влияло на их дальнейшую карьеру. 

— А если парень оказывается «не ах», то как с ним быть?
— Его просто оставляют внизу, на менее ответственной позиции. Он не работает в лидирующей команде, которая прокладывает маршрут. Он перетаскивает грузы или работает в базовом лагере, если невозможно отправить его домой с похода. Но такие ситуации все же редкость. В серьезные экспедиции идет предварительный отбор участников, ведутся тренировки, на этапе которых и выявляются возможные сложности. И записи в альпинистских книжках помогают.

— Какой поход для вас стал самым трудным?
— За 54 года было много вершин, но самым сложным — в техническом, психологическом и организационном плане — стал подъем на вершину К2 со стороны Китая в 1996 году. Я был руководителем этой экспедиции. Нам пришлось провесить 5,5 км веревок для безопасности. Это гигантский труд. При росте 175 см и весе 64 кг я тогда потерял 18 кг. Ребята помощнее, под 80 кг, худели на 20-26 кг.
Экспедиция считается успешной, если хотя бы один человек из группы доходит до вершины. В тот раз в экспедицию шло 16 спортсменов, на штурм вышли четверо, и три человека поднялись. К сожалению, мы разделили печальную статистику К2 — каждый четвертый остается в этих горах, и наш Игорь Бенкин, мастер спорта международного класса, оттуда не вернулся. 

— Чем Эверест отличается от остальных гор?
— Если оценивать Эверест со спортивной точки зрения, то обычный маршрут восхождения в целом доступен, его обрабатывают тщательно. Но есть вершины, которые остаются сложными и труднодоступными. Например, вершина К2 (Чогори). Высота 8611 м, севернее Эвереста на 2000 км. Она жестче, суровее, туда коммерческих экспедиций нет и, надеюсь, долго не будет. Неподготовленным людям там чрезвычайно опасно. Да и подготовленным тоже — как я уже говорил, каждый четвертый, вышедший на штурм, не возвращается с восхождения.

— В чем специфика подъемов на восьмитысячники?
— В сложности акклиматизации. В экспедиции на Нангапарбат мы смогли акклиматизироваться только на высоте 6400 м. Этого оказалось недостаточно, организм был не готов. Когда вышли на штурм, близко к отметке 8000 м пришлось бороться, ко всему прочему, и со сном. Мозгу не хватает кислорода, и он дает телу команду — отдыхать.
Штурм вершины — это всегда борьба не только со стихией, но и с самим собой. На Чо-Ойю я шел достаточно легко одетым (лагерь с вещами снесло ураганом) и начал замерзать. Перед глазами появилась свеча, и на ее фоне удаляющийся человеческий силуэт. Подумал — все, умираю. Я понимаю людей, которые не хотели возвращаться оттуда. Уйти легко. Замерзающие люди испытывают огромный кайф, уходя, — им становится тепло и очень комфортно, и не хочется оттуда возвращаться. Нужно гигантское усилие воли, чтобы остаться в этом мире – мире борьбы, проблем, испытаний. Я испытал это чувство и на Эвересте в 1992 году, на спуске.

— Почему группа альпинистов может пройти мимо умирающего и не оказать ему помощь?
— Это касается только больших высот, и это сложно понять здесь, в обычных условиях. Выше 8000 м физически помочь трудно, если не сказать невозможно. Физиологические ресурсы организма с каждым метром высоты резко снижаются. Кислорода в три раза меньше, чем на земле, ты становишься многократно слабее. Транспортировать человека весом 70-80 кг ни у кого сил не хватит. Вот, например, группа — четыре человека, одному стало плохо, он прекратил борьбу за жизнь. И здесь начинается рациональность, которую, повторюсь, в обычных условиях понять сложно. Если начать спуск одного, могут погибнуть еще трое. И как поступить? Четверым погибнуть или троих сохранить? Многое зависит от конкретной ситуации. Там, на высоте, часто становится понятно, что помочь человеку уже невозможно, он обречен, и что бы вы ни делали, он с той стороны уже не вернется. Да, он еще жив, но уже начались необратимые процессы.
Казалось бы, как оставить живого человека?.. Да, известны случаи, когда партнер остается с упавшим, ослабевшим, и они оба умирают. Тот, кто идет к вершине выше 8000 м, должен понимать, что невозврат возможен. И если есть переживания по этому поводу, то не за себя, а за своих близких, это семья, дети, друзья — те, кому будет больно от потери. Это осознание придает силы. И поэтому нужно бороться за жизнь до конца. Горы — та среда, которая ставит сложные вопросы. Спасти можно того, кто за жизнь сражается, а того, кто от всего отрекся и готов уходить — скорее всего, нет.

— В вашей практике такое было?
— На пике Коммунизма (сейчас — пик Исмоила Сомони в Таджикистане — Ред.), в 1986 году. Два немца сорвались в ледопад. Сил первой группы спасателей хватило только на одного, который хотел жить и боролся за свое спасение. Когда подошла наша группа, второй уже сдался и приготовился умирать. Он категорически отказался от любой помощи, был уже не в себе. Но мы его все равно упаковали, с гигантским трудом подняли наверх, пытались его чаем напоить, оказать медпомощь. Он сопротивлялся как мог. Утром немца мы спустили вниз, жизнь спасли. Но ампутаций, из-за сильных обморожений, ему избежать не удалось. Уже когда он пришел в себя, благодарил за спасение. Но тогда, на высоте более 7000 м, он попрощался с жизнью и не боролся за нее, поэтому и были тяжелые последствия. 

— Почему некоторые альпинисты предпочитают подниматься без кислорода?
— Это наивысшее проявление спортивной подготовки. Примерно из каждой сотни восходителей на Эверест один пытается взойти без кислорода. Медицина называет отметку выше 8000 м зоной смерти, где человек не способен существовать. От недостатка кислорода страдают, в первую очередь, клетки головного мозга. Официальная медицина считает, что даже если человек останется жив, он спустится идиотом. Но практика показала, что если альпинист готовится к кислородной недостаточности, то таких последствий можно избежать. Головной мозг страдает, особенно та часть, что отвечает за память. Но происходит восстановление. И после таких восхождений человек остается здоров. Я и мои товарищи на все восьмитысячники, кроме Эвереста, ходили без кислорода.

— Как вы думаете, появится когда-нибудь лифт на Эверест?
— Удивительно, но эта идея периодически всплывает и обсуждается. Лифт на Эверест — это технически, может, и возможно. Но такой подъем, как резкое всплытие водолаза, может привести к гибели человека. Ну и это все искусственное — нет общения с природой, взаимодействия со стихией... Нет, лифт на Эверест, надеюсь, никогда не появится.
Подъем уже сейчас является удовлетворением амбиций состоятельных людей. Непрофессионалы вторгаются в сферу, где они беспомощны, и выживают только за счет обслуживания, доставки питания, кислорода, палаток, провешивания веревок профессионалами. Это несопоставимо со спортивным восхождением. Это другое. Это для того, чтобы потом кому-то где-то сказать — я там был. К спорту, к настоящему альпинизму это не имеет отношения. 

— Что ощущаешь, когда находишься выше всего мира?
— Осознание, что ты сейчас выше всех на планете, дает чувство, может, не гордости, но глубочайшего удовлетворения. Впрочем, когда ты на вершине, особого восторга не испытываешь. Вырабатываешься настолько, что на эмоции сил не остается. Кроме того, понимаешь, что надо спуститься — и это опасно. Мозг работает на сохранение жизни. Когда ты на вершине мира, то чувства, безусловно, обуревают, но на их выражение нет сил. Прыгать, кричать, как в обычной жизни мы бы сделали, там совершено нереально физически. Кроме того, из-за напряжения сил кажется, будто все происходит не с тобой, как во сне. Нереальность отступает уже внизу. После восстановления сил понимаешь, что ты сотворил, — вот тогда эмоции раскрываются по-настоящему.