Птичку жалко: куда пропали воробьи?

Когда-то ареал их был очень ограничен – воробьи жили лишь на Ближнем Востоке. Причем, вероятно, обитали они только в гористой местности: на это указывает их крайне специфическая диета. Взрослый воробей – а эти птицы могут жить до 20 лет как в дикой природе, так и в неволе – как минимум 90 % калорий получает, поедая злаки, причем почти исключительно те, что выращивают люди. У них наблюдается что-то вроде мутализма – полезного сосуществования с такими культурами. Но разве злаки растут в горах? Еще как! Именно такие регионы – для них просто дом родной: дикорастущие культуры (включая предков пшеницы) лучше всего чувствуют себя как раз в гористой местности, и сегодня самые генетически близкие к «культурному хлебу» виды растут именно там.

Что воробью – дробина: птица + злак

Но вернемся к нашим воробьям. Из-за обилия естественных врагов у юных особей этого вида очень низкие шансы дожить до одного-двух лет. Если же этот возрастной барьер достигнут, то дальше смертность резко падает: взрослый воробей наконец разобрался, как избегать хищников, и теперь будет жить долго и счастливо.

Копите ваши зернышки: птица + злак + человек

Когда люди на Ближнем Востоке начали выращивать пшеницу и другие злаки, то смогли накапливать и концентрировать материальные ресурсы в одних руках. У охотников-собирателей ведь как было? Много мяса добыть сложно, а если добыл много, сложно сохранить. Особенно в условиях Ближнего Востока – копти-не копти, все равно протухнет. Поэтому выход один – делиться со всеми.

Сосредоточив в своих руках зерно, наиболее крупные земледельцы со временем стали «бигмэнами», то есть сконцентрировали в своих руках немалую власть. Так появились и взросли первые неолитические протогосударства, которые обеспечили ближневосточным земледельцам возможность экспансии. Около 6–8 тысяч лет назад эти полеводы попали в Европу, а затем и вовсе «расползлись» по миру. Следом за ними (читай – за их полями) двигались и воробьи. Так эта птица покорила практически всю планету.

Как победа привела к поражению?

На первый взгляд, это была история успеха, только на деле все оказалось куда сложнее. Пока воробей был эндемиком Ближнего Востока и жил у дикорастущих злаков, он находился в одной среде. А начав распространение по всему миру, столкнулся совсем с другой – такой, о которой раньше не имел и понятия.

Отличительной особенностью новой реальности была (и остается) птичья малярия. Масштаб этой угрозы трудно осознать в наши дни, особенно после изобретения сильнодействующего инсектицида – ДДТ, который (по крайней мере, в ряде регионов планеты) разорвал цепочку передачи малярийных плазмодиев через комаров. Но очередной короткий экскурс в историю человечества легко пояснит нам суть проблемы.

Во время ледниковых периодов малярия тоже была распространенным явлением, но далеко не повсеместно. Сушу на 80 % покрывали пустыни – полярные и тропические. Это понятно, ведь чем холоднее Земля, тем меньше воды испаряется из морей и тем более засушливы ее континенты. В последние десять тысяч лет, после окончания оледенения, малярийный плазмодий – протист, специализирующийся на пожирании изнутри эритроцитов крови, – напротив, смог распространиться широко, потому что основная часть суши перестала быть пустыней (личинкам комаров для развития, как известно, нужна влажная среда).

Это была катастрофа, масштабы которой сложно переоценить. Малярия склонна убивать детей до пяти лет – их иммунитет плохо справляется с инфекцией. Но даже если организм выстоял, малярия может перейти в хроническую (в том числе и скрытую) форму и годами серьезно терзать организм. Известный писатель и врач Вересаев описывал такой случай на примере своей супруги:

«Жена моя несколько уже лет была больна тяжелым нервным расстройством: неожиданный звонок в квартире вызывал у нее судороги, у нее постоянные были мигрени, пройти по улице два квартала для нее было уже большим путешествием. Мы обращались за помощью ко многим врачам и профессорам – пользы не было. (Через двадцать пять лет оказалось, что все эти явления вызывались скрытой малярией.)»

Воробей – птица не перелетная и длительное время обитавшая в сухих регионах (ведь Ближний Восток до конца оледенения был намного более засушливым и пустынным, чем сегодня). А вот оказавшись в Европе и других территориях с повышенной влажностью, эти птахи столкнулись с большими проблемами: малярия здесь была обычным делом. Да-да, это заболевание существует отнюдь не только в тропиках – на деле его переносят и обычные комары средней полосы, живущие вплоть до южной Карелии. То есть везде, где воробей мог полакомиться зерном, его атаковала малярия.

Кажется, что эволюция должна была сделать птицу устойчивой к инфекции. Что ж, может, когда-то так и случится, но пока, как отмечают научные работы последних лет, именно среди воробьев уровень инфицированности птичьей малярией самый высокий. Зараженных почти всегда больше половины в популяции, а часто – больше двух третей.

Выработать устойчивость к плазмодию очень сложно. Хотя можно попробовать изменить конфигурацию красных кровяных телец, эритроцитов. У некоторых представителей коренного африканского населения так и получилось – их эритроциты стали изогнутыми, как серп. Малярийный плазмодий такие эритроциты не поражает: ему там сложно жить. Проблема в том, что человеку с такими дефектными эритроцитами жить тоже непросто: они переносят кислород с кровью по тканям значительно хуже обычных. Поэтому обладатели такого «счастья» болеют серповидно-клеточной анемией. Фактически, это врожденный дефект, из-за которого человек страдает систематическими болями, усталостью, артритом, малокровием и многими другими недугами.

Воробей – не канарейка!

Возникает вопрос: если малярия терзает птиц давно, а воробьев – уже не одно тысячелетие, то почему их количество в городах – особенно больших – резко сократилось именно за последние 30–40 лет? Ведь, казалось бы, болезнь должна была угнетать их с одинаковой силой (по крайней мере, каких-то радикально новых штаммов птичьей малярии за это время вроде бы никто не открыл).

Такие случаи порождают целые теории заговоров. Скептики рассуждают о том, что некие токсичные вещества – продукты цивилизационной жизнедеятельности – ​«травят» воробьев, отчего и падает их численность. Использовали же шахтеры прошлых веков канареек в клетках для выявления критических концентраций метана: птицы падали замертво тогда, когда человек еще мог дышать, и тем самым определяли предельный уровень газа, к которому (в его природном виде) человеческий нос не чувствителен. Не стали ли воробьи своего рода канарейками, предупреждающими нас об опасностях современного образа жизни? Часть радикально настроенных экологов так и считает.

Вызывает сомнения идея и о том, что воробьям стало сложнее выкармливать птенцов насекомыми, потому что уменьшилось их число. В статье «Смерть мухам: грозит ли насекомым исчезновение» мы писали, что само это предположение не выдерживает научной критики последних лет. Есть и другой нюанс: насекомые, которых воробьи так любят, – это, часто, те, что питаются на полях культурными злаками. Урожайность пшеницы в современном мире находится на пике своих «возможностей», а вот инсектициды, разрешенные к применению в наши дни, намного менее эффективны по соотношению цены и «убойности» для насекомых, чем тот же ДДТ, широко применявшийся еще полвека назад.

То есть идея о том, что во всем виновато загрязнение окружающей среды, выглядит неправдоподобно. И тем не менее, инсектициды действительно связаны с историей упадка воробьев в нашу эпоху – только немного неожиданным образом.

Конец эпохи ДДТ

Дело в том, что в период массового применения сильных инсектицидов в местах, где велся подсчет птиц, орнитологи заметили достаточно быстрый рост их числа. Напротив, после запрета ДДТ в 1970-х годах ситуация встала с ног на голову: число фиксируемых птиц начало снижаться.

Это кажется противоречащим логике. Ведь одним из аргументов за запрет ДДТ был вред, который будто бы они причиняли некоторым хищным птицам. Хотя в природе такое явление никогда не наблюдалось, в лабораторных условиях у пернатых, которым в корм добавляли ДДТ, снижалась прочность скорлупы яиц, из-за чего те сминались под весом родителей, и эмбрионы птенцов гибли. Ну и потом – разве ДДТ не убивал насекомых, уменьшая кормовую базу птиц?

Однако на практике оба фактора работали совсем не так, как кажется. Важно помнить: в эпоху ДДТ в природе так и не удалось найти никакой корреляции между слишком тонкой яичной скорлупой и содержанием инсектицида в ней. Яйца птиц с высоким содержанием ДДТ имели дефект хрупкой скорлупы ничуть не чаще, чем птичьи яйца с низкой концентрацией такового, а учитывая, что подобные эффекты может вызвать и простой недостаток кальция в пище пернатых – никаких научных оснований говорить о вреде инсектицидов нет. Те немногочисленные эксперименты, которые демонстрировали нечто подобное, проводились на содержащихся в клетках хищных птицах. А ведь те находились на диете, далекой от природной, и скармливали им столько ДДТ, сколько в природе им никогда не встречалось. Однако и тогда уровень истончения скорлупы не достигал тех же значений, что и в естественной среде.

ДДТ. rusinfo.info

Почему же тогда после отказа от ДДТ сократилась популяция пернатых? Наиболее простое объяснение звучит так: птичья малярия активизировалась снова, ведь комаров стало больше. Некогда массовое истребление насекомых, переносивших малярию человека, привело к тому, что в странах умеренного климата основная часть комаров погибла. А те, что выжили, уже не имели малярийного плазмодия: его численность в природе после масштабной гибели комаров-носителей упала до нуля, поэтому заразиться им снова было неоткуда.

Схема передачи малярийной инфекции от комара к человеку. Комар впрыскивает вместе с укусом миллионы плазмодиев, которые отправляются в клетки печени гепатоциты. Когда они созревают, то поражают клетки крови (эритроциты и ретикулоциты) и током крови отправляются циркулировать по организму. artembolnica2.ru

Что характерно – чем выше плотность людей, тем выше и плотность воробьев. Как и положено, при большей скученности населения увеличивается и вероятность заразиться инфекционной болезнью. Неудивительно, что английские исследования, возлагающие вину в упадке воробьев на малярию, обнаружили, что в Лондоне более 70 % птиц заражены ею.

Какие выводы можно сделать? Значительного снижения современного уровня популяции воробьев уже не будет, но вот возврат к пику, типичному для 1970-х, ждет ее очень и очень нескоро. Если вообще ждет.