Забытая рукопись

Невидимкою луна. Мчатся тучи.

Лошади сыты, летят по накату столбовой дороги что есть сил. Заиндевевшие колокольцы-бубенчики под дугой откликаются веселым звоном на каждое движение ямщика. Ранняя зима опустилась на города и веси империи. Сон сморил незаметно...

«Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна… Будто бес крутит. Хороша строка, надобно записать. Дымок над рощей показался – скоро ям почтовый. Там лошадей новых дадут, возницу сменят и – снова в путь. До самого Петербурга без остановок. Вьются тучи, невидимкою… Никакой луны за ними не рассмотреть… А ведь полнолуние нынче. К утру до заставы домчим. А там уже прямиком к Плетневу, Петру Александровичу, благодетелю, а с ним – к издателю отправятся. Обещал Петенька –

“Северные Цветы” Дельвиговские пятую главу “Онегина” сразу в набор отправят. Хорошо бы».

Вот и станция. Пушкин потянулся и выскользнул из-под теплой хламиды. Теперь бы не озябнуть, пока до двора постоялого домчишься.

*

Александр Сергеевич закусывал в романтичной рассеянности суточными щами, когда в сенях раздался шум. Обмахнув с себя снег метелкой-голиком, с поклоном вошел возница:

– Пора, барин, лошади накормлены, распаренные стоят. Как бы не застудить.

В спешке Пушкин не успел записать ни словечка из того, что намеревался, прибыв на станцию. А если попробовать прямо во время езды? Чернила дыханьем отогреть можно. Что ж, вполне резонно. Хоть волноваться не придется, что забудутся строки. Так-так, где-то здесь была бумага…

Подождите, а рукопись? Куда девалась рукопись «Онегина»? Нет нигде! Оставил. Вот тетеря – просматривал черновики за едой… потом позвали во двор, мол, дилижанс в путь-дорожку снаряжен… Хотел бумаги в саквояж убрать, а тут почтмейстер явился некстати с документами прогонными. На крыльцо вышли, а «Онегин» на столе остался.

*

– Поворачивай обратно, любезный!

– Что случилось, барин? – Лицо возницы выражало растерянное удивление. – Как это вороча́ться? У меня ж два мешка с письмами. Первостатейной срочности, по иноземному департаменту. Нельзя-с.

– Ничего, брат. Вернемся на станцию, бумаги найдем и – снова в путь. К обеду до заставы Петербургской поспеем. Я вот тебе и пятиалтынный дам. Поворачивай скорей, а то уже волки в поле показались. Нельзя нам стоять.

– То не волки, барин. Люди сказывают, появился в наших краях антихрист с телом человека и головой волчьей, конец света предрекал вскорости.

– Вот я и говорю – поехали живо! Два мешка писем у тебя. Какой может быть конец света, когда Петербург без корреспонденции останется!

– Это – да. Письма надобно в срок! Н-но, мертвые! Чего встали?!

И получаса не прошло, как Пушкин взлетел на порог станции, чуть не сбив офицера фельдъегерской службы при полном форменном облачении: мундир с малиновым нагрудником, на каске роскошный султан, похожий на волчий хвост, на боку сабля. Что-то в облике военного показалось поэту тревожным, но желание побыстрей найти рукопись отвлекло.

*

Искали все. Почтовый начальник бестолково суетился и визгливо подгонял челядь.

– Вернете бумаги, черти, прощу, не стану на конюшне драть. Мало того – барин полтину дать обещался.

– Отец родной, не погубите-с! Не видали мы ничего, истинный крест православный!

– Кто со стола убирал? Позвать немедля!

Прибежала неопрятная баба в кацавейке, обильно линяющей кроликом.

– Отвечай их благородию, не видала ль бумаг?

– Ой, святые угодники, были тута какие-то записи. Только я решила пакет в контору снесть, как их офицерское превосходительство ко мне подошли. Говорят, мол, давай, старая, немедля все бумаги, забытые путником. Вдруг в них крамола таится, и возражать не смей, дура чухонская!

У Пушкина все внутри опустилось – эх, черт, не судьба! Где теперь того офицера искать? Его и след давно простыл, пока на станции обыск чинили всем миром.

– Все образуется, сударь мой, – успокаивал почтмейстер. – Офицер – не иголка. А пока отдохните, сделайте милость – на вас лица нет! Куда вам в ночь-то ехать, все одно – не догоните!

«А и верно. Останусь, – решил Пушкин. – Утро вечера, как говорится. Главное – не терять надежду».

– Дайте мне комнату, – вымолвил поэт, – да чаю с вареньем малиновым, ситного хлеба да свечей поболе. Чтоб до утра хватило – не люблю в темноте средь ночи просыпаться.

Поднявшись наверх, в гостевой номер, Александр Сергеевич не находил себе места – потеря удручала!

– Эй, человек, коньяку мне! Живо!

Пушкин остался один, зажег свечи, скинул верхнюю одежду и начал вечерять. Вдруг отчетливо пахнуло диким зверем, и мир провалился куда-то под ноги.

*

Ему снилось…

…что-то из пятой главы «Онегина», где сам Пушкин, а не Татьяна, бежал, спасаясь от медведя, по мосткам через ручей, чуть не упав в него. И вот – избушка. За столом сидели существа, похожие на нечисть. Были среди них настолько жуткие экземпляры, что не в сказке сказать: песьи рыла с кабаньими пятаками, бородатые старухи с ужасающим оскалом желтых клыков, бесхвостый кот-кугуар с человеческой головой на тонкой гусиной шее. Пушкин притаился за дверью, боясь пошевелиться.

Нечисть играла в карты… Господи, да на кону же кости. Настоящие! Человеческие! Вой и ор стоял такой, что ушам было больно. Верещали и лезли в драку по каждому малому поводу.

И вот по избе пробежал шепот:

– Он пришел.

Поэт ощутил чье-то горячее дыхание в затылок. Зловонное. Страшное. Пушкин в ужасе оглянулся и увидел давешнего фельдъегеря. Только вместо лица – маска волка.

Гость заорал:

– Как ты смел прийти сюда, самозванец?!

Чудища в комнате зарычали, зашипели, завыли, засопели, зачавкали, заскрипели, заблажили и ринулись к поэту. Тот потянулся к маске офицера и сорвал ее. Тяжелые веки и пустые глазницы под ними – вот что он успел увидеть, прежде чем его растерзала смердящая бесовская толпа.

*

Пушкин проснулся, поднял голову и обнаружил себя лежащим в кровати. Огляделся – он на почтовой станции. Свечи уже прогорели. Но полная луна освободилась из плена кисельных туч, осветила окрестности. Пушкин выглянул в окно и обнаружил, что во дворе сидит злая взлохмаченная собака черного окраса – о, Боже мой! – в подряснике и скуфейке. Или волк? Демон? Волколак! Демон Вассаго! Откуда он знает это имя? По́лно, Саша… Это всего только видение. По́лно? Полно… луние! Вот в чем дело! Где-то в вышине сверкнула молния, и послышался отдаленный раскат грома. И это среди зимы!

Сделалось жутко и тревожно. Пушкин позвонил в колокольчик, вызывая прислугу.

– Хватит шуметь, Александр Сергеевич, домового напугаете! – Незнакомец материализовался из лунного света.

– Вы кто?

– Зовут меня Вассаргин Нил Орестович, действительный статский советник.

Александру Сергеевичу показалось, что видел он недавно эти насмешливые лукавые глаза-щелочки, очень похожие на звериные. Постойте, уж не того ли офицера, с которым в дверях судьба столкнула?

– И да, и нет, Александр Сергеевич, – будто угадав мысли Пушкина, заговорил человек, устраиваясь на табурете. – Я – это он, хотя и не совсем. Это всего лишь фантом, которым могу управлять, меняя форму и содержание. Так уж повелось издревле, хе-хе.

– Вы бес?

– Если угодно. Только представления сии о мироустройстве безнадежно устарели.

– И все-таки – кто вы? Ответьте прямо: демон, бес, ангел, посланник Господа?

– Кто я, да кто я… Неважно. Скажу одно: я тот, кто помогал сыграть Николо Паганини на одной струне, кто палил костры с еретиками в Толедо, кто знакомил Казанову с дамами, воздействуя на них телепатическими средствами. Зачастую мир умозрительного влияет на реальность больше самой реальности… – произнес ночной гость жутким голосом. Даже тараканы перестали шуршать за комодом.

– Сударь, верните рукопись немедленно! Это же вы ее похитили?

Вдруг нечистый резко сменил тон на деловой.

– Разумеется. Но хотелось бы равноценного обмена. Скажите, любезный Александр Сергеевич, готовы вы заплатить самой своею жизнью за эту рукопись? Только подумайте хорошо.

– Да… если буду уверен, что допишу роман и стану первым поэтом России.

– Хм, смело! Бьет вас, мой милый, жизнь, да не учит. Надеюсь, понимаете, с кем имеете дело? Я обладаю очень большими возможностями. Мне дозволено то, что разрешено немногим.

– Понимаю. Только душу продать не могу.

– Не нужна мне ваша бессмертная душа. Но тогда и вам вместо письменного автографа лишь сам текст. А что у нас бонусом? Болдинская осень 1830-го года. За минусом комиссионных…

Далее Вассаргин завел что-то непонятное: о дуэли на Черной речке, пистолетах от Лепажа, проникающем ранении в брюшную полость…

– Итак, поступим следующим образом… Слухи ходят, Александр Сергеевич, о редкой памяти братца вашего. Пусть он рукопись по памяти и восстановит. Неплохая идея?

– Да как же возможно, позвольте? Лев всего один раз и слышал-то, а в рукописи почти шестьсот строк. Как тут запомнить?

– Не унывайте, техническую сторону вопроса беру на себя. Где там братец ваш нынче? На Кавказе? Не мешкайте, письмо ему пишите. На обстоятельства посетуйте, которые не позволили рукопись в Петербург довезти. Глядишь, все и сладится.

«Демон, на волка похожий, видать, приснился. Но совет неплохой дал», – подумал Пушкин с утра и сел за письмо.

*

Юнкер Нижегородского драгунского полка, принимающего участие в войне с Персией за влияние в регионе, Лев Пушкин привечал в доме гостя, назвавшегося Вассаргиным. Тот сразу изложил суть визита. Рассказал о письме, которое должно прийти от Александра, и что именно нужно будет на него ответить.

Нил Орестович чувствовал себя вольно, говорил игриво. Но сменил тон на официальный, едва заметив, что поиск Львом Сергеевичем письменных принадлежностей увенчался успехом.

– К делу! Приступим.

А дальше началось испытание. До самого утра юнкер записывал пятую главу романа «Евгений Онегин», диктуемую гостем с какой-то книжицы.

Ночной посетитель тщательно скрывал от Льва Сергеевича обложку, но один раз неловко дернул затекшей кистью, и Пушкину удалось прочитать. Что-то вроде «Хрестоматия для 9-ых клас…». Там было еще что-то написано, но юнкер уже ничего не видел, поскольку Вассаргин пригрозил:

– Вот ведь как-с, милостивый государь, я к вам со всей душой, а вы подсматривать – будто мизерабль какой! Придется хорошенечко вас поучить, батенька мой.

С третьими петухами исчезает лишь литературная нечисть, а действительные тайные советники, пусть и подложные, – никогда. Нил Орестович покрутил головой, временами напоминающей волчью, и спросил:

– Что, Левушка, притомились? Но ведь справились! Давайте поглядим, что у нас получилось. Прелестно, право слово, прелестно! И, что характерно, неточности имеются. Оригинальный автограф гения, отличный от первого издания, дорогого стоит. Ах, это бессмертное творчество! Так вы, Лев Сергеевич, как раз о бессмертии со мной потолковать желаете? Так и я не против. Нетленная душа за автограф гения, плюс бессмертие тела – выгодный обмен, не находите?

*

«Главной сенсацией торгов аукциона Сотбис стало появление в числе лотов автографа рукописной версии пятой главы романа в стихах “Евгений Онегин”, ранее считавшегося безвозвратно утраченным поздней осенью 1827 года на одной из почтовых станций между Москвой и Санкт-Петербургом. Оригинальный текст был позднее восстановлен по памяти братом поэта Львом Сергеевичем Пушкиным.

Владелец лота виконт Leon-Serge Cannon, по слухам – пролежавший длительное время в летаргическом сне, в результате торгов попал в первую сотню богатейших людей королевства, как пишет журнал Forbes. Блогеры обращают внимание на портретное сходство нувориша с младшим братом классика мировой поэзии».

Иллюстрация: ACE DESIGN STUDIO: ADAM ELWELL, dribbble.com