Современный эпос

– К кино можно относиться по-разному. И, соответственно, смотреть его по-разному. Кто-то в выходные лениво щелкает пультом в поисках «старого доброго», кто-то ходит на закрытые показы ... А при каких обстоятельствах вы смотрите кино? Для вас это в первую очередь развлечение или искусство?

  – Отдых это или искусство, на мой взгляд, нельзя определить четко. В первую очередь, это продолжение театра. Возникшее в прошлом веке одно из больших направлений искусства, оно, в то же время, очень часто может быть «фастфудом». Таким кинофастфудом. А что касается меня, то в настоящее время в кино я больше хожу, наверно, отдыхать.

– То есть в целом вы принимаете вот этот кинофастфуд?
– Конечно, я стараюсь выбирать. Нельзя же ходить на все подряд. Но все, что я посмотрел за последнее время, мягко говоря, полная туфта. И в то же время это некий процесс, который меня все равно завлекает. После длительного рабочего дня хочется выключить мозги. Я когда-то говорил, что человеку для того, чтобы отдохнуть, надо отключить лишние программы. Так вот кино в значительной степени способствует этому и хотя бы дает надежду увидеть что-то интересное. Там сама обстановка – темный зал, большой экран, объемный звук, попкорн – в какой-то степени помогает переключиться.

– А есть у вас любимый жанр или любимый фильм?
– Я почему-то люблю боевики. Помню, в 1990 году у меня появился первый видеомагнитофон. И вот тогда-то на неизбалованную публику выплеснулся весь этот Голливуд. Было много фильмов, которые мы смотрели взахлеб, и в первую очередь, конечно, боевики. Тем более для мальчиков… И сейчас я с удовольствием смотрю боевики. Не все, конечно, но такого уровня, как «Крепкий орешек», например. Все остальные фильмы как-то не очень, даже комедии. На фильмы ужасов я вообще не хожу, там полная беда. Не знаю, кто ходит на фильмы ужасов, хотя их огромное количество на сегодняшний день. Кто их смотрит и для чего? Но, может быть, ужастиков в нашей жизни кому-то и не хватает.

– А вам не кажется, что боевики в принципе стоят в одном ряду с фильмами ужасов? С одной стороны, это ответ на зрительский запрос, достаточно низкопробный, на сцены насилия, разрушения, с другой стороны, они этот спрос формируют заново…
– Хорошие боевики лично во мне не формируют никакой агрессии. После просмотра боевика у меня не возникает желания выйти на улицу и набить кому-нибудь морду. И потом, они все имеют «хэппи энд». Ну, практически все. То есть в любом случае идет борьба добра со злом на человеческом уровне, без мистики. И добро в 90 процентах случаев побеждает. И борьба с «экшн», с достаточно хорошими эффектами, с сюжетом… Мне кажется, что там нет какой-то глобальной агрессии.

– То есть получается, что это такой адаптированный современный вариант героического эпоса?
– Ты права, кстати. Героический эпос тоже должен быть. В нашей жизни часто все достаточно буднично: работа, дом – дом, работа. Никакой романтики. А мужчина все равно остается мужчиной. Он должен быть добытчиком, воином и так далее. И хоть как-то его внутренние мечтания восстают из глубины...
В одном из прошлых интервью я говорил, что мозг – это в принципе компьютер. А язык его программирования – это обычный человеческий язык. И наш мозг программируется в зависимости от того, что мы читаем, что мы смотрим, с кем мы общаемся. Но не весь набор информации проходит, а какие-то ключевые фразы, какие-то вещи, на которые ты потом себя равняешь. Ты смотришь кино, и что-то в действиях персонажей, скажем, тебе «запало». Эта программа осталась у тебя в голове. Хочешь ты или не хочешь – она там записалась. Ты про нее подсознательно помнишь. И когда подобный момент возникает у тебя в жизни, то ты при принятии решения все равно будешь опираться на некоторое количество таких программ. Одна, может быть, никак на твое решение и не повлияет. Но некая совокупность вот таких маленьких программок подскажет, какое принять решение в подобной ситуации. Поэтому важно, какие ты книжки читал в детстве, какие фильмы смотрел… В этом плане боевики и героический эпос – хорошая вещь. Я не говорю, что там нужно искать какую-то философию… Может быть, одна фраза из всего фильма когда-то в будущем даст возможность повести себя так, как надо. Поэтому в кино, как в искусстве, должен быть положительный сюжет какой-то, а не те убийства, которые происходят… Приходишь в кино – опять про маньяка. И тут же программирование. Поэтому я не люблю фильмы, в которых из пальца высосана мистика, которая в жизни бывает редко. Маньяк бывает один на сто миллионов. А мы программируем людей на этих маньяков. Мне кажется, это неправильно. А хорошие фильмы, добрые…Конечно, их надо снимать.

– Что можно в этом случае сказать про российский кинематограф? Почему, как вы считаете, сейчас очень мало появляется просто таких хороших художественных фильмов, которые были бы понятны зрителю, но не играли бы на примитиве?
– Когда я говорю про наше кино, просто хочется плакать. Я на российские фильмы стараюсь не ходить. Могу посмотреть, но кроме сожаления это ничего не вызывает. Хотя и американский кинематограф сейчас – это своеобразный фастфуд. А когда-то было стремление сделать нечто классное. И осталась школа, осталась некая энергетика, остались некие традиции от того, что было. И они, эти традиции, так или иначе, тянут. А все, что снято у нас в последнее время… Традиции советского кино забыли, выкинули на помойку, и никто про них не вспоминает. Глядя на Америку, они думают, что вот смотрите, у американцев там гонорары по миллиону долларов… Давайте нам тоже по миллиону, и все будут точно так же плясать и все сделают так же. Мы изначально решили, что за деньги создадим новый Голливуд, но мы ничего не создали. Ничего подобного! На пустом месте ничего не вырастишь. Ничего нет. Вообще полный ноль в кинематографе. Все фильмы, которые сняты, полная галиматья. По сравнению даже с фастфудовским Голливудом, это дилетантство.
Сейчас я ничего не пересматриваю, потому что, мягко говоря, нечего. Есть единственный фильм, который я смотрел, ну, наверное, раз тридцать, – «В бой идут одни старики». Он был черно-белым, стал цветным. Но каждый раз, когда я его смотрю, я там нахожу что-то новое. Слова людей, происходящие события, юмор, который там есть. Будешь смеяться, но я на самом деле почему-то не люблю российский кинематограф. Меня зацепили только несколько фильмов, которые я люблю, ценю, смотрю. «Место встречи изменить нельзя», «Семнадцать мгновений весны», «Ирония судьбы», «Москва слезам не верит»…

– Так, может быть, советский кинематограф переоценивают? Говорят: «Ах, раньше снимали такие фильмы, такие шедевры, они так брали за душу, а сейчас вот полный ноль». Возможно, именно потому что «сейчас полный ноль» то, что было, автоматически кажется большим, чем оно есть?
– Наверное, советский кинематограф действительно слегка переоценивают. Ведь была достаточно жестко навязанная идеология. Нужно отдать должное людям, которые в то время снимали кино. Они пытались маневрировать в этих жестких рамках и старались сделать что-то такое, что было бы интересно смотреть. Но я не думаю, что в Советском Союзе была масса интересного творческого кино. Это скорее исключения.

– А как вы в целом относитесь к тому, что кино используется как средство пропаганды каких-то идей, убеждений? Сейчас вот, по-моему, снова пытаются с экрана патриотизм пропагандировать…
– В зависимости от того, какие цели преследовать. Какие-то идеологические основы кино может поддерживать, и ничего плохого в этом нет. На сегодняшний день наше государство вообще не имеет идеологии, нет понимания, куда мы движемся, в каком социально-экономическом строе живем. А оно должно воспитывать в людях любовь к обществу, к родине. Любовь, понимаешь? И в этом плане кино должно и может играть большую роль.

– То есть вы не против, когда фильм используется абсолютно сознательно как инструмент такого воспитания? Ведь одно дело, когда люди, которые делают кино, передают зрителю мысль о собственных ценностях. И совсем другое, когда собирается команда специальная и по заданию снимает фильм о том, как надо родину любить..
– Я чувствую, ты решила меня тут поджать. Я буду от тебя отбиваться всего одним принципом. Принципом качественного кино. Качественного кино, снятого классно, с хорошим сюжетом. Даже если там заложена идеология по заказу…

– Я сразу возражаю. Был такой замечательный фильм Лени Рифеншталь «Триумф воли», гениальный, но восхваляющий фашизм. Вышел в 1938 году, когда Гитлер приходил к власти…
– Я тебе отвечу. Ксения Собчак недавно где-то высказалась о том, что она с уважением относится к Геббельсу… Началась критика: туда-сюда, «что такое?!», «Геббельс!». Она не оправдывалась, а написала заметку. Жестко и конкретно сказала, что поддерживает Геббельса не как преступника, но как человека, который идейно верил в то, что он делает, и делал это хорошо и качественно.
Понимаешь, тут я с ней согласен. Я не говорю, что Геббельс хорош или плох. Я согласен с тем, что есть люди идейно преданные своей работе и тем целям, которые они ставят. В конце концов, Петр Первый построил город, в котором мы живем. Говорят, город на костях. Тем не менее, мы относимся к нему с уважением. Я лучше с такими людьми буду, чем с людьми серыми, которые поют хором с остальными.

– В общем, мы осуждаем их как преступников, но аплодируем им как профессионалам… Тут, мне кажется, мы подходим к вопросу нравственной оценки кино. На ваш взгляд, сейчас имеет ли вообще право на существование какая бы то ни было цензура в кинематографе?
– Если фильм снимает профессионал, и он делает это от души, то наверняка учтет требования и нормы того времени, в котором он это снимает. И я не вижу в этом никаких глобальных проблем. Другой разговор, если снимают кино для зарабатывания денег. Мы почему-то считаем, что для того, чтобы достичь коммерческого успеха, обязательно нужно перейти некую грань дозволенного. Если стоит задача просто заработать денег, некоторых людей не остановить… Там же порнография, в том числе детская, и погнали… Какая разница? Тоже можно заработать! Мне кажется, все равно рамки должны быть. Деньги нужно зарабатывать, но за счет творческого потенциала, за счет творческой мысли, за счет того, что делаются классные талантливые вещи. Когда люди стремятся что-то сделать лучше, чем остальные.

– Давайте немножко еще поговорим про соотношение творчества и коммерции, но в другом разрезе. Сейчас бурные идут дискуссии о пиратстве и нарушении авторских прав. Мнения разделяются достаточно категорично: от того, что ты, мол, творец, один раз снял, написал, сыграл, выпустил в мир – будь доволен тем, что творение твое живет, до того, что эксклюзивное право – это эксклюзивное право, так что все вплоть до твоих правнуков могут на этом зарабатывать. Вы к какому-то лагерю здесь прибиваетесь? Или придерживаетесь вообще какого-то третьего мнения?
– Да, я придерживаюсь третьего мнения. Уверен, что если бы действительно захотели запретить пиратство по всему миру, если бы это было логично и выгодно, то его бы уже давно запретили. Но дело в том, что само пиратство зачастую играет некую положительную роль. Если человек раскрученный снял фильм и бьется за то, чтобы его не копировали, – это отдельная история. А если человек неизвестный, то ему, наоборот, чем больше качают фильм, передают по сети, тем выгодней. Потому что создается вирусная реклама. Поэтому эти течения и бьются. Это огромное количество противотоков.
Я хочу сказать еще одну крамольную вещь. Ничто в мире не должно быть вечным. Ничто. Если режиссер снял фильм, то пока он жив, пусть за свою работу получает какие-то дивиденды. Но передавать по наследству интеллектуальную собственность вроде кино, музыки нельзя! Она должна становиться достоянием общества! Потому что не надо приучать людей к «халяве». Был гениальный человек, снял хорошие фильмы, а потом за ним выстроилась длинная очередь из родственников… Десять нахлебников хотят сидеть сложа руки и получать за то, что их отец или дед снял фильм. Это неправильно. Или десятый продюсер с этого получает прибыль. Мне кажется, это уже начинает напоминать «мыльный пузырь». Такой, который спровоцировал кризис в Америке.
Рынок все отрегулирует. Нельзя сказать: давайте сейчас ворвемся и запретим все. Нельзя так. Это тоже будет неправильно. Создадутся рыночные условия.

– Чтобы обобщить ваш взгляд на кинематограф, ответьте на такой вопрос: если, например, ваша дочь сообщила бы, что хочет стать актрисой, режиссером, сценаристом, вы решили бы, что она выбрала достойную профессию?
– Я буду очень рад, если она будет хорошей актрисой. Если это будет дань моде, значит, я плохо ее воспитывал. Я отношусь с большим уважением к людям, которые в своей профессии чего-то стоят. И неважно, какая профессия. Профессия актера ведь тоже непростая. Творческая. Она накладывает достаточно большие обязательства. Но я не вижу в ней большой проблемы. Главное, чтоб человек был талантливый. И любил свою работу. Вот и вся история…

– Нappy end