Новая порода людей

Иван Иванович Бецкой, личный секретарь Екатерины, в политику не вмешивался, а больше интересовался воспитанием и образованием. Неудивительно, что именно ему в 1763 году Екатерина и поручила управление учебными заведениями: помимо того что он был хорошо образован (много лет провел за границей, где учился, общался с энциклопедистами и черпал новые идеи), Иван Иванович был тех же рационалистических взглядов. Они шли в одном направлении: просвещение, просвещение и еще раз просвещение!

Основанный по инициативе Бецкого Смольный институт благородных девиц все же правильней называть Воспитательным обществом (кстати, это его первоначальное название). До учебного заведения, если честно, он не дотягивал, поскольку науки там изучались довольно поверхностно. Упор делался на иностранные языки, знание которых высоко ценилось, изящные манеры и дисциплину. С другой стороны, зачем женщину серьезно чему-то обучать? «Если народ начнет рассуждать, все погибло», – писал Вольтер. А уж если это рассуждающая женщина…

Устав нового заведения был разослан «по всем губерниям, провинциям и городам… дабы каждый из дворян мог, ежели пожелает, дочерей своих в молодых летах препоручить сему от Нас учрежденному воспитанию». Мало нашлось охотников отдавать своих дочерей на 12 лет в заточение. Да и кто знает, чему там дитя родное научат? Будет еще потом важничать, а там, глядишь, и конец патриархату. Однако в 1764 году все же состоялся первый набор: из двухсот предполагаемых – всего 60 девочек 4–6-летнего возраста. В основном это были дети из родовитых, но малообеспеченных дворянских семей. Через год при институте открылось отделение «для мещанских девиц». Крестьянские дети, само собой, остались не у дел.

Смолянки на уроке танцев

Екатерина II часто бывала в Смольном институте. Мало того, всех воспитанниц первого, своего любимого выпуска она знала по именам и с некоторыми даже переписывалась. Особенно императрица поощряла их увлечение театром: смолянки ставили много спектаклей на иностранных
языках, комические оперы, переводные пьесы. Художник Левицкий на семи знаменитых портретах (цикл «Смолянки») изобразил воспитанниц Смольного именно в театральных костюмах.

Платить за обучение 300–400 рублей в год могли себе позволить не все. Но в то время процветала благотворительность. Средства в сферу образования вкладывала и императорская семья, и просто богатые люди. Лично Иван Иванович Бецкой обучал по десять девочек из каждого приема, положив на их имя в банк особый капитал, проценты с которого превращались за 12 лет в приличное приданое. Девушки в знак благодарности носили на шее ленточки, цвет которых выбирал благотворитель: стипендиатки князя Павла Петровича – голубые, князя Демидова – померанцевые, Бецкого – зеленые, Салтыкова – малиновые.

Изначально смолянки учились в Воскресенском монастыре (ныне Смольный собор),
жили в кельях. Создание безупречного общества предусматривало суровые методы: девочек воспитывали так строго, словно хотели вырастить поколение монашек, а не «образованных женщин, хороших матерей, полезных членов семьи и общества». Без телесных наказаний, правда, обходилось, но, например, спали смолянки под тонкими одеялами при +16 (иногда температура доходила до +12). Еда была тоже так себе: растущему организму полагался «утренний чай с булкой», на завтрак – кусок хлеба с тонким слоем масла и сыра да порция молочной каши (или макарон). На обед – жидкий суп без мяса, на второе – мясо из этого супа, на третье – маленький пирожок, вечером снова чай с булкой. В посты калорийность трапез еще сокращалась, и нередко девицы попадали в лазарет, где можно было отдохнуть, а еда была питательней, чем в институтской столовой. Много было и симулянток, однако по большей части притворяться не приходилось.

Арфы выписывали из Парижа

Стремление сделать из девушки «парфетку» (от французского parfaite – «совершенный») было маниакальным. Выговор можно было схлопотать за любое отступление от правил, будь то слишком громкий разговор на перемене, небрежно заправленная постель, не по уставу завязанный бант на переднике или выбившийся из строгой прически локон. За неаккуратность прикалывали неубранную бумажку или рваный чулок к платью, за «единицу» или проделку снимали передник и оставляли
стоять посреди столовой во время обеда. Шалуний и строптивиц называли «мовешками» (от французского mauvaise – «дурной»).

Воспитанниц настолько тщательно оберегали от пороков, что даже заклеивали в библиях седьмую заповедь (насчет прелюбодеяния). «После тура мазурки кавалер обязан жениться», – всерьез считали девицы. На балах, которые изредка проводились, мужчины, безусловно, присутствовали (исключительно родственники). Вот только смолянки были настолько стеснительными, что не могли даже врачу показаться.

Через 45 лет после основания для Смольного института по проекту Кваренги построили специальное двухэтажное здание (то самое, где в 1917 году располагался штаб большевиков, а теперь – администрация Санкт-Петербурга). Внизу проводили занятия, наверху были дортуары (длинные узкие комнаты, в каждой по 20 кроватей и тумбочек). Атмосфера заточения никуда не делась. Изоляция девочек от дурного влияния общества была необходима для достижения поставленной цели – это условие ставил когда-то Бецкой, опираясь на высказывание Руссо: «Нет врожденных пороков и злодейств, но дурные примеры их внушают». Между «старой» породой и «новой» надо было создать искусственную преграду, дабы первая – «зверообразная
и неистовая в словах и поступках» – лишилась возможности влиять на вторую.

Именно поэтому девушкам запрещалось самостоятельно выходить за пределы института – гулять можно было только под надзором. Даже письма, которые воспитанницы писали родным, перед отправкой проходили цензуру «синявок» (так смолянки называли классных дам за синие форменные платья). Забрать детей домой родители не могли – перед тем как отдать дочь в Смольный институт, требовалось
подписать бумагу: мол, до истечения положенного для обучения срока «девицу ни под каким видом требовать не стану». Для встреч выделялось два приемных дня, четыре часа в неделю. Особенно туго приходилось девочкам из дальних краев – многие не видели родителей месяцами. Смолянка Александра Соколова (писательница, известная до революции под псевдонимом Синее Домино) рассказывает: «Помню, как мы, весь наш «меньшой» класс, еще не втянувшись
в форму и аккуратность действительно, казалось бы, монастырской жизни, поголовно грустили по домашней свободе, за что и получали название «нюней» от среднего класса».

Когда-то по этим аллеям гуляли «парфетки»

Поступившие в институт изначально должны были знать немецкий, хорошо писать и читать по написанному (учились тогда не по учебникам, а по запискам, которые выдавали учителя).

При Екатерине обучение делилось на четыре «возраста», по три года каждый. В первом классе изучали Закон Божий, арифметику, русский, французский и немецкий языки, рисование, танцы и рукоделие. Были дни, когда говорили только на немецком или на французском: хоть одно русское слово – и весь день невнимательной девочке приходилось блуждать по рекреации с картонным языком на шее, мало того, ей нигде не разрешалось сидеть. Длилось это до тех пор, пока она не услышит русскую речь
от кого-то еще, и тогда «язык» переходил к другой оплошавшей.

Во втором «возрасте» к предметам добавлялись история и география, в третьем вводилось чтение исторических и нравоучительных книг, архитектура, геральдика и опытная физика. В последнем классе повторяли все пройденное ранее, причем особое внимание обращалось на Закон Божий и занятия «экономией», то есть домоводством, что готовило выпускницу к семейной жизни.

Девушки последнего «возраста» проходили практику: проводили уроки в младших классах. Это была своего рода подготовка к воспитанию своих будущих детей, а также хороший опыт для тех смолянок, что собирались занять должность учительницы или классной дамы.

Самым волнующим событием был публичный экзамен, на котором обычно присутствовала императорская семья. Накануне каждая девушка получала билет, по которому старалась хорошо подготовиться.

По окончании института шесть лучших учениц получали золотой шифр (металлический вензель царствующей императрицы, который носился на левом плече на белом в полоску банте), чем безумно гордились. Еще вручались
золотые и серебряные медали.

Золотой шифр – гордость лучших смолянок

Будущее смолянок было более или менее определено: девушек либо выдавали замуж, либо устраивали при дворе фрейлиной, либо оставляли в стенах уже родного института в качестве классной дамы или учительницы.

После смерти Екатерины II многое изменилось. Смольный перешел в ведение Марии Федоровны, которая тут же изменила программу института: в отличие от своей предшественницы, она признавала женщину «достойным и полезным членом государства» только в качестве домохозяйки. Появилась другая цель – воспитать идеальную жену, «совершенную швею, ткачиху, чулочницу и кухарку».

Удалось ли просветителям воспитать «новую породу»? Едва ли, судя по пессимистичным строкам Лермонтова, наблюдавшего общество через 42 года после царствования Екатерины: «Печально я гляжу на наше поколенье…». Правда, Лермонтова в принципе не назовешь оптимистом, а для осуществления такого грандиозного плана времени требовалось гораздо больше. А может, Смольный институт достиг цели покрупнее задуманной? Ведь это была практически революция: до Екатерины никому и в голову не приходило обучать женщин… на государственном уровне!