К стогам

Зимой это было, в ее начале – Веденьев день¹ в аккурат приключился. Помню, снег уже лег основательно на подготовленную морозом землю. Но холода пока не чувствовалось. Поехал я стога проверять. Ну, ты же знаешь, у меня дюжина овец да еще корова. Без сена никак нельзя. Почитай, все предыдущее лето заготовками занимался с сыновьями, что из Архангельска в отпуск прибыли. Они у меня оба флотские, отпуска длинные. Забили мы всю поветь, только на такую прорву животины до весны не хватит. А сарайка с дровотней для хранения кормов не особо приспособлена, елки-тарталеточки. Сено сухое да баское², душистое разнотравье, а оставить пришлось в стогах на покосе. Ну да не впервой. И отец мой, и дед стожки в зиму по покосам ныкали. Ничего, Бог даст, не пропадет! Так у нас на Руси заготовки спокон веку хранят.

К тому времени, о котором речь веду, в сеннике еще кое-что оставалось на всю мою жвачную команду, но ближе к Новому году нужно было два стожка трактором до дому притащить. Вот я и решил посмотреть, как там подъехать к кормам поспособней, да в сохранности ли стога те – не растащил ли кто из озорства или по умыслу злому, не разметало ли ураганным ветром, что на прошлой неделе над округой куражился. Благо – недалеко от дороги все мои зароды³ смётаны, хорошо их видать.

Чуть смеркаться начало, когда объехал я свои «родовые» владения и к дому мотоцикл повернул. Он у меня еще в советское время в леспромхозовском магазине куплен – на талон за сдачу мяса получил внеочередное право. Хоть и старенький «Урал» с коляской, но справный. Умели раньше делать. Не машина – зверь. Рычит не хуже твоего волкодава, которого долго натаскивали, потом на охоту взяли, а тот зверя учуял и оттого в приподнятое состояние духа пришел.

Путь мой мимо дома Кольки Мезенцева лежал. Он чутка на отшибе живет – не любит с людьми общаться. Но телефон и газ до него тож довели. Поговаривают, что Николай взятку белорыбицей председателю поссовета дал, чтоб его так вот горючим полезным ископаемым приветили. Но точно не знаю, утверждать не берусь. Да, а дом-то у Мезенцева справный – пятистенок со светелкою в мансарде и тремя комнатами на первом этаже. А еще и кухня с верандой и кладовой. Окладное бревно⁴ – из лиственницы вековой: не дом – сказка.

Вдвоем с женой Ниной живет, а дети – парень с девкой – разъехались: одна – в Пермь, а второй – аж в Питер. Образованные, куда там иным прочим!

Мы с Колькой когда-то вместе в армии служили. Хоть и давно это было, а иногда припоминается с теплом ностальгическим. Вдвоем – оно, конечно, способней вспоминать, а если еще и под «беленькую», то и совсем здорово. Редко мы стали встречаться, крайне редко. А тут такая оказия – мимо еду. Грех не воспользоваться.

Оставил я мотоцикл у дороги в кустах, метрах в пятидесяти от калитки во двор. В самом деле, не по тропинке же волочь моего зверя! Тяжело, ведь я не вьюнош уже. А здесь с краешку – двумя колесами в сугробе – стоит «Урал», никому не мешает. Да и какому встречному-поперечному, спрашивается, помешать можно? Ездят в этих краях, считай, очень редко в выходной, дорога же лесовозная. А теперь и вовсе по воскресеньям в леспромхозе тишина, зону-то для жуликов упразднили, стало быть – работать некому, а своего населения кот еще в перестройку начхал. С тех пор демографическая картинка не слишком изменилась, разве что постарел трудоспособный контингент, елки-табуреточки.

Колька меня встретил с радостью. «Преподобным, тебе подобным», «от нашего шашлыка к вашему шалашу», «слово за слово – хреном по́ столу» и все такое прочее. Нина тот стол накрыла, сели вечерять, только я сначала своей благоверной по телефону сообщил, мол, «задержусь маненько» – заехал обогреться да чаю попить у Мезенцевых.

Моя-то сразу в крик, дескать, знаю, какие чаи распивать намылились, а тебе еще ехать обратно – хоть и встречных машин на дороге нет, а вот неровен час…

– Тихо, Дашуня, голк⁵ свой умерь, – говорю вкрадчиво, будто Мезенцевы ее крик услышать могут. – Мы без фанатизма. Поллитровку усидим, и будет. А за мотоцикл даже не переживай – я на нем еще с пацанов колесить приученный. Доеду с милым удовольствием.

А моя не слушает, орет так, будто у нее вязание перепутали, на каком узелке она узор закончила, а рисунок со схемой вязальной спрятали.

– Ни стыда, ни совести у тебя, Костя! Я тут – сиди, волнуйся, а ему – как с гуся вода. А вдруг случится чего. Зима, чай, темно на дорогах.

– Не переживай, говорю же тебе – домчусь мигом. А чтоб не беспокоилась, перед тем, как выходить, еще раз позвоню.

– Можешь не звонить! Я на тебя в обиде теперь.

В общем, не сложился у нас с женою консенсус. Как вдвоем с ней остались, когда сыновья разъехались, такое – уже за правило. По детям скучает, а на мне отыгрывается. Ну да что с нее взять – бабы есть бабы. Что говоришь? Послать ЭсЭмЭс-ку, чтоб не вступать в огневой контакт с супружницей? Да бог с тобой, паря! У нас же места глухоманистые, мобильная связь раз в сезон по приглашению работает, да и то нужно на дерево влезть, чтоб сигнал появился. Нет уж, нет уж, мне и обычной телефонной линии выше крыши.

Поговорили, значит – осадок такой, что мама не горюй. Рюмочку под холодец опрокинул, а на душе скверно. Еще одну выпил вдогонку – и все. Больше не могу, не хочется Дашку обижать. Попрощался с хозяевами, извинился, мол, спешу очень, и засобирался домой.

Выхожу со двора, уже темно – хоть глаз выколи. И тут приспичило. За столом сидел – ничего, а стоило из тепла уйти – вот тебе и пожалуйста. Забрался я подальше от тропинки, чтобы утром Коля или его жена следов цивилизации не обнаружили и не приняли меня за некультурного человека. А потом и врезал раскаленным латунным клинком по съёженной промежности сугробов! Облегчение такое, что вот-вот взлечу.

Пока до ветру сходил, пока насладился свежим морозным воздухом, минут пять точно прошло, а то и больше. Но надышался всласть – за рулем-то рот шарфом замотаю, чтоб не обморозиться, не до чистого дыхания, как говорится. Итак, продышался и – шасть к своему «Уралу». На ощупь шел, ибо не видно ни черта, а фонарь с собой не взял как на грех. Еще минут пять плутал по сугробам, пока на дорогу вывалился снеговиком белым. А потом стал своего вороного тридцатидвухсильного зверя искать. Если бы эти тридцать две лошади табуном толклись, не заметить их было б невозможно, но в тот раз пришлось изрядно попотеть, прежде чем уперся в торчащую из кустов коляску. Хорошо, вспомнил, что рядом с мотоциклом сухая лесина в кустах торчала, а иначе мог я и до морковкина заговенья проваландаться.

Ага, нашел, стало быть, транспортную единицу – вот он, мой красавец. А неподалеку от «Урала» высится силуэт, похоже, человеческий – на ветру покачивается темным сгустком. Думал, блазнит⁶ просто, ан нет – точно живое существо. Опа! Кто бы мог быть в такую темень-то? С опаской хватаюсь за руль, а незнакомец ко мне вдруг поворачивается… нет, я не видел ничего, кроме тени, но ощутил поворот корпуса по какому-то колебанию морозного воздуха. Сердце мое бьется, чуть из груди не выскакивает, а тут этот… неизвестный ближе подходит. И замечаю я на нем что-то вроде шкуры звериной, а вместо головы серое пятно с багровой сердцевиной – словно длинный язык вывален, как у собаки.

Страшно сделалось, просто сил никаких нет. Но взял я себя в руки, рванул мотоцикл и быстро его на дорогу выкатил. А неизвестный – из сугроба – по целине за мной топает огромными серыми армейскими валенками; и полушубок-то на нем, как мне показалось, мехом наружу. Топает и орет, будто старший менеджер банка… какого-нибудь «Дебил Инвеста» на стрелецкое утро после дефолта:

– Ты чего, паскуда, у мотоцикла делаешь?!. Куда покатил, гадина?! Стой! Стой, говорю!

Я ничего не отвечаю, стараюсь двигатель запустить – все свои тридцать две лошадки пришпорить сразу на второй передаче. А тот почти невидимый здоровяк, что за мной по бездорожью прет, кричит истошно простуженным басом:

– Костя! Где Костя?! Что ты с ним сделал?!

– Я – Костя, я… – дрожащим голосом шепчу во тьму, стараясь этим своим ответом хоть как-то притормозить злодея. Почему – злодея? А кого еще-то, если с явной агрессией на меня накатывает? Ага, шепчу, значит, а сам ножкой-то по стартеру сучу, как дрессированный медведь в цирке – на одном голом инстинкте, безо всякого включения разума. Но рычаг каким-то совсем непокорным сделался, не слушается, окаянный, елки-погремушки! Уж на своем-то «Урале» у меня как с зажигалкой Zippo отношения – всегда с первого предъявления. Вот ведь что страх и волнение мерзостное могут с человеком сотворить!

Внезапно мотор запустился, и я сразу же в рамки вошел, как Прокрустом от Ирбитского мотоциклетного завода предписано: успокоился, на сиденье водительском угнездившись, голову включил. Вот же – Костю незнакомец ищет, а не меня ли? «Ага, – думаю, – сейчас узнаю точно». А сам кричу наперекор поднявшейся вьюге:

– А Костя вам зачем? Откуда вы его знаете?

– Ты там остановись, гад! – доносится из снежного вихря. – Мы с Костяном служили вместе.

– Коля, ты что ли? Мезенцев?

– А вот хрен тебе, меня Эльдаром зовут!

– Эльдаром? Не знаю… А где вы с Костей служили – в погранвойсках?

– Не пы-ы-…ай-ся уга-а-дать, мра-а-азь! Мы с ним лямку на эс-ми-и-нце «Не-е-уууу-с-трааа-ш-ш-шимый» три го-о-о-да тя-я-я…у-лли, – донеслось до меня из глубины резко вздыбленного снежного всполоха – снежный заряд ударил по всему фронту.

Происходящее перестало занимать мое воображение и любопытство настолько, чтобы я вдруг решил дожидаться выяснения отношений с Эльдаром. Именно потому поддал газку и помчался по следу поземки, чтобы успеть домой, пока дорогу не замело совсем.

А вслед мне неслись отчаянные крики незнакомца, причитающего в голос, что у его дружбана Кости какая-то сволочь украла мотоцикл, а самого Костю, видимо, убила и спрятала в лесу.

– Костя, Костя, где ты?! – Этот ор преследовал меня, пока дорога резко не свернула, а ветер не унес звуки погони в сторону от направления движения. Уф… кажется, оторвался.

Остался, видимо, самоназваный Эльдар в тяжелых раздумьях. А и то – задумаешься тут: если тебя послали на три веселых буквы, можно ли считаться засланным казачком?

Как только добрался я до родных ворот, покатил мотоцикл в сарайку, примыкающую к дому. Здесь обычно мой «Урал» коротал дни и ночи, дожидаясь момента, когда хозяин призовет на службу. Стоп! Что это? Мой мотоцикл… представьте себе – не «Урал»! «Днепр»! И цвет – цвет болотной жабы в изгнании… Вот это номер! Номер, номер… смотрю на номер государственной регистрации, чтобы со своим родным сравнить, и понимаю, что забыл его начисто. Так иногда бывает, что вдруг забываешь какое-то число, которым пользуешься ежедневно, например, пин-код пластиковой карты, куда тебе поступает заработная плата, пенсия, или же номер телефона экстренной помощи.

Лезу под накидку в коляске, достаю документы на мотоцикл, сравниваю. Номера совпадают. Хм, интересно, а что я хотел-то… Только данная информация ни черта мне не дает, пока я не вспомню, какой же у меня на самом деле…

Впрочем, стоп, вот жена на крыльцо вышла. Смотрит на меня с укоризной. Сейчас спрошу.

– Дашуня, подойди сюда, пожалуйста. Глянь на технику. Мой это мотоцикл или нет, елки-двадцать?

– Вот допился, дурень, – сколько лет на нем ездишь, а тут не признал! – Думал я, не станет помогать супружница, ан, не угадал.

Подошла Дашка, платок пуховый на голове кокетливо поправила, на спидометр руку в варежке-самовязке положила и молвит ласково:

– Да, твой, конечно. «Днiпро». Сам же говорил, мол, в честь дядьки из Запорожья его покупаешь. Странно даже, трезвый совсем, а ерунду спрашиваешь.

– Постой-постой, Дашуня, ты меня не путай! Я тогда в леспромхозе мотоцикл приобретал, а там – никакого выбора. Два «Урала» на складе стояло, причем одного цвета – «вороное крыло».

– Совсем из ума выжил старый черт. Тебя что – там у Кольки чем-то по голове огрели? Лучше б уж напился, – незлобно хихикнула супруга и в сенцы кошкой, гуляющей сама по себе, шмыгнула.

А я остался стоять в нелегких раздумьях от полученной информации. Кто же у меня в Запорожье? Дядька? Странно, не помню. Есть там, вроде, родственник. Дальний. Даже имени не знаю, и вдруг мотоцикл в его честь… А ху-ху не хо-хо?! Наваждение какое-то – будто мара⁷ навалилась с устатку, будто фельдшерица – ведьма старая из поселка лесозаготовителей – оприкосила⁸, фамилию не спросив. Нужно идти поспать, утром разберусь.

Зашел в дом и только тогда почувствовал, как продрог. Целый день на морозе, немудрено. Колотило меня так, будто язык в колоколе во время благовеста. Разделся я, собрал постель и на печь полез. Здесь хорошо и тепло. Распарился, будто квашня к праздничным пирогам, и заснул быстро, не обременяя разум ненужными сомнениями, почему мотоцикл не тот… и куда мой «Урал» делся. И почему Дашка дразнит, говоря ерунду? А дразнит ли? Может, наоборот – правду говорит? Эх, елки-маркизеточки! А-а-а… пустое. Спать.

Пробудился оттого, что кто-то разговаривает тем приглушенным шепотом, от которого и мертвый проснется и поспешит скрыться где-нибудь за околицей, вспугивая юные парочки, самообучающиеся искусству любви в духмяной траве. Организм словно бы настраивается на этот негромкий звук и включает приказ на пробуждение.

Даша с кем-то говорила по телефону, как я понял.

– Нет, дома он. Сам приехал. Уже часа четыре как. Не избитый, нормальный. Странный немного – это да. Так ведь выпивши немного. Ой, я этого не говорила… Показалось мне. Что вы, он нетрезвым за руль никогда не садился. Честное слово. Что? Не нужно приезжать – все у нас в порядке. Да, да. Спокойной ночи, товарищ лейтенант.

Снова в сон провалился. Но ненадолго, как мне показалось. Разбудило меня шушуканье, теперь уже на два голоса. В женском явно угадывались интонации моей благоверной. А второй – до жути знакомый, но не помню чей – принадлежал мужчине.

– Дай мне на него посмотреть, – настаивал мужской голос.

– Он спит, нечего смотреть. Пусть отдыхает, Эля. Весь на нервах приехал. Чем ты так Костю напугал-то?

– Знаешь, Дашка, не пугал я его. Сам перебздел, что какая-то сволочь грохнула Костяна. За злодея его самого и принял.

«Эля? Кто это – Эля? – подумал я. – Боже, неужели? Наверное, Эльдар. Тот самый. Который… который меня преследовал у дома Кольки Мезенцева. Что он здесь делает, черт?! Откуда Дашу знает? А она его – откуда, елки-эвкалипты? Икар у Дедала оттяпал гитару, Дедал у Икара икру доедал. Хрень какая».

Решил я посмотреть, как выглядит этот таинственный незнакомец при электрическом свете. Повернулся к краю печи, окутку⁹ с головы смахнул и стал потихоньку занавеску отодвигать. И вдруг она сама распахнулась и на меня выстеклилась чья-то страшная рожа. Именно – рожа, а не лицо: щеки, изъеденные оспинами, кривой мясистый нос, редкие кустики усов под ним, хищные глаза, слипшиеся седовато-пегие волосы. Я отпрянул назад, ударился головой о притолоку и потерял сознание.

Пробуждение было странным. Попытался нащупать шишку – результат нашей с Эльдаром нечаянной встречи – ее не оказалось. Однако голова раскалывалась, правда, не в районе затылка, а ближе ко лбу. Так обычно бывает, когда перебрал не очень качественного спиртного. Неужели Колька что-то в самогон подмешивает для крепости? Вот дурак-то – здоровье куда как дороже этой самой ударной способности напитка. Впрочем, вряд ли. Всего-то две рюмашки опрокинул. Сто грамм на мои сто килограмм – что слону дробина.

А этот Эля… Нет, не было его здесь наверняка. Привиделось. Приснится же такое, елки-сосенки!

Посмотрел на часы. Половина первого. А казалось, дело к утру идет, если судить по насыщенности событий в эту ночь. Что же меня разбудило? Вроде бы еще не выспался. Тихо кругом, только ходики пытаются догнать время своей неуклюжей металлической ногой – «вот так», «так-так», «тик-так».

И тут чую – завозились во дворе. На веранде загорелся свет (его радужный ореол видно и через занавеску на печи). Послышались мужские голоса и Дашкин – грудной. Вошли в дом. Двое полицейских, чуть припорошенных снегом, и моя благоверная. Один из представителей правопорядка, тот, что в форме лейтенанта, обратился к хозяйке:

– Так вы утверждаете, Дарья Сергеевна, что все у вас хорошо, ничего странного с супругом не случилось накануне?

– Нет, все замечательно. Зря вы приехали. Костя сейчас спит. Не станем его тревожить, хорошо?

«Черт, – подумал я, – почему она не поправляет, у нее же отчество Ивановна, а вовсе не Сергеевна?»

А лейтенант между тем продолжал:

– А по телефону, Дарья Сергеевна, вы говорили, будто супруг приехал под вечер какой-то странный. В чем эта странность заключается?

– Да что вы, ничего особенного. Ерунда.

– И все же? Ну-ну, смелее…

– В общем, просто перепутал что-то. Говорил, дескать, мотоцикл ему подменили… Бывает, переутомился просто.

– Бывает? И часто с ним такое случается?

– Нечасто. Вернее, никогда.

– Хорошо. А скажите нам, Дарья Сергеевна, какой у вашего мужа мотоцикл?

– Известно какой – «Днепр» с коляской.

– Ага, и муж вам вчера говорил… что именно он говорил?

– Костя сказал, что покупал «Урал», других в леспромхозовском магазине не было, – произнесла Даша, неспешно растягивая слова, и вдруг запричитала в голос: – Ой, мамочки! Как я сразу-то не поняла! Он же с ума сошел. Да? Не утаивайте от меня ничего, говорите… Или… Это не Костя, это другой человек?! Ответьте мне!

Смышленая у меня жена, да и интуицией не обиженная, а несет сущий вздор. Или не вздор?

Лейтенант отмахнулся от супруги, сказав ей что-то вроде: «Помолчите, барышня! Не до вас». После чего обратился к напарнику:

– Пробей по базе – мотоциклы «Днепр» и «Урал». Да, госномер один и тот же. Вот этот. Куплен ориентировочно в 1989 году. Верно я говорю, Дарья Сергеевна? Владелец – Константин Иванович… или же Константин Владимирович Синельников… Родился тогда-то и там-то на улице Двадцатипятилетия Тридцатилетия Одного Очень Важного События. Родители…

Офицер еще что-то продолжал говорить, а я запаниковал: «Константин Иванович Синельников – это я. А кто такой Константин Владимирович, елки-осинки? И Даша… не Ивановна, а Сергеевна… Чертовщина какая-то, муть, морок, мара. Ничего не понимаю! А-а-а…» Никогда не считал себя религиозным, а тут – веришь, нет? – проняло! Перекрестился и зашептал что-то в адрес Всевышнего – чтобы избавил меня от вопросов, от которых впору умом тронуться… в сторону моря.

– Господин кустос спатиум¹⁰, здесь явный сбой системы. Требуется вмешательство оператора, – сказал ранее молчавший представитель закона, рассматривая что-то на экране небольшого плоского гаджета.

– Понятно. – Лейтенант достал из кармана предмет, размером и формой напоминающий детский кубик. Знаешь, такие бывают с наклеенными буквами – для изучения алфавита в детском саду. Достал, значит, «кубик» и чем-то на нем пощелкал.

«Нет, это не полиция. И лейтенант – вовсе не лейтенант! Какой-то кустос… Боже, я сейчас и в самом деле с ума сойду!»

Все увиденное через чуть прикрытую занавеску было настолько нереальным, неправдоподобным, нелогичным. Будто во сне!

– Вы расскажете мне или нет, в чем дело, наконец?! – истерила Дашка.

– Перестаньте орать, Дарья Сергеевна, нам еще нужно определиться с тем, как перераспределить выделившийся при коррекции избыток энергетического пула! Отойдите в сторонку – неровен час, приму неверное решение, тогда вся эта ветвь мироздания полетит псу под хвост! До греха не доводите!

Они бы и мертвого разбудили таким криком. А меня – тем более. Приподнялся, открыл глаза и огляделся. Я по-прежнему лежал на печи, только немного не в том положении, в каком запомнил себя в момент последнего ночного пробуждения. Причем – настолько не в том, что подушка и сбитые в комок холлофайберный матрасик и льняная простынка оказались где-то в ногах. Было светло. Мычала в хлеву глупая телка Манька, блеяли нестройным хором пожарной массовки овцы, а во дворе рычал на кого-то молодой кобелек Анчар.

Вспомнил все свои приключения, в том числе и ночные. Потянулся и к умывальнику двинул. Самочувствие прекрасное – никакой тебе ознобы¹¹, несмотря на канунешние мытарства на морозе и ночную головную боль, которую будто рукой сняло.

Дарьи нигде не видать. Вставала она обычно очень рано – по хозяйству суетилась, значит, скорее всего, во дворе или в хлеву. На кухне в тарелке стояли накрытые салфеткой свежие оладьи, а рядом сметана, молоко в кружке и чайник с горячим чаем, прикрытый куклой-грелкой, чтоб не простывал. Видимо, на газу Дашка готовила, печь не растапливая заново, иначе бы я ужарел на своих полатях.

Оладьи хорошо, но теперь не до завтрака. Надо бы кое-что проверить. Иду в сарайку на мотоцикл взглянуть. Так и есть – мой «Урал», а никакой не «Днепр». Почесал затылок озадаченно – неужели все мне привиделось? И тут дверь скрипнула. Оглянулся, а в проеме жена стоит, приветливая такая. Спрашивает:

– Вчерашний день потерял, соколик?

– Вот смотрел… мотоцикл… мой или нет.

Жена смеется в ответ, как когда-то в молодости – с переливами, будто оперную партию какой-нибудь импортной Аиды исполняет.

– Ой, Костя, ты чего это вдруг?

– Я же тебя накануне спрашивал…

– Ничего ты не спрашивал. Как приехал, сразу на печь полез, мол, намотался за день, промерз. Или не помнишь?

– Как не помнить? Все помню отчетливо. Только, Даша, у меня с мотоциклом полная ерунда получилась. Вроде бы не мой оказался. Да я точно тебя уже спрашивал. На чужой технике приехал, на чужой.

– Ну ты и фантазер, Косточкин! Откуда ж тебе другой-то мотоцикл взять, если только у нас с коляской на всю округу. Видно, так тебя дружок твой Колька Мезенцев напугал, что ты все попутал.

– Колька? А что Колька-то?

– Так ведь это он тебя ввечеру за злодея принял. Думал, именно ты, изувер, его дружбана по голове тюкнул, чтобы техникой завладеть. То есть… получается – ты сам себя… Ой, нет. Не получается. В общем, ты, который не ты, а злодей, тебя, который ты, оглушил. Во как. Потому Мезенцев и в полицию позвонил, дескать, ограбили Костю Синельникова, а самого, видать, в лесу закопали. К нам по тому звонку и патрульная машина приезжала. Или не слышал ничего, дрых, будто сурок?

– Да-да… припоминаю. Что-то было, просыпался я от шума, елки-баобабы.

Все в моей голове начало размещаться по полочкам, все нестыковки и неурядицы представлялись теперь каким-то алогичным мороком, наваждением, вызванным жуткой природной аномалией. Все, да не все. Решил задать контрольный вопрос… но нужно бы его как-то шуткой представить, чтобы супруга не решила, что ее благоверный «вальтов погнал».

– Даш, а Даш, – говорю, будто дурачась, – а какое у тебя отчество – Ивановна или Сергеевна?

Тут у моей напускная веселость исчезла куда-то.

– Всю жизнь Михайловной была, Костя, ты зачем так со мной? Еще и трех месяцев не прошло, как папы не стало.

– Ты это… прости, Дашуня. А точно Михаилом батю звали?

– Ты бы еще паспорт спросил! – сказала жена, будто отрезала, и ушла в хлев, демонстративно хлопнув дверью.

*

Константин тяжко вздохнул и нервно прикурил беломорину от рахитично сгорающей спички. Его собеседник в белом халате замахал руками, отгоняя дым, и запричитал:

– Вы бы не курили в помещении, господин Синельников. Противно же, ей-богу! Здесь вам не дома. Здесь государственное учреждение, в конце концов.

Инспектор, следящий за процессом внедрения новых технологий распараллеливания миров на экране системы видеонаблюдения, откинулся в кресле, призадумался.

– Говорил же – надо было сделать более точную настройку потока, чтобы при отладке параллельные группы не влияли друг на друга. Вот так пошлешь их потом на освоение локального ответвления континуума, а они все дело провалят. А еще твердили в один голос, мол, ничего не повлияет на ход ассимиляции. Молокососы! Попробуем еще разок.

Рука его потянулась к клавише «Reinst».

*

Зимой это случилось, в самом начале, еще до Веденьева дня. Помню, и снег тогда не лег основательно на пока не промерзшую землю. Но холод уже чувствовался. Отправился я стога проверять. Ну, ты же знаешь, у меня пара телушек да еще козы. Как тут без сена-то? Никак невозможно. Почитай, все предыдущее лето с племяшами, что из Североморска приехали в отпуск, корма заготавливали. Они у меня оба подводники, отпуска длинные…

¹ Веденьев день – 21 ноября старого стиля. По народному календарю – время обильных снегопадов: пошла настоящая зима.

² Баский (поморский говор) – красивый, хороший.

³ Зарод (поморский говор) – стог сена.

⁴ Окладное бревно (поморский говор) – основание дома.

⁵ Голк (поморский говор) – крик, галдеж.

⁶ Блазнить (поморский говор) – мерещиться, казаться, представляться.

⁷ Мара (поморский говор) – марево, густой туман.

⁸ Оприкосить (поморский говор) – сглазить.

⁹ Окутка (поморский говор) – одеяло.

¹⁰ Custos spatium (лат.) – хранитель пространства.

¹¹ Озноба (поморский говор) – простуда.

Иллюстрация: Krzysztof Nowak, dribbble.com