Эксперимент профессора Балтмана

Мальчик сбежал по ступенькам. Хлопнула дверь, и он оказался на улице. Мороз ожег щеки. Ботинки скользнули по дорожке, но мальчик удержал равновесие и, спрятав руки в карманах пальто, поспешил через двор. Стоял январь. Морозный январь. Не такой январь, какие он помнил. Ветер дул изо дня в день, а мороз только крепчал. Но мальчик быстро привык, как все дети привыкают к переменам. Сегодня – на пятый день новогодних каникул – он торопился. Ни мороз, ни обжигающий ветер не могли заставить его повернуть назад. Да что там – он просто не обращал на них внимания.

Вот он преодолел двор и, срезав угол, а потому чуть не утонув в сугробах, выскочил на дорожку. Дорожка была узкой и прямой. Она бежала по самому краю города. С одной стороны высились дома – и его дом тоже был там. С другой были гаражи, а после них – новый большой магазин. Люди шли навстречу, и у них были полные сумки. Мальчик спешил на другой конец города. Там у него была назначена встреча. Если быть точным, они должны были встретиться у старых качелей. На тех качелях давно никто не качался. Это были и не качели вовсе – так, один остов. Когда мальчик был совсем ребенком, его водили туда играть. А сейчас это были лишь ржавые железки.

Там они встретятся, а потом… сердце у мальчика застучало под пальто. Что потом, он не знал. Он первый раз будет гулять с девчонкой. Но что бы о нем ни говорили, он был не такой уж застенчивый. К тому же он привык полагаться на судьбу и ничего не загадывал заранее. Иногда это доставляло немало хлопот, а иногда приносило пользу. Но мальчик, конечно, не задумывался. Он просто делал так, как делал. Ветер взвыл и бросил ему в лицо пригоршню хрустящего снега.

Профессор Балтман, старик семидесяти лет, протянул руку и выдернул из розетки шнур, питающий теплом одеяло. Кости ныли, но уже не так, как вчера. И это, конечно, радовало. Он полежал еще десять минут, чувствуя, как остывает ложе. А когда оно совсем остыло, с кряхтением сел на кровати. За окном было темно. Профессор взглянул на часы. Пять двадцать. Чем старше он становился, тем раньше вставал. Сон уже был не важен. Это грустно, подумал профессор, потому что хороший сон – черта молодости. Балтман вспомнил, как все начиналось – в тридцать. В тридцать он с радостью обнаружил, что может ложиться за полночь и вставать до рассвета, ничуть от этого не страдая. Это было здорово – ведь оставалось больше времени для работы. Он тогда еще не знал, что это ловушка. Просто старость к нему начала подбираться. А теперь он был целиком в ее власти. Профессор усмехнулся, и в этот момент в стекло ударил порыв ветра, заставив Балтмана невольно сжаться. Нечего бояться, старый ты пердун, сказал он себе. Потом поднялся и позавтракал кукурузными хлопьями и двумя чашками кофе.

Обмотав вокруг шеи шарф и застегнув до подбородка пальто, профессор вышел на улицу. Шли праздники. Никого на улице не было. Тем более в такую рань. Фонари освещали деревья, и те искрились от снега. Было очень красиво. Проходя мимо деревьев, Балтман подумал, что, пожалуй, зимой – несмотря на морозы – природа пленяла его больше всего. Он снял перчатку и провел рукой по обледенелой ветке. Затем продолжил путь на стоянку, где уже двадцать лет подряд оставлял свой ситроен.

Путь до института занял всего двадцать минут. И вот он уже на проходной расписывается в получении ключа. Конечно, в институте никого не было. Выписывая свою фамилию в тетради, он спиной ощущал пустоту коридора.

Профессор зашел в свой кабинет лишь для того, чтобы переобуться. А потом прямиком направился в лабораторию. Открыв двери, Балтман нащупал рукой выключатели и надавил на все сразу. Лампы защелкали, замелькали. Через пару секунд помещение залило голубоватым светом. Машина профессора стояла у дальней стены, бережно укрытая черным чехлом. Под ним она напоминала старое пианино. Но это, конечно, было не так. Под этим чехлом вся жизнь профессора Балтмана. То, на что он возлагал большие надежды. Что там говорить – последние надежды. Если эксперимент не удастся, то… То он просто останется обычным стариком. Сил ни на что новое уже не хватит. Ему придется как-то коротать освободившиеся вечера… Прочь эти мысли. Все должно получиться. Он все хорошо рассчитал, и ошибки быть не может.

Профессор вынул из кармана компьютер и принялся проверять записи. Потом снял чехол и стал вводить данные в машину. Числа, числа.

– Доброе утро, профессор, – послышался голос за спиной.

Старик обернулся. В дверях застыл Федор. Его бывший помощник. Балтман взглянул в окно и обнаружил, что уже рассвело. Значит, он работал не меньше двух часов. Такие провалы во времени случались с ним каждый раз, когда он углублялся в работу. Провалы во времени… Балтман улыбнулся.

– Привет, Федор. Что это ты забыл тут в праздники? – сказал он. Балтман любил Федора – это был хороший парень, но ему не хватало фантазии.

– Хотел бы и я у вас спросить! Но ведь вы, как обычно, отвертитесь.

– Хорошо ты меня знаешь.

– Знаю, что вам надо заботиться о здоровье. Совсем вы о себе не думаете, – ответил Федор, проходя в лабораторию.

– Я – это моя работа, как сказал кто-то великий, – похлопав по машине, сказал старик и сам сморщился – такой пустой и лицемерной прозвучала фраза. Федора он не ждал. Теперь надо либо все ему рассказать, либо как-нибудь отослать прочь. Поразмыслив немного, Балтман остановился на первом.

– Сегодня я задумал эксперимент, – сказал он.

– Боже мой, профессор, вам нужно отдохнуть. Ну какие эксперименты в праздники?!

– Для одинокого старика праздники еще хуже будней, Федор.

– Простите, – ответил помощник.

Три месяца назад у Балтмана умерла жена.

– Ерунда. Так, ну а ты зачем здесь?

– Да кое-что забыл, – стал озираться Федор.

– Может, останешься, посмотришь? – спросил профессор.

– Конечно. Вам принести мышей?

– Мыши ни к чему. В этот раз у меня животное поинтересней.

– Господи, неужели вы раздобыли шимпанзе?!

– Бери выше, Федор. У меня есть я.

Федор открыл рот. Но быстро взял себя в руки и сказал:

– А знаете что – я не буду вас отговаривать. Вы ведь все равно не отступитесь. А силу мне против старика применять неудобно.

– Вот и чудно. Я уже, знаешь, почти все настроил, – профессор взял табурет и подтащил к машине. – Мне нужно, чтобы ты помог зафиксировать оборудование.

Профессор снял кофту, и Федор помог ему закрепить резонаторы на спине, шее и висках.

– Итак, – сказал профессор, взглянув на часы. – Перемещение состоится через три минуты!

– И куда же вы направитесь?

– Не я сам, как ты понимаешь, а мое «наблюдающее я». Естественно, я отправлю его в прошлое. В тот день, когда у меня было первое свидание с женой. Я проживу еще одну жизнь – начиная с того момента.

– А что с вами будет здесь?

Профессор поиграл пальцами:

– Когда срабатывает машина, «наблюдающее я» разделяется. Вот одно я – и тут их становится два. Одно переносится в прошлое, другое – остается, где было. Так что скорее всего мы с тобой не узнаем даже, удался ли эксперимент. Я просто встану с этого табурета и пойду домой. Но второй я, родившийся в момент квантового возмущения, вызванного машиной, перенесется в четвертое января. В того, кем я тогда был.

– Не боитесь? Как они в одном теле уживутся?

– Ну… есть два варианта. Либо они сольются. Либо произойдет раздвоение вселенных. Родится точная копия нашей вселенной, но с разницей в «наблюдающем я».

– То есть вы и проживете и не проживете новую жизнь, и даже не узнаете это, – констатировал Федор.

– Я теперешний, скорее всего, нет. А вот я новый – узнает. Но у него будет лишь мгновение на осознание. Потом я потеряю все, что отделяет меня от я-четвертого-января, – лишнее будет отсечено. Но в это мгновение я пойму, что все удалось. Да, я в этом уверен. Я даже думаю, что смогу что-нибудь передать перед слиянием.

– Звучит безопасно.

– Именно.

– Ну что, желаю вам счастья в новой жизни, – сказал Федор.

Конечно, молодой ученый не верил в этот бред. Старик давно уже медленно сходил с ума. Но сейчас не подыграть ему было бы… негуманно. Тем более, что Балтман сам выдумал хитрость с итогом, о котором они никогда не узнают.

До начала оставалось пятнадцать секунд. Балтман вздохнул.

Машина начала слегка вибрировать. Задрожали оконные стекла, лабораторию наполнил звук, напоминающий шепот тысяч человек. Старик сложил руки на коленях и зажмурился.

До старых качелей оставалось всего ничего. Пройти сквер, свернуть налево и сотню метров прошагать вдоль вытянутого дома. Ветер задул с новой силой, заставив мальчика высвободить пальцы и сжать кулаки прямо в перчатках. Что они будут делать по такой погоде? Может быть, она пригласит его к себе, и они вместе посмотрят телевизор и попьют чаю. Если бы не мать, взявшая выходной, он пригласил бы Алису к себе. А-л-и-с-а. Мальчик еще раз по буквам произнес про себя это имя. Алиса. Раньше женские имена всегда были для него всего лишь именами. Мамины подруги, тетка. Одноклассницы, имена которых были женскими, но никогда таковыми не казались. И вот теперь – Алиса.

Сквер остался позади, и мальчик вышел к торцу дома. Приглядевшись сквозь снегопад, различил у качелей фигуру в оранжевой куртке и розовых сапожках. Это была она. Он поскользнулся на ровном месте и упал. Успел выбросить руки и больно ушиб ладони. С шипением поднялся и хотел было припустить бегом. Но что-то остановило его. Будто кто-то схватил за плечо и крепко сжал. Прямо как школьный физрук, когда был недоволен, как мальчик бросает мяч в корзину. Он машинально дернул плечом, пытаясь сбросить невидимую руку. Но ощущение за миг до этого пропало само. Мальчик снова посмотрел на Алису, ожидавшую его. И не узнал ее.