Заговорившие рукописи. Жизнь и судьба Юрия Кнорозова, расшифровавшего письменность майя

Ю. В. Кнорозов Фото: С. Соловьев visualrian.ru

Харьков-Чернигов-Москва-Ленинград

Юрий Кнорозов на вопрос о своей биографии иногда отвечал: «Я – дитя сталинского времени». Действительно, его судьба очень точно укладывается в основные хронологические вехи страны. Родился в 1922 году – конец Гражданской войны. В мае 1939-го окончил рабфак – через пару месяцев началась Вторая мировая война. Юра хочет стать психиатром, но медицинские факультеты готовят только военных врачей, а он таким по показаниям здоровья быть не может.

В итоге в августе «русский, беспартийный, сын служащего, не нуждающийся в общежитии» Кнорозов Юрий Валентинович поступает на исторический факультет Харьковского университета. На «отлично» он сдает только русский, историю народов и Конституцию СССР, по остальным предметам – «хорошо» или «посредственно». Результаты не слишком впечатляющие. Но у Юры есть и другая причина для беспокойства.

Отец и все его братья – офицеры. Младшего Кнорозова в армию не берут даже как нестроевого. Комиссия в военкомате признает его невоеннообязанным. Он тяжело переживает неудачу, но старается ничем не отличаться от сверстников – участвует в общественной жизни университета, занимается спортом, влюбляется и сочиняет стихи: «Наш жребий жить! Судьба, завидуй! / Опять нам бедствия готовь. / Венком для нас обоих свиты / Свобода, радость и любовь».

С подготовкой бедствий судьбу не нужно просить дважды. 22 июня 1941 года Молотов по радио сообщает гражданам Советского Союза о нападении немецких войск. Отец Кнорозова, уже отметивший шестидесятилетие, сразу возвращается на работу. А Юра даже через неделю после начала войны сдает зачеты – титаническое противостояние еще не осознано, студентов заставляют зубрить латынь. Но фронт с каждым днем всё ближе: Третий рейх уверенно продвигается вглубь страны. До конца лета Юрий бегает по военкоматам, просит отправить на фронт.

В августе Кнорозова все-таки призывают. Вместо занятий на третьем курсе истфака он идет помогать стране – строить оборонительные сооружения под Черниговом. Когда немцы окружают их части, Кнорозов бежит в Харьков. Девушку, в которую он был влюблен, убили, город в оккупации, люди пухнут от голода, мать переселилась в сарайную пристройку. Об этом периоде жизни Юры известно мало. В армию его больше не призывают из-за крайней степени дистрофии. Он учит египетский, много читает. Семья перебирается в Москву, и там Юру берут в МГУ.

Его дипломная работа, как и первые научные публикации, написана на основе сведений, собранных во время Хорезмской экспедиции. Студенты исторических факультетов старших курсов ездят в такие каждый год – работать в поле. Диплом под названием «Среднеазиатская версия легенды о Самсоне» Юра защищает 10 апреля 1948 года. Надо сказать, не без сложностей. Кнорозову сложно даются публичные выступления. Будучи интровертом, он предпочитает односложные ответы и с большим трудом терпит скопления людей.

Но все же в университете у него появляются друзья, даже поклонники, его академические достижения признают преподаватели, Кнорозова ценят. Родителям и сестре после защиты пишет одно слово: «Защитился». В статье «Мазар Шамун-Наби (Некоторые пережитки домусульманских верований у народов Хорезмского оазиса)» (опубликована в журнале «Советская этнография»), написанной на основе диплома, Кнорозов описывает ритуалы – местность, состояние их участников, особый способ движений и дыхания, тональность звуков, ощущения.

Уже тогда в его академических интересах впервые вырисовывается понятие, над которым Кнорозов в будущем будет много работать и которое ляжет в основу его теории – «фасцинация» или «завораживание» (ученый стремился избегать англицизмов). Под фасцинацией Кнорозов понимал такое воздействие сигнала, звука, например, при котором все остальное как бы стирается, создавая могущественный образ, чье воздействие на человека сравнимо с гипнозом. Фасцинацию ученый искал и находил в истории коммуникаций, религии, поэзии, музыке.

После защиты диплома Кнорозов объявляет своему научному руководителю, что, во-первых, собирается заниматься Мексикой, а во-вторых, планирует поступать в аспирантуру. Все шансы и рекомендации для этого есть. Но – «дитя сталинского времени» – выясняется, что пребывание Юрия на оккупированных территориях в прошлом лишает его возможности учиться. Он может только ехать на три года по распределению в школу, а потом вновь пытаться поступить. Университетские наставники Кнорозова устраивают его в Музей этнографии народов СССР. Кнорозов переезжает в Ленинград, получает маленькую комнатку, знакомится с коллегами. В отделе соседний с ним стол занимает его будущий друг – Лев Гумилев.

Кнорозов интенсивно работает и пытается снова поступить в аспирантуру. Его научный руководитель С. А. Токарев пишет в Президиум Академии наук письмо, в котором дает краткую справку уже сделанного ученым: «…пришел к самостоятельному построению общей теории иероглифики. Разработанный им самим метод… применил к изучению памятников иероглифического письма древних майя… Работы Ю. В. Кнорозова над памятниками письма майя уже сейчас привели его к открытию важнейшего ключа в решении данной проблемы… Эта работа составит славу советской науки и подтвердит наглядным образом ее превосходство над зарубежной буржуазной наукой даже в такой области, как изучение древнеамериканской письменности, над которой десятилетиями работают лучшие американские специалисты».

Токарев, с одной стороны, прав во всем – и про важнейший ключ к решению проблемы письменности майя, и про славу советской науки, и про превосходство над зарубежными коллегами. Но в поступлении Кнорозову вновь отказывают – причина та же. 20 ноября 1951 года Кнорозов пишет Токареву: «Ваше задание выполнено – письменность майя расшифрована. Эта письменность оказалась, как я и предполагал, иероглификой. <…> Таким образом, полагаю наш приоритет обеспеченным».

Загадка письменности майя

Первые попытки изучить мезоамериканские цивилизации относятся еще к XVI веку. Францисканец Диего де Ланда в своем «Сообщении о делах в Юкатане» оставил некоторые записи о системе письма майя. Он составил что-то вроде их «алфавита», в котором соотносил по звучанию иероглифы этого народа с испанскими буквами. Примерно до XIX века этой темой мало кто интересовался. Но в 1828 году географ Александр фон Гумбольд опубликовал пять страниц неизвестной рисованной рукописи из Мексики, а за шесть лет до него, в 1822 году, капитан Антонио дель Рио рассказывал о руинах в городе майя Паленке.

Два этих события могли бы никак друг с другом не сойтись, если бы лингвист Константин Рафинеске-Шмальц не обнаружил сходство между знаками на монументах Паленке и страницами библиотечного манускрипта. В 1832 году он пересказал свои догадки Жану Шампольону, расшифровавшему египетскую письменность. Вдвоем они сделали вывод, что чтение рукописи может быть ключом к пониманию надписей майя. К XX веку ученые со всего мира смогли перевести несколько чисел и направления сторон света. В Штатах сложилась весомая научная школа майянистики под руководством Эрика Томпсона. Больше всего на свете он мечтал расшифровать письменность майя.

В Ленинграде Кнорозов вновь и вновь просматривает рукописи Ланда, выискивает знаки с уже известным значением. Он понимает то, на чем спотыкались исследователи до него: письменность майя – фонетическая, морфемно-силлабическая. То есть каждый из 355 знаков читается как слог, слово или морфема – а не как отдельный звук. Исследователь записывает текст блоками и выделяет пять вариантов языка по периодам, просчитывает частоту знаков, например, местоимений и предлогов. Она примерно одинакова в разных языках, и, ориентируясь по ней, можно понять: точно ли каждый знак майя соответствует слогу, или, все же, отдельной букве.

Алфавит Диего де Ланда. thenib.com

Кнорозов фиксирует то, что расшифровано до него, дополняет это собственными открытиями. Он использует метод перекрестного чтения – сопоставляет фонетическое произношение иероглифа со значением слов из современного юкатекского языка. Его работа – скрупулезная и продолжительная. Суть открытия – не в неожиданном озарении, а в долгой систематизации маленьких догадок. Надо понимать, что дешифровка древних текстов отличается, конечно, от современного взламывания шифров. В древних текстах ничего не переставлено, символы стоят в правильным порядке, забыт лишь их смысл.

В 1955 году Кнорозов идет на защиту диссертации (как соискатель, в аспирантуру так и не взяли) со скромным названием «“Сообщение о делах в Юкатане” Диего де Ланда как историко-этнографический источник». Кнорозов не раз говорил, что «шел на защиту своей диссертации и не знал, чем она закончится – удачей или арестом». Все дело – в случайном противоречии с идеями Маркса.

Классики марксизма считали, что такая иероглифическая письменность, которую советский молодой ученый расшифровал у майя, соответствует стадии развития государства. В то время как Маркс настаивал на отсутствии в Древней Америке государств: майя у него были варварами.

Кнорозова часто позиционируют то ли жертвой советской бюрократии, то ли пострадавшим от режима. Надо признать, что в этом есть зерно истины – но только до момента защиты его диссертации. Академическая среда СССР, осознав открытие, делает все возможное для его популяризации. Глава диссертационной комиссии еще до защиты предупреждает журналистов, что готовится событие мирового масштаба. После трехминутного доклада Кнорозову присваивают звание не кандидата, а сразу доктора наук. Переведенное им «Сообщение о делах в Юкатане» печатается Издательством Академии наук.

В Мексике советское посольство выпускает переводы статей Кнорозова на испанский. О Кнорозове пишут в New York Times. В 1956 году он едет на Конгресс Американистов в Копенгаген. Становится организатором и руководителем Группы этнической семиотики Ленинградской части Института этнографии АН СССР. Там под началом ученого формируется настоящий центр семиотики. Вместе с учениками Кнорозов изучает другие системы древнего письма – фестские диски с Крита, киданьские надписи средневековой Монголии X–XII веков, протоиндийские тексты, древнее андское письмо, пиктографию айнов, рапануйское письмо на деревянных дощечках.

Вячеслав Всеволодович Иванов, который заведовал тогда Секцией лингвистики Научного совета при Президиуме АН СССР, вспоминал: «Кнорозов был самый аккуратный из нас. Он писал непрерывно планы того, что нужно сделать, и, более того, тут же эти планы осуществлял. В частности, грандиозную компьютерную работу, которая происходила в основном в Москве».

Кнорозов, слегка иронически, говорит так: «Майя – это только бухгалтерская работа, а главная задача наступления – теория коллектива». Через язык и коммуникацию он пытается прийти к объяснению явления коллективов, человеческих сообществ. В 1963 году Кнорозов публикует объемную монографию «Письменность индейцев майя», в которой дает описание письма майя, принципы дешифровки, каталог знаков, переводы некоторых текстов.

Американские коллеги, хоть и не без сопротивления, признают заслуги Кнорозова. В июне 1979 года в Университете штата Нью-Йорк в Олбани на конференции «Фонетика в иероглифическом письме майя» (Phoneticism in Mayan Hieroglyphic Writing) американские ученые официально признали метод Кнорозова правильным. Американский археолог Майкл Ко заявляет: «Прав оказался Кнорозов, и теперь мы все, занимающиеся майя, являемся кнорозовистами». На Родине за полный перевод иероглифических рукописей майя Кнорозова удостаивают Государственной премии СССР.

Несмотря на это, ученого долгое время – между 1956 и 1990 годами – не выпускали в зарубежные поездки. Ситуация начала меняться лишь с перестройкой.

В 1990 году Кнорозова приглашает приехать президент Гватемалы и вручает ему Большую Золотую медаль. В 1992 году приходит официальное приглашение из Мексики. Там Кнорозову дают орден Ацтекского орла, который вручается иностранцам за исключительные заслуги перед государством. Юрий Валентинович еще много раз съездит в Мексику. Мексиканское правительство будет помогать ему денежными переводами в тяжелые дни.

В 2018 году в мексиканской Мериде, столице штата Юкатан, рядом с Большим музеем майя Кнорозову установят памятник. Он изображен на нем с кошкой Асей в полный рост, на обратной стороне – конечно, иероглифы майя, по постаменту пущена фраза ученого: «Сердцем я всегда остаюсь мексиканцем». Рассказывают, что в первый визит, поднявшись на пирамиду майя, Кнорозов долго стоял один и смотрел вдаль. Расшифровку письменности майя по значимости открытия сравнивают – пусть и с преувеличением – с полетом человека в космос. И если начало покорения космоса побудило нас задуматься о будущем, то советский ученый Юрий Кнорозов заставил заговорить с нами древнюю, давно исчезнувшую цивилизацию.