текст
Патологический бунт: теория Рудольфа Вирхова
Представьте себе роман «Отцы и дети» с хэппи-эндом. Базаров не умирает от заражения крови, становится знаменитым врачом и делает пару научных открытий в области патофизиологии… Удивительно, но такой вариант развития событий тоже был. И не в какой-нибудь голливудской экранизации Тургенева, а в жизни немецкого физиолога Рудольфа Вирхова.
Потрясать основы, опровергать догматы и отрицать авторитеты – кажется, это то, чем Вирхов занимался всю жизнь. Но в истории он остался не как символ нигилизма, а как автор теории клеточной патологии. Причину болезни нужно искать внутри клетки организма! Эта идея в то время, когда возникновение недугов еще объяснялось «порчей соков», произвела в научных кругах эффект разорвавшейся бомбы. Масштаб «переворота» трудно переоценить: Вирхова в медицине сравнивают с Коперником в астрономии.
Впрочем, в XIX веке что-то «переворачивалось» постоянно: то научные взгляды, то формы производства, то политические режимы. Так что Вирхов, как и знаменитый тургеневский персонаж, – вполне герой своего времени. Даже подробности его биографии кажутся типичными, знакомыми по литературе.
В семье, где 13 октября 1821 года появился на свет Рудольф Людвиг Карл Вирхов, тяги к науке никто не имел. Дед и отец занимались торговлей – продавали мясо, бабка и мать не выходили за пределы «трех К» – Kirche, Kinder, Küche (церковь, дети, кухня). Вся жизнь маленького городка Шифельбейна в прусской провинции Померании больше располагала к неспешному обывательскому существованию, нежели к трудам на научной ниве. И все же, оставив за плечами гимназию, юный Рудольф уже точно знал: его привлекает медицина.
Скромный бюджет семьи не позволял юноше учиться в университете, но выход был найден. Берлинская военно-медицинская академия Фридриха-Вильгельма, известная также как «Пепиньер», объявляла «целевой набор» и готовила за казенный счет фронтовых врачей. Написав на вступительных испытаниях характерное сочинение на тему «Жизнь, исполненная труда и борьбы, не иго, а благословение», Рудольф Вирхов начинает путь к достижению своих целей.
Кайзеровская Пруссия с усердием заботилась о качестве подготовки военных медиков. Студенты жили в интернатах на всем готовом, а сама академия могла похвастать прекрасно оборудованными кабинетами для занятий науками, библиотекой из пятидесяти тысяч книг и высоким уровнем преподавания.
Рудольфу Вирхову повезло учиться у двух светил медицины сразу: биолога и физиолога Иоганна Мюллера и клинициста-терапевта Иоганна Лукаса Шёнлейна. Последний был не только блестящим преподавателем, но и рационалистом в профессии. Микроскоп и химический анализ он использовал для исследования мокроты, крови, тканей, тщательно изучал результаты вскрытия, чтобы добытые сведения применять у постели больного. Шёнлейн был убежден, что практические навыки врач должен подкреплять знанием точных наук – физики и химии. По словам Вирхова, «патологическая анатомия стала основой его диагностики, а последняя – основою его славы».Разделяя мировоззрение своих учителей, Вирхов в первой же научной работе провозгласил единственно правильным методом в медицине естественно-исторический.
Здесь помощник прозектора Вирхов наконец-то смог плотно заняться тем, что его особенно интересовало: патологической анатомией, которая помогала раскрывать сущность болезненного процесса и давала богатый материал для улучшения методов распознавания болезней и их лечения. Благодаря этим исследованиям в свет вышло много его научных работ, касающихся свертывания крови, закупорки кровеносных сосудов, воспаления артерий.
Уже через полтора года после прихода в Charité Вирхов завоевал авторитет среди коллег, и в августе 1845-го ему было поручено произнести речь на торжественном заседании в честь пятидесятилетия alma mater. Вирхов выбрал для этой речи тему «О необходимости и правильности медицины, обоснованной механической точкой зрения»… Выступление было блестящим, однако адепты традиционной для той эпохи медицины восприняли его как опасную и дерзкую выходку. Рассказывая об этом отцу, Рудольф так описал произошедшее: «Мои взгляды были настолько новы, что поставили вверх ногами все, что было до сих пор известно. Старые военные врачи вылезли из кожи; то, что жизнь сконструирована механически, казалось им расшатывающим государственные устои и антипрусским».
Вирхов и его единомышленники были убеждены, что в своих исследованиях нащупали правильное направление. Для пропаганды передовых научных взглядов им был необходим свой научный журнал, но на «борьбу за принципы и методы против школ и авторитетов» нужны были деньги… Несмотря на критику оппонентов, карьера Вирхова шла в гору: в 1846-м он был назначен прозектором, а в 1847-м стал доцентом университета. В его «кружок» стекались как молодые, так и более опытные ученые. Среди них вскоре оказался и пожилой берлинский врач Зигфрид Реймер, который так увлекся исследованиями Вирхова, что убедил своего брата Георга, успешного бизнесмена-книготорговца, заняться изданием нового журнала. Так вышел первый номер «Архива патологической анатомии, физиологии и клинической медицины». Очень быстро журнал, существующий и в наши дни под названием «Вирховский архив», приобрел репутацию самого передового медицинского издания в Германии, а имя возглавлявшего его молодого ученого – небывалую популярность.
Рудольф Вирхов дополнил теорию Шлейдена-Шванна существенным примечанием: клетки возникают только путем деления. Его знаменитое «Omnis cellula ех cellula» («Всякая клетка – от клетки») вошло во все учебники биологии. Кроме того ученый утверждал, что клеточная теория должна быть распространена из области гистологии и нормальной физиологии также и на патологию: ведь болезнь организма – это не что иное, как болезнь составляющих его клеток. Однако влияние, которое оказал Рудольф Вирхов на развитие клеточного учения, нельзя назвать однозначным: к примеру, в его работах имелась тенденция к рассматриванию организма не как единого целого, а как суммы клеток.
Базарову, конечно, такое и не снилось… А вот где «фигуру сумрачную и дикую» можно представить себе легко, так это в одной из германских провинций – Верхней Силезии – во время эпидемии тифа. Здесь оказывается и Рудольф Вирхов волей прусского министра просвещения. Ученый должен был сопровождать в поездке управляющего здравоохранением доктора Бареца, который не имел «достаточно досуга подвергнуть эпидемию ближайшему исследованию в интересах науки». Рудольф Вирхов на это своего досуга не пожалел.
В столице ходили слухи о том, что «крамольного патолога» послали в очаг заразы для укрощения бунтарского духа, но когда результаты проведенной Вирховом работы были обнародованы, злым языкам стало ясно: было бы гораздо спокойнее, если бы ученый «расшатывал устои», работая в своей лаборатории…
Берлинскому обществу научной медицины были представлены «Сообщения о господствующей в Верхней Силезии эпидемии тифа», занимающие 180 страниц печатного текста. Факты указывали на то, что проблема эпидемии лежала далеко за пределами медицинской науки: население немецкой провинции живет в антисанитарии, невежестве, пьянстве и нищете, в то время как «ни в одной из германских провинций не было такой богатой земельной аристократии…».
Выводы ученого были актуальны как никогда – на дворе стоял «безумный» 1848 год. «Весна народов», последовавшая за Февральской революцией во Франции, расцвела и на германской почве знаменитыми «мартовскими днями». События сменяли друг друга с неимоверной быстротой: депутация к королю, требования конституции, Берлин на осадном положении, политические собрания в университетских аудиториях… Когда Вирхову, как представителю менее привилегированных профессоров университета, министр просвещения не позволил участвовать в обсуждении реформы образования, тот возглавил университетскую оппозицию. Результатом событий, последовавших за этим шагом Вирхова, стала его своеобразная «политическая ссылка».
Власти не простили ему выводов по силезской эпидемии, тем более что он выступил с новыми разоблачениями. На сей раз речь шла о «психической эпидемии 1848 года» – так Вирхов окрестил прокатившуюся по стране революцию. Используя медицинские термины, он анализировал причины ее неудачи: «Как хорошим врачам, нам не остается ничего другого, как произвести вскрытие и воспользоваться эпикризом (оценкой) для уроков в будущем». Выход Вирхов видел в закладке «нового государственного здания», важной частью которой должна стать радикальная реформа здравоохранения.
Вирхов быстро превратился в популярную политическую фигуру. В октябре 1848 года 27-летний доцент университета был избран членом Прусского учредительного собрания, но начать депутатскую работу не смог за молодостью лет и был вынужден отказаться от своего мандата. Чиновники от медицины продолжали его травить: оставили без квартиры в Шарите, а потом и вовсе прозрачно намекнули о необходимости ухода с прозекторской должности.
Пристанищем для гонимого ученого стал университет провинциального Вюрцбурга, где Вирхову предложили место профессора кафедры патологической анатомии. Формально должность была даже повышением, тем более что кафедр такого профиля в Германии еще не было. В обмен на эту «милость» король Максимилиан II потребовал у «бунтаря» письменного обещания прекратить свою радикальную политическую деятельность.
Смиренно удалиться от столичной суеты Вирхову помогло важное обстоятельство: он женился на дочери своего коллеги – известного берлинского гинеколога Майера.
Жена Вирхова, Роза, была девушкой из «академической» семьи и примерной немкой. В 1851 году у них родился сын Карл, ставший впоследствии химиком, в 1852 – Ганс, будущий анатом, в 1855 – дочь Адель, в 1856 – сын Эрнст. Дом Вирхова в Вюрцбурге выглядел как обитель тихого семейного счастья. Между тем, в отношениях супругов не все было гладко. Роза болезненно воспринимала одержимость мужа медициной. И ее можно понять: во время свадебного путешествия по Швейцарии он проведывал обитателей сумасшедшего дома в горах кантона Берн, а его обычный режим дня предполагал работу до трех часов ночи и подъем в 6.30, после чего он вновь бежал на работу… «Роза много плачет», – писал Рудольф отцу.
Характер Вирхова тоже был вполне «базаровский». Студенты слагали о нем легенды и… анекдоты. Строг и требователен он был чрезвычайно. Количество часов на медицинском факультете по его инициативе было увеличено в четыре раза, сданный экзамен был сродни подвигу. Однажды он спросил студента, какие тот знает потогонные средства. Экзаменуемый долго перечислял все, что знал по этой теме, но профессор все еще не был удовлетворен его ответом. Студент в очередной раз глубоко задумался и выдал: «Прекрасное потогонное средство – это экзамен у Вирхова…»
Переломным для ученого стал 1856 год. Он вернулся в Берлин, где специально «под него» в университете создали кафедру патологической анатомии, общей патологии и терапии. Здесь же, в Шарите, он возглавил Институт патологической анатомии. Но от защиты общественных интересов Вирхов не отказался. Став спустя три года членом Берлинского муниципалитета, он много работал над благоустройством города: например, благодаря его инициативе в Берлине появилась новая канализация.
Вирхов был избран в сейм – прусский парламент, где основал Прогрессистскую партию. Прямота в политических вопросах даже довела его до дуэли с канцлером Отто фон Бисмарком! Поединок, впрочем, закончился своеобразно. К Вирхову явились секунданты, а ученый выбрал в качестве оружия… две одинаковые палки колбасы, утверждая, что одна из них заражена смертоносными бациллами. «Его превосходительство может оказать мне честь, выбрав и съев одну из них. Я же съем другую!» – пояснил он секундантам. Канцлер от дуэли отказался.
Только разменяв восьмой десяток, Вирхов навсегда покинул Рейхстаг. Смерть застала его 5 сентября 1902 года. Рядовым жителям Берлина об этом удивительном человеке напоминает больница, основанная в 1906 году. Она является частью университетского комплекса Шарите и носит имя Рудольфа Вирхова, ученого, чей бунтарский дух заставил одну эпоху в медицине смениться другой.
Личность
Анна Лаптева
Машины и Механизмы
Всего 0 комментариев
Убил тысячи и спас миллионы: как отец химического оружия подарил людям урожай из воздуха
Теперь ты мой!
Безжалостный мистер Бик
