Кризис, которого я жду

К ТРЕВОЖНЫМ ЗВОНОЧКАМ семейного кризиса относят также все более уверенные позиции, которые занимают однополые браки. Если опустить противоречия с традиционными моральными ценностями и невозможность рожать общих детей, то причин не считать такие союзы семьями, в общем-то, нет. Общее хозяйство и бюджет, эмоциональная связь – это само собой, но главное – таким парам приходится идти против осуждающего большинства, а значит, беречь свой мирок от любого постороннего вмешательства. Именно такого единомыслия часто и не хватает обычным семьям. Правда, вопрос воспитания детей однополыми родителями еще надолго останется спорным: во-первых, толерантность общества в подобных вопросах формируется буквально на крови, а в-главных, «добро» на такое воспитание ударит по биологическим функциям семьи, которые и без того снижаются. Так что гомофобам можно милостиво не бояться: популярность однополых браков едва ли когда-нибудь достигнет критической отметки.

Беспокойные британские ученые предрекают, что в развитых странах интерес к институту брака в ближайшие 20–30 лет окончательно отомрет – к тому времени человеку будет уже не объяснить, как можно провести с одним партнером всю жизнь, и зачем вообще тратить усилия на организацию «ячейки» некой весьма размытой общности под именем «общество».

ВООБЩЕ ИНСТИТУТ БРАКА настолько древний, что было бы странно сейчас не наблюдать в нем никаких перемен. Эксперименты с формой семьи тоже начались не сегодня, просто мы принимаем их за чудачества знаменитостей или распущенность соседей, и привычнее нам все же моногамия, несмотря на ее неразумность с биологической точки зрения. Если разобраться, культ верности до гробовой доски разбивает семьи так же успешно, как и сохраняет: измена становится причиной каждого второго развода (далее в рейтинге идут пристрастие к алкоголю и наркозависимость). Антропологи утверждают, что моногамия появилась вместе с зарождением аграрного общества, когда человеку стало выгоднее сосредоточить заботу о потомстве в одном «гнезде». Сегодня выживание стало делом более простым, а контрацепция более надежной, и призрак полигамии, который и раньше неофициально бродил по не приспособленной для этого Европе, вполне мог бы становиться все материальнее. Но не факт, что к моменту его полной материализации вообще будет существовать понятие брака – по крайней мере, официального, в котором все друг другу что-то должны, и это закреплено законодательно.

Если муж состоит в браке с двумя и более женами, это полигиния; если у жены более чем один муж – это полиандрия. В некоторых исламских странах существует модель «коллективный муж», когда несколько женщин (например, сестер) берут в мужья одного мужчину. Кое-где в Индии, Южной Америке и Океании сохранилась модель «коллективная жена». В групповом браке, известном нам как «шведская семья» (шведы, кстати, причастны к этому термину не больше нас), фрагментация на пары отсутствует: роль мужа играет мужской коллектив, роль жены – женский.   

ЕЩЕ СОВСЕМ НЕДАВНО совместная жизнь «без росписи», особенно в юном возрасте, не поощрялась общественным мнением, а в провинции резко осуждалась. Особенно страдала репутация женщины, для которой в эпоху патриархата неясность семейного статуса означала «неуспешность» или вовсе безнравственность. Сегодня, когда времена домостроя миновали, а в речи демографов появилось симпатичное слово биархат, гражданский брак по инерции остается любимой темой споров на дамских интернет-форумах. Страсти кипят вокруг «быть или не быть»: подразумевает ли такой союз искренность и порядочность «второй половины», гарантирует ли все это официальный брак и спасет ли в случае чего штамп в паспорте.

Парадоксы нашего законодательства и бумажная волокита действительно не способствуют желанию оформлять даже серьезные отношения: неизвестно, уцелеет ли любовная лодка под атакой совместного быта, а развод со всеми вытекающими – та еще процедура. Правда, делить нажитое в гражданском браке еще сложнее. Наверное, поэтому чаще всего пробный брак выбирает молодежь (конкретнее – половина пар 18–24 лет), еще не обремененная имуществом и отрицательным жизненным опытом. Зато располагающая временем на «репетицию» семьи, в которой еще нет брачных обязанностей, но всегда есть право на отступление и шанс увидеть возлюбленную (-ого) во всей красе – ведь распознать транжиру в конфетно-букетный период еще можно, а вот разбросанные носки перестают быть милой ерундой только при проживании на одной территории.

С термином «гражданский брак» в России вышло легкое недоразумение. В народе так называют брак, не оформленный официально, – сожительство, как выражаются в органах внутренних дел. Но в действительности это союз именно зарегистрированный. Гражданский брак, заключаемый без участия церкви, появился в 1917 году, после октябрьского переворота. Тогда противопоставление «церковный – гражданский» было актуально с документальной точки зрения. Позже необходимость в уточнениях отпала, но понятие успело закрепиться в языке. Если вы хотите прослыть человеком грамотным (или просто занудой), можете при случае поправлять собеседников: то, что все мы называем гражданским браком, по сути есть конкубинат. Появился он еще в древности, и характерен не только для России, но и для Европы: в благополучных Франции и Швеции, например, так живут 60 процентов пар.

ГОСКОМСТАТ УТВЕРЖДАЕТ, что каждая шестая семья в России является неполной, и у 13 процентов детей один родитель. Но если учитывать не только количество рождений вне брака, но и число разводов, и высокую смертность, то получится, что до 18 лет пожить в неполной семье (внебрачной, осиротевшей или разведенной) успевает каждый второй ребенок (в странах Европы и США цифры примерно те же). Неполную семью принято считать чуть ли не главным фактором риска при воспитании: на одинокого родителя сваливается слишком много материальных и педагогических проблем, на ребенка – дефицит родительского внимания и дезориентация в окружающем мире. Непреклонная статистика фиксирует у таких ребят низкую успеваемость и склонность к невротическим нарушениям (здесь же часто припоминают, что большинство гомосексуалистов вырастает именно в неполных семьях). Но практика показывает, что разговоры о бессилии одиноких родителей и неизбежных психологических травмах их детей – большое преувеличение. Хотя для тех и других неполная семья действительно тяжелый крест, связывать с ней все проблемы воспитания – это просто самый легкий путь. По которому можно далеко зайти, учитывая, что еще до сегодняшних проблем с количеством разводов целое поколение выросло без отцов, погибших на фронте.

Здесь меня можно одернуть: если полнота семьи не так важна, откуда тогда взялось понятие «безотцовщина» (материнские семьи составляют абсолютное большинство среди неполных)? Думаю, примерно оттуда же, что и понятие «венец безбрачия», например. Большая часть пьющих, бьющих или просто плюющих на воспитание семей очень даже полные: с мамой, папой и штампом в паспорте (братья из нашей притчи, скорее всего, выросли как раз в такой). Наличие обоих родителей было действительно необходимо, пока женщина находилась в подчиненном положении, но ведь сегодня биархат предоставляет ей куда больше возможностей и полномочий... которые мужчины в массе своей без возражений с себя слагают. Можно ли в этом случае говорить о кризисе семьи? Скорее, о преобразовании. Конечно, чаще всего семья «мама плюс ребенок» менее обеспечена, но сравнивать это с формально полной и при этом проблемной семьей просто глупо.

ПОД ПРИСТАЛЬНЫМ ВЗГЛЯДОМ УГРОЗЫ, нависшие над институтом семьи, выглядят не столь угрожающе. Люди не перестали создавать пары, семью по-прежнему считают наивысшей ценностью 83 процента. Может быть, мы не того боимся?

Семья действительно меняется – она теряет свои функции. В первую очередь это рождение детей: еще в XIX веке философа Огюста Конта назвали сумасшедшим, когда он предсказал зачатие без участия мужчины, но сегодня такое время настало. Уже давно нет больших семей, все чаще люди объединяются, чтобы жить для себя, максимум – друг для друга.

Семья больше не обязательна для накопления и приумножения богатства и передачи, например, уникального ремесленного опыта и секретов от старших младшим. У семьи больше нет монополии на воспитание – большинство родителей стараются доверить это профессионалам в садах, школах и студиях (хорошо, если не телевизору). Многие века воспитание означало обучение человека стереотипам поведения, от которых нельзя отклоняться. Сегодня мир меняется так быстро, что дети осваивают его быстрее и успешнее родителей – опыт предыдущего поколения остается востребован разве что в нравственном смысле, но и здесь молодые чаще предпочитают жить своими ценностями. К традиционному конфликту отцов и детей прибавился конфликт моральных норм: современный человек так смутно понимает, чего он хочет, что стандартное определение семьи – «основанная на браке и кровном родстве малая социальная группа, объединенная эмоциональной связью, взаимными обязанностями, совместным проживанием и ведением домашнего хозяйства» – становится правдивым только в части родства.

ОДНА МОЯ ПОДРУГА четыре года прожила в Англии, где в перерывах между работами активно путешествовала по стране и изучала нравы. В том числе и семейные: «У меня создалось впечатление, что молодежь там совершенно не стремится заводить семьи. Большинству интереснее накуриться, нанюхаться и погулять, а семья – это, как они выражаются, скучно... Думаю, лет через десять к этому придет и наша страна». По мне так и хорошо, если придет. Потому что если человека, которому больше хочется нюхать, заставить жениться (выйти замуж), вероятность его дальнейшего перевоспитания составит всего несколько процентов. Зато куда более вероятно, что вскоре нанюхаться захочет его супруга (супруг), и получится два (как минимум) пропащих человека.

Специально привожу в пример Англию: на фоне монархии крушение древнейшего института выглядит особенно эффектно. Честно говоря, я каждый раз, слушая кликушества о язвах на теле семьи, думаю: «Ну наконец-то они разрастаются!»

НАКОНЕЦ-ТО ЗАКРУТИЛСЯ ПРОЦЕСС, который едва ли можно остановить, даже если очень упираться, и который должен привести к качественным переменам: если дать всем семейным стереотипам возможность развалиться, заводить семью будут только те, кому это действительно нужно. Скорее всего, нас (точнее, уже их) станет меньше (демографы обещают, что рост населения остановится уже к 2035 году), но они будут воспитываться людьми, которые четко знают, чего хотят.

Наконец-то семья перестанет быть условием успешности и востребованности: люди поймут, что реализоваться в жизни можно и без потомства, и без отметки в паспорте на страницах 14–15. 

Наконец-то брак перестанет восприниматься как необходимая платформа для рождения детей и в связи с этим осмысляться как моральный долг. И девушки перестанут бежать из провинции только потому, что после двадцати пяти перейдут в разряд вековух, и за свою свободу им придется оправдываться перед обществом.

Наконец-то брак сам по себе перестанет быть достижением или грунтом, на котором должна вырасти ответственность. И юношей перестанут отправлять в ЗАГС на перевоспитание, взросление и остепенение.

Наконец-то подход к созданию семьи будет прагматичным, как при строительстве дома. Сейчас эти «дома» строят по сценарию сказки о трех поросятах – кто из веточек, кто из соломы, и только каждый третий всех умней и понимает, что для такого дела нужны камни, особенно в наших юридических условиях. Кстати, утверждение о том, что каждый человек должен родить сына, построить дом и посадить дерево, сегодня несколько неактуально, а в части рождения потомства просто опасно. Потому что прекрасную фразу, как часто бывает, переврали – в первоисточнике (Талмуд, трактат «Сота») она звучит так: «Человек должен сначала построить дом и посадить виноградник, а потом жениться». Гораздо больше логики.

ЕСЛИ ПРЕДСТАВЛЯТЬ сегодняшнюю семью пресловутой ячейкой общества, опасаться действительно есть чего: с таким количеством разнородных и разновеликих ячеек, которые к тому же стремительно меняются, ни один ячеистый материал долго не протянет. Но возможно, семья – это некая систематическая единица, таксон, как говорят биологи? И главная ее задача – не воспроизведение себе подобных и не сохранение традиций. Даже не функция «отдушины» и «тихой гавани» с запахом пирожков, потому что иногда кажется, что эти люди посланы тебе в наказание. Истинное назначение семьи – быть буфером между человеком и человечеством. В таком случае она может быть любой: состоять из бабушек и дедушек, друзей и коллег, домашних животных или цветка аглаонемы, который вы всюду таскаете с собой. Она должна быть разной – настолько, насколько мы хотим развиваться дальше. И тогда у нее может вообще не быть никаких функций, кроме одной – ждать вас дома (ну, или там, где для вас больше чем дом) и давать настоящее ускорение, которым вы могли бы распорядиться на свой вкус. Потому что если такого буфера не будет, у нас не останется никакой надежды на индивидуальность в этом мире.