Утро ветерана

     Резкий звонок застал его за приготовлением завтрака для правнуков. 90-летний, но еще по-солдатски подтянутый дядя Сеня как раз нарезал балычок своим любимым ножом, который снял в 42-ом с эсесовца, убитого им в рукопашной. Он любил эту надежную, испытанную временем немецкую сталь фирмы «Крупп», а новомодные электронные нарезалки, которыми была набита кухня, старика раздражали.

Потом он обложил янтарные ломтики тугими блестящими маслинками и приправил все соком лимона и авокадо. Своей очереди в холодильнике «Розенлефф» дожидались истекающий маслом свежий шмат итальянской солонины, в «тефалевской» кастрюльке отмачивался купленный в шесть утра изрядный кусок телятины, да еще посыльный, доставивший мясо, вручил дяде Сене, как постоянному клиенту, пучок свежесрезанной редиски, пупырчатых корнишонов, а также зеленого лучка, сельдерея и петрушки. Оставалось поставить на стол хрустальную салатницу с маринованными лисичками, открыть банку акульих плавников и наполнить стаканы апельсиновым соком.

В это время как раз прозвучал резкий звонок. «Что за привычка таскать пенсию в такую рань?»- раздраженно подумал дядя Сеня и, шаркая мягкими корейскими тапочками, пошел открывать.

Да, это был почтальон с пенсией за ноябрь. Деньги, как всегда, лежали в расшитом бязью матерчатом конверте, почтальон, молодой черноусый парень, как всегда, улыбался, и, как всегда, держал под мышкой перевитую алой ленточкой коробку.

- Если это очередная бритва «Браун», - строго сказал дядя Сеня, - можешь оставить ее себе. Я ими скоро кактусы буду брить.

- Дядь Сень, - засмеялись черные усы, - ну не я же эти подарки для ветеранов придумал. Мое дело – принести, а что там, я даже не знаю.

На это раз в коробке лежал карманный переводчик с английского на 5 тысяч слов.

- Ну, вот зачем он мне, ну зачем? - спросил дядя Сеня почтальона. Потом махнул рукой и сказал: «Ладно, правнукам подарю». Затем, как всегда, скрупулезно пересчитал деньги, как всегда автоматически перевел их в доллары, и, как всегда, получилось, чуть больше тысячи «баксов». И опять же, по своему обыкновению, попытался засунуть одну радужную бумажку в нагрудный карман почтальона.

- Дядя Сеня, вы опять за свое? - возмутился черноусый. - Да это я вам должен половину зарплаты отдавать за то, что вы нас от фашистов спасли! – И в глазах парня не было ни тени лицемерия.

Дядя Сеня, как всегда, смутился, сунул купюру в карман шелковой пижамы, расписанной под японское кимоно, и потащил почтальона на кухню. Там он достал из морозилки запотевшую бутылку коллекционной «Петровской», и они с парнем вкусно закусили ее рыжими сопливыми лисичками.

- Ну, это ж совсем другое дело! – засмеялся черноусый и, хитро подмигнув, полез во внутренний карман кителя. – У меня для вас еще один подарочек есть…

Подарком оказалось письмо от дядьсениного однополчанина Валентина Емельяновича Плотникова из-под Челябинска, который вот уже полгода молчал и ни на какие письма и звонки не отзывался.

Но прочитать письмо дядя Сеня не успел, потому что, только ушел почтальон, поднялись правнуки и, шумно позавтракав, умчались на свою учебу. Каждому дядя Сеня вручил по сто долларов.

Потом явился с еженедельным визитом участковый врач и, после традиционного прослушивания и простукивания, как всегда, стал уговаривать вырезать этот злополучный осколок. А дядя Сеня, как всегда, объяснял свой отказ тем, что ему тоскливо валяться в одноместной палате, пялиться в телевизор и сдавать кал-мочу на анализы. «Жил с этим осколком, с ним и помру», - говорил дядя Сеня, провожая врача до двери.

И только потом ветеран вернулся в свою опустевшую огромную квартиру, надел очки в золотой оправе, подаренные на недавний юбилей, и стал читать тетрадные страницы в клетку, исписанные кривым почерком Вальки. Того самого Вальки, что в 43-м вытащил друга из-под развороченной пушки и под огнем пер до медсанбата.

Валька Плотников писал, что у него все хорошо. Правда, внук пропил его пенсию за август, да и сортир, что на улице, не мешало бы починить, но зато картошка в этом году уродилась добрая и с голоду помереть не даст. Что он, Валька, давно не писал, потому что долго лежал в больнице, где его лечили от одного, а оказалось совсем другое, и его, старого пня, стали лечить от этого другого, да на грех застудили почки, так как больница целый месяц не отапливалась, и теперь он, боевой офицер, ссыться в постель, как трехлетний пацан…

Дядя Сеня отложил письмо и вышел на балкон вдохнуть свежего морского воздуха, потому что дыхание вдруг перехватило и стало невыносимо больно дышать. Он вышел на балкон, кое-как протолкнул через горло застрявший там комок и заплакал по своему другу Вальке и своей военной юности. Стоял и плакал ветеран и инвалид Отечественной, кавалер двух орденов Славы и семи медалей трижды раненый гражданин Израиля Семен Яковлевич Либерман. На берегу Мертвого моря. И ничто уже утешить его не могло…