Как сговорились

Что это такое?

Теории заговора, или конспирологические теории, доказывают, что события или процессы в мире (как правило, негативные) происходят по сценарию. И он написан и реализуется некими могущественными людьми (или существами), которые стремятся завладеть миром и управлять им ради своей выгоды – или уже владеют и управляют. Такие теории не допускают случайностей и спонтанностей: согласно им, все происходящее подчинено чьей-то злой воле – именно злой, так как таинственные заговорщики почти никогда не замышляют против других добро. При этом события или процессы, вокруг которых конспирологические теории строятся, уже имеют логическое или научное объяснение без всяких апелляций к тайному заговору.

Теорий заговора очень много: какие-то из них интерпретируют лишь отдельные факты, другие связывают все эти интерпретации в грандиозное полотно того самого романа – многослойного и многожанрового. «Во всем виноваты масоны», «СПИДа не существует», «планетой правят рептилоиды», «вышки 5G опасны для здоровья», «американцы не были на Луне», «QR-код – метка дьявола», «Земля плоская» – все это теории заговора. Теоретики заговора – давайте будем так их называть – не обязательно верят сразу во все конспирологические теории. Кто-то привержен только одной. Например, если вы не верите, что людей чипируют через вакцину от Covid-19, но верите в заговор историков против отдельной страны – вы тоже конспиролог.

Когда это началось?

Предки теорий заговора появились в древности. К ним относятся, например, кровавые наветы – ранних христиан и евреев обвиняли в человеческих жертвоприношениях еще в Древнем Риме (кстати, кровавые наветы на евреев распространяются до сих пор). В Средние века причиной бед считались козни дьявола и тех, кто с ним связан, – «колдунов» и «ведьм». В эпоху Просвещения популярность обрели антимасонские теории.

Сожжение ведьм на костре. Иллюстрация: Zentralbibliothek, Zürich, britannica.com

Но «полноценные» теории заговора начали появляться в XVIII–XIX веках. Этому способствовало несколько факторов. В жизни людей уменьшилась роль религии, и то, что когда-то можно было объяснить только божьей волей, теперь могло быть под силу человеку или группе людей – влиятельных, но все же земных существ. Все большее число населения начало получать образование и не просто принимать какие-то события, а осмысливать их критически. Появились национальные государства, где националистические идеи («не наш – значит враг») помогали в самоопределении народов. Наконец, в государствах менялись политические режимы, появилась демократия, люди получали возможность выбирать и быть избранными, а борьба за симпатии большинства нередко ведется именно с помощью конспирологических идей – «они вас используют, но мы положим этому конец».

Ну а настоящий расцвет конспирологии мы можем наблюдать сегодня, когда доступно огромное количество информации, и ее так легко искажать и распространять, «разоблачая» заговоры. При этом переборщить с разоблачением сложно: частое упоминание какой-то информации лишь убеждает людей в ее истинности – далеко не каждый захочет разобраться в чем-то самостоятельно.

Когда подключились ученые?

Автором термина «теория заговора» считается Карл Поппер – австрийский и британский философ и социолог, основоположник концепции критического рационализма. В 1945 году он опубликовал книгу «Открытое общество и его враги», где раскритиковал работы Платона, Гегеля и Маркса и даже обвинил их авторов в создании идейной базы тоталитаризма. В первом томе этой книги Поппер описывает «заговорщицкую теорию общества, теорию заговоров», согласно которой «объяснение социального явления состоит в обнаружении лиц или групп лиц, которые заинтересованы в появлении этого явления».

Карл Поппер. Фото: David Levenson/Getty Images, theguardian.com
«Вера в гомеровских богов, заговорами которых объясняли историю Троянской войны, прошла. Боги изгнаны, – пишет Поппер. – Однако их место заняли могущественные индивидуумы или группы – злонамеренные группы, порочные замыслы которых ответственны за все то зло, от которого мы страдаем. Это могут быть и сионские мудрецы, и монополисты, и капиталисты, и империалисты».

Но выражение «теория заговора» встречалось и раньше – в американских газетах начиная с 1870-х годов. Часто в пример приводится издание St. Louis Daily Globe-Democrat и его публикация от 5 июля 1881 года, посвященная покушению на президента Джеймса Гарфилда. Шарль Гито – писатель, адвокат и очень честолюбивый человек – считал, что привел Гарфилда к победе на выборах (на самом деле он лишь написал две речи в его поддержку, причем они даже не были уникальными по содержанию), и надеялся получить за такую помощь высокую должность. Когда ожидания не оправдались, Гито решил, что Гарфилд, не способный на благодарность, намерен уничтожить Республиканскую партию, а может, и всю страну, и «предотвратил» это: подстерег президента в одной из поездок и выстрелил в него из пистолета. «“Теория заговора” – если действительно беспочвенный вымысел злого ума может быть удостоен имени теории – ни в коем случае не является наименьшим из зол, причиненным стране пулей Гито», – написали в заметке об этом событии в St. Louis Daily Globe-Democrat.

Покушение на президента Джеймса Гарфилда. Иллюстрация: W. A. Rogers, Harper’s Weekly, thehistoryblog.com

Именно в США конспирологические теории впервые стали исследоваться с научной точки зрения. На данный момент есть три подхода к их изучению. Первый подход, который долго был доминирующим, сформирован историком Ричардом Хофштадтером в середине XX века. Хофштадтер считал, что конспирологов объединяет параноидальное мышление, причем больше всего это характерно для сторонников праворадикальной риторики.

Второй подход появился в 1980–1990-е годы. Его сторонники, наблюдая за деятельностью ультраправых организаций в США, пришли к выводу, что конспирология – скорее, инструмент политических манипуляций, метод политической борьбы.

С этим мнением перекликается третий подход, предложенный уже в XXI веке американским политологом Марком Фенстером. Он считает, что теории заговора – это «теории о влиянии». Они помогают создать общность людей, которые противостоят козням (часто – мнимым) «других» – представителям иных культур, религий, национальностей, политических партий и т. д. При этом, по мнению Фенстера, теории заговора не только описывают известные события, но и пытаются найти и обнародовать (или сфабриковать) неизвестные ранее факты, чтобы раскрыть обывателям глаза на истинную сущность их «врагов».

Но и подход Фенстера нельзя назвать исчерпывающим. Теории заговора – не всегда «про политику», они давно вышли за пределы радикальных групп и стали частью современной культуры, а также способом постигать мир. Так что у социологов, антропологов, политологов, историков, психологов впереди еще много работы по изучению конспирологии.

Какими они бывают?

Исследователи по-разному классифицируют теории заговора. Например, политолог Майкл Баркун выделяет событийные теории («американцы не были на Луне»), системные теории о тайных группах («во всем виноваты евреи») и теории суперзаговора («миром правит теневое правительство»). Философ Мюррей Ротбард считал, что есть поверхностные теории заговора, а есть глубокие. В первом случае теоретики ищут виновных в чем-то конкретном, уже случившемся, а во втором начинают с подозрений, для которых находят «факты», подтверждающие их подозрения. А литератор Джесси Уокер разделяет конспирологические теории по образу врага, который может быть внешним (инопланетяне, англосаксы), внутренним (масоны, либералы), находиться сверху (условная правящая верхушка) или снизу (условный низший класс).

Кадр из фильма «Люди в черном». Агенты сверхсекретной организации, созданной для наблюдения и контроля за деятельностью инопланетян на Земле и поддержания порядка (ну и спасают мир по совместительству). Сохранить секретность им помогает нейтрализатор воспоминаний. screenrant.com

В теориях заговора мир черно-белый, люди делятся на своих и чужих, жертв и заговорщиков. Там ничего не бывает случайно, все события связаны друг с другом и чем-то обусловлены. В них часто фигурируют известные личности. В них не работает принцип Оккама – ничему нет простого объяснения и за всем стоят сложные процессы. Наконец, конспирологические теории, как и лженаучные, не фальсифицируемы, в них не соблюдается Закон исключенного третьего, они подкрепляются круговыми рассуждениями, а отсутствие доказательств, противоречия и аргументы «против» интерпретируются как свидетельства истинности.

Кто в них верит?

Есть ли у сторонников теорий заговора обобщенный портрет – пол, возраст, размер дохода? Скорее нет, чем да, и даже уровень образования большой роли не играет. «Перед конспирологией не могут устоять даже профессора, президенты и нобелевские лауреаты», – пишет британский ученый и журналист Роб Бразертон.

По данным ВЦИОМ, среди тех, кто верит в существование тайных организаций, больше людей старше 65 лет (49 %) и активных телезрителей (48 %). Действительно, секретная информация о том, что «от нас скрывают», чаще приходит через мессенджеры от наших родственников в возрасте. Мы делаем скидку – многие из них просто не привыкли фильтровать информацию такого рода. Но и подросткам, которые с пеленок находятся в цифровой реальности, сложно отличить правду от конспирологии – это показало исследование Центра по противодействию цифровой ненависти в США.

Иллюстрация: WHO/Sam Bradd, unaids.org

Есть научные исследования, в которых прослеживается связь между конспирологическим мышлением и низким уровнем психологического благополучия, нарушением привязанности, параноидальностью. Но в целом ученые склоняются к тому, что предрасположенность к конспирологии связана не с психическими патологиями, а с особенностями человеческого мышления в целом. И тут мы подходим к главному вопросу: почему мы верим в теории заговора?

Зачем они нам?

Социальные психологи из Кентского университета в 2017 году описали три главных причины, по которым люди симпатизируют конспирологии. Первая – это обычная любознательность, желание найти причинно-следственные связи, которые помогут понимать происходящее. Вторая – желание контроля. Здесь с ученым согласны представители Лейденского университета, которые выяснили, что чем меньше у человека ощущения контроля происходящего, тем больше он склонен к конспирологии. Если мы знаем, откуда ждать угрозы, она хотя бы не застанет нас врасплох, а иногда нам даже кажется, что мы ей противостоим – например, антипрививочники думают, что несут благо всему миру, отказываясь от вакцинации. Третья причина – стремление превознести свою группу, особенно если она в «аутсайдерах» или представляет какое-то меньшинство. Когда существуют могущественные «они», которых можно обвинить в нашей обездоленности, то собственный груз ответственности за неудачи кажется не таким тяжелым.

Те же ученые из Лейденского университета установили связь конспирологического мышления и ощущения беспомощности. В ходе их эксперимента испытуемые, которые чувствовали себя бессильными, были более склонны искать злой умысел там, где другие его не видели. Представители Принстонского университета выяснили, что вера в теории заговора часто связана с отчужденностью, ощущением отверженности. Здесь важны не только личные, но и коллективные неудачи: люди, которые чувствуют, что ценности их общества под угрозой, охотнее верят в конспирологию. Политолог Джозеф Усински и вовсе считает, что «теории заговора – удел проигравших», то есть тех, кто не может ни на что влиять, включая свою жизнь.

Здесь же стоит сказать о страхе неопределенности, от которого наш мозг стремится избавиться, а потому цепляется за то, что дает ясную картину мира. По мнению когнитивного нейробиолога Колина Элларда, за это стоит благодарить эволюционный отбор. Нам жизненно важно оценивать настоящее и хоть чуть-чуть предугадывать будущее. Поэтому во время кризисов: чрезвычайных ситуаций, катастроф, эпидемий, военных конфликтов – доверие к теориям заговора тоже растет. А когда у нас пытаются «отнять» теории, в которые мы верим, наш мозг воспринимает это как угрозу.

Процесс описали американские нейробиологи из Университета Южной Калифорнии: с помощью функциональной магнитно-резонансной томографии они фиксировали, как мозг людей реагировал на тезисы, которые противоречили их политическим взглядам. Если кратко – активно сопротивлялся. В этом нет ничего удивительного для тех, кто хоть раз пытался переубедить теоретика заговора. Любые контраргументы для такого человека – лишь подтверждение его правоты.

Еще одна эволюционная «фишка» нашего мозга – недоверие к чужакам, или, выражаясь языком социальной психологии, «детектор опасных коалиций». Для наших предков вторжение чужаков всегда означало захват, войну, потери. Сегодня физически нарушить границы стало сложнее. Но наш мозг по-прежнему ищет такие угрозы, чтобы обезопасить нас. К конспирологии нас может склонить и чей-то авторитет. Если мы восхищаемся какой-то личностью, прислушиваемся к ее мнению по важным для нас вопросам, и вдруг она начинает публично нести чушь о наночипировании – мы как минимум попробуем разглядеть в этом рациональное зерно. А кто-то пойдет дальше и создаст стройную теорию.

Не будем забывать о банальной человеческой любви к сплетням. Кажется, что это просто способ развлечься (часто так и есть), но вот британский антрополог Робин Данбар считает, что сплетни – эволюционный механизм, который когда-то помогал людям распространять ценную информацию в сообществах. Также это способ бороться со стрессом и наладить отношения с другими. Наконец, людям просто нужно создавать истории и делиться ими. Это уже не способ описать и объяснить мир, а способ его осмыслить и понять, как в нем жить. С этой точки зрения конспирологические теории выполняют ту же миссию, что и литература, искусство или кино.

Приверженность конспирологии можно было бы считать причудой или своеобразным хобби – занимаются же люди экстремальным спортом, исторической реконструкцией или резьбой по яичной скорлупе. Но важно помнить, что конспирология – это не литературное творчество. Это вера, а вера способна на многое, включая опасные вещи. Такая вера размывает знание, мешает адекватно оценивать реальность, иногда несет прямую угрозу здоровью и жизни, причем и для тех, кто эту веру не разделяет. Кого-то она убеждает в неуязвимости, кого-то – в беспомощности, то и другое мешает менять свою жизнь, ведь для этого надо увидеть реальное положение вещей. Отсюда – в том числе – растут и корни политической пассивности, ведь какой смысл брать что-то в свои руки, если все давно в «их» руках.

И все-таки польза от теорий заговора есть! Их противники говорят, что в конспирологии нет ничего общего с реальностью. А вот и нет – с реальностью ее связываем мы сами. Во-первых, любая конспирологическая теория – возможность узнать больше о себе, о том, что нас на самом деле тревожит, чего нам в действительности не хватает. Во-вторых, это некая зона роста для всего общества. В-третьих, это какой-никакой, а способ познания мира, в процессе которого есть все шансы увлечься настоящей наукой и научиться отличать истину от чепухи. В-четвертых, иногда теории заговора оказываются правдой. А в-главных – они на самом деле могут сделать повседневность интереснее. Иногда действительно трудно согласиться с Гомером Симпсоном в том, что «жизнь – это просто куча всякой фигни, которая происходит».