Голодные игры: мифы о похудении

А она очень тонкая. Еда действительно может быть «здоровой», а психика при этом – нет. И наоборот. Вопрос в степенях. «Человек – единственное животное, для которого собственное существование является проблемой», – говорил Эрих Фромм. «Человек – единственное животное, которое не только испытывает голод, но и вкладывает в это психологический смысл», – говорит наш выпускающий редактор. Это правда. Люди способны выстраивать с едой самые настоящие отношения. Как нормальный человек – с сексуальным партнером. Как алкоголик – с бутылкой. Как игрок – с покером. Ни одно животное не воспринимает пищу больше, чем просто пищу, а человек – воспринимает.

Наши «отношения» с едой определяются пищевым поведением – комплексом привычек и действий, связанных с едой. Если оно не нарушено, то и ценность еды будет «адекватной» реальности. Ни большей, ни меньшей. И во время еды ориентирование на образ собственного тела будет соответствовать отражению в зеркале.

Психологи даже выделяют конкретные параметры нормального отношения к пище: а) есть, когда испытываешь чувство голода; б) иногда позволять себе съесть то, что излишне калорийно или не полезно; в) не придавать пище никакого значения, кроме потребности в естественной энергетической подпитке, а иногда и источника удовольствия. Если пищевое поведение нарушается, начинаются метаморфозы – как в онтогенезе. Только в живой природе гусеница превращается в бабочку, а в случае нарушений нашего пищевого поведения – бабочка превращается в гусеницу или даже слоника. Но не обязательно: помимо анорексии и булимии, которые знакомы всем нам по ток-шоу, новостям и общественным акциям, с людьми на почве питания случается много необычного. Например, есть аллотриофагия – поедание несъедобных веществ, включая стекло и гвозди. Страдают этим, как правило, маленькие дети и люди с задержкой психического развития (если не вспоминать индийских йогов) просто потому, что не понимают, что съедобно, а что нет. Все сейчас вспомнили беременных женщин – действительно, у них встречается мягкая форма аллотриофагии, но это всего лишь последствие эндогенной интоксикации.

Дранкорексия – это когда человек переходит на «алкогольную» диету и вместо обычной еды употребляет только спиртные напитки. (По сути, тот же алкоголизм, только «рафинированный».)

Но все это совсем уж крайние случаи. А вот с чем вы наверняка сталкивались в жизни, так это с липофобией – избеганием жирной пищи, и хемофобией – страхом «химии» и желанием употреблять только натуральные продукты. Последние две фобии, в которых вроде как ничего клинического нет, можно объединить под термином орторексия – это стремление к здоровому питанию. Стремление вполне нормальное, кабы не перегибать палку. А для тех, кто перегнул, у ученых тоже есть термин – нервная орторексия. Когда потребность питаться «правильно» становится навязчивой. Человек приходит в ужас при виде жареной картошки (да со свининкой, да в полдвенадцатого ночи!), ест только вареное и несоленое, или все тушеное и некислое, все обезжиренное и неострое, все несладкое и с отрубями. Вариантов масса, и каждый «орторексик» вам легко докажет, что только его способ – пятикнижие, и каждое нарушение «заповеди» для него – повод причаститься или хотя бы испытать глубокое чувство вины. Ну а если не нарушил – испытать гордость и презрение к приспешникам Дика и Мака (братьев, основавших сеть ресторанов «Макдоналдс»). При этом никто не задумывается о том, что совершенно избежать влияния «химии» при любом способе производства еды в современном мире невозможно.

С одной стороны, орторексия не несет особого вреда здоровью (обычно ее «представители» действительно едят довольно полезную пищу, хотя иногда злоупотребляют ею). Физическому здоровью. С психологическим сложнее. Приверженцы здорового питания, как девушки из высшего общества, часто бывают одиноки. Потому что не едят «как люди». А совместная трапеза для большинства из нас – лучший повод для сближения (к примеру, сотрудников на работе).

Калифорнийский врач Стивен Братман – создатель термина «орторексия» и системы «здорового питания» (вернее, одной из систем, потому что их так же много, как и создателей) – в итоге отказался от своего метода, когда один из его друзей, веган, однажды признался: «Лучше есть пиццу с друзьями, чем ростки фасоли в одиночестве». Можете использовать эту информацию в качестве аргумента в спорах с орторексиками.

Откуда же все эти напасти, и почему не все из нас едят, как животные – то есть с наслаждением и без угрызений совести?

Общего мнения относительно причин пищевых расстройств, конечно, нет – как и во всем, что касается нашей психики. Вероятнее всего, и единой причины не существует. Пищевое расстройство – это дерево с разветвленной корневой системой.

Психологи считают, что предрасположенность к нему формируется в так называемой дисфункциональной семье, где подавляются эмоции, кто-то имеет зависимость (наркомания, игромания, алкоголизм) или страдает депрессией, а дети либо предоставлены сами себе, либо находятся под неусыпным родительским контролем.

Психоаналитики, как всегда, «копают» глубже и связывают пищевые расстройства с нарушениями в ранних отношениях с матерью (мать у ребенка «ассоциируется» с едой, даже если он находится на искусственном вскармливании, и «матерью» в этом случае может стать любой, кто дает пищу). Но иногда родительница может быть вовсе ни при чем. Изводя себя диетами или поглощая все, что не приколочено, люди часто просто выражают протест. Против своей гендерной идентичности, против общества, против близких. Кстати, глубинами модного нынче вегетарианства вполне может быть вытесненная (не принимаемая в себе) агрессия: «Я такой добрый, что не ем живых существ», часто сочетаемая с презрением в отношении тех, кто этих существ ест: «Я лучше и добрее вас». Прибавьте к тому мизантропию, которая может иметь самые разные причины, лежащие, как правило, в глубоком детстве, и которая часто сочетается с любовью к животным («Людей любить не за что, а вот животные – чистые существа») – и вуаля, вегетарианец готов.

Бенджамин Франклин однажды признался: «Я стал вегетарианцем в возрасте шестидесяти лет. Ясная голова и повышенная сообразительность – так бы я охарактеризовал перемены, произошедшие во мне после этого. Мясоедение – ничем не оправданное убийство». Не умаляя многочисленных достоинств и достижений этой разносторонней личности, вспомним, однако, что мистер Франклин не увлекался биологией и антропологией, да и наука в XVIII веке еще даже не стала профессиональной. Так что ему было простительно не знать (а нам с вами – непростительно), что именно благодаря мясному меню наши мозги в свое время достигли размеров, которые мы имеем сегодня. Поэтому мы смогли не только запустить в космос ракеты, но и задуматься: есть или не есть мясо. Ботанофаги в таких случаях напоминают: мол, наши родственники среди обезьян едят бананы и арахис, значит, и нам надо. О каком же родстве идет речь? Современные человекообразные приматы – наши сородичи, а не предки. А «праотцы» уже со времен поздних австралопитеков были всеядными, то есть ели все, от хурмы и насекомых до трупов беззащитных животных.

Следующая позиция в нашем «голодном списке» – «болезнь отличниц», как говорят психологи. Знаменитый американский психиатр Ирвин Ялом оказался креативнее и назвал ее «оргазм в холодильнике», а журналисты – «синдром Твигги». Коллеги, как это часто бывает, удрали вперед фактов, потому что никакого синдрома тут нет, это «полноценное» заболевание. Речь об анорексии. Да и булимии тоже, ибо то и другое в первую очередь относится к расстройствам пищевого поведения. Определимся с универсалиями: анорексия бывает обычная, а бывает нервная. Первая – банальное отсутствие аппетита при объективной потребности организма в питании. С ней проще: она вызывается инфекциями (в том числе паразитарными инвазиями), болезнями желудочно-кишечного тракта и другими внешними причинами. Нервная анорексия – болезнь «внутренняя». Как и булимия, или патологическое обжорство.

Принято считать, что стремление юных девушек к худобе вызвано глянцевыми идеалами, и это правда – отчасти. Нервная анорексия появилась не сегодня и даже не вчера: она была и сто лет назад, и двести – говорят, ею страдала даже Мария Стюарт в XVI веке. У королевы фиксировали снижение веса, приступы рвоты, диарею, бледность, обмороки и затрудненное дыхание, что совсем даже не удивительно: у нее была очень нервная работа.

Более достоверные сведения об анорексии относят к XVII веку, и принадлежат они английскому врачу Ричарду Мортону, который описывал одну из своих пациенток как «скелет, только покрытый кожей»: «…и на восемнадцатом году своей жизни, в июле месяце, она впала в полную подавленность от множества забот и страстей в своем уме». 18 лет, любовь, экзамены – как все это знакомо… Но, конечно, пик массового истощения пришелся на век XX, а именно на 1970-е годы, когда кумиром миллионов стала супермодель Твигги, «основоположница» худобы на подиумах, сама, впрочем, анорексией не страдавшая и живущая нормальной полноценной жизнью. А вот у многих ее «реплик» жизнь получилась совсем короткая. Уже года через полтора-два у больных дистрофией наступает период необратимой дистрофии внутренних органов (как у блокадников и узников концлагерей). Вес к этому моменту достигает половины от нормального. Начинаются безбелковые отеки (те самые, о которых говорят: «с голоду опух»), нарушается водно-электролитный баланс, резко падает уровень калия в организме. После этого наступает смерть.

А Лесли Хорнби (то есть Твигги) просто с конституцией повезло. 

Тут важно помнить: мода и глянец – лишь пусковые механизмы болезни, лакмусовые бумажки, которые помогают тайному стать явным. По крайней мере, не первопричины, иначе нервной анорексией страдали бы миллионы (а страдают ею всего от 1,2% женщин и 0,29% мужчин во всем мире), ведь на фотомоделей и голливудских актеров хотели бы походить очень многие.

Спусковых крючков, однако, масса. Это и наследственная предрасположенность, и любой серьезный стресс, и подростковый возраст. А еще обсессивно-компульсивное расстройство, или, по-простому, синдром отличника. Речь о том типе людей, которые предъявляют очень завышенные требования к себе и другим. Как только у такого человека появляется цель (от красного диплома или покорения Эвереста до желания похудеть), она попадает в разряд сверхценных. Ее почти невозможно разрушить ни доводами, ни угрозами, ни надписями «Минздрав предупреждает». Формируется туннельное восприятие жизни, когда человек видит только эту цель и идет к ней по головам, в том числе по своей.

Часто анорексичками становятся девочки, которые в детстве были полными.

Но все это «поводы», как убийство Франца Фердинанда сербским гимназистом Гаврилой Принципом. Истинные причины глубже, как и у любого зависимого поведения – алкоголизма и наркомании, например. И у тех, и у других – зависимость от веществ, в нашем случае – от еды. Просто больные анорексией ее ненавидят, а страдающие булимией обожают (хотя лишь в периоды обжорства).

Сигнальным пистолетом для булимии чаще всего становится утрата: развод, смерть близкого, разочарование, а то и вовсе простая ссора. Причина – внутренняя пустота, которую такие люди пытаются «заполнить» едой. У каждого из нас есть знакомые, которые «заедают» стресс, – это и есть предпосылки к булимии. Конечно, во всей красе она «расцветает» не у всех. Кроме того, булимия встречается как «побочный продукт» определенных заболеваний центральной нервной или эндокринной систем. Но чаще всего и булимия, и анорексия – это способы «саморазрушения», совсем как алкоголизм и наркомания. Зачем же нам такие хитрые способы избавиться от самих себя? Рассказывает Любовь Заева, психоаналитик, специалист Европейской конфедерации психоаналитической психотерапии:

– Все пищевые проблемы связывает много факторов, но одни «ворота» – рот. Эта зона у «пищевиков» перегружена особым смыслом. Рот словно помогает им показать миру или каким-то объектам свою ненависть, обиду, идентичность: я не буду делать, как вы, я отказываюсь принимать ваши правила, я хочу вырвать из себя все то, что вы когда-то заложили в меня. Особые отношения с пищей – это всегда своеобразное возвращение в оральный период психосексуального развития, когда средством выживания, познания, общения был рот. Беспомощный период младенчества в норме вознаграждается повышенным вниманием матери. Любовь и заботу она проявляет, в том числе, через беспокойство о кормлении: а поел ли малыш, а сколько, а как. Такая же суета всегда окружает анорексичек. Как будто снова проблема погружает всех во времена пищевых хлопот. Еда матери при этом становится ненавистной «грудью», которую «младенец» отказывается принимать. Анорексичка так переполнена отрицанием своей идентичности с матерью, что изгоняет из своей реальности то, что может увеличить ее женскую телесность, – еду. Бессознательный страх женского в себе, страх и ненависть к матери заставляет их разрушать то, что принадлежало когда-то их матери, – тело ребенка. «Раз это мое, а не твое, то я могу это разрушить». В беспомощности анорексичек очень много власти. Они пугают своих матерей, заставляют их страдать, пребывать в беспомощности. Еда при этом – это и орудие мести, и своеобразный символический язык, и средство наказания. Но если анорексичка в принципе не допускает еду, как врага, до своих границ, то у страдающих булимией есть попытка принятия.

При всех пищевых расстройствах мощно нарушено базовое чувство доверия: нельзя доверять еде, как «гонцу» от мира, нужно его уничтожить – либо поглощая, либо отрицая. Восстановление доверия, нового образа своего тела, мира, отношений с едой – на это, помимо прочего, и бывает нацелена психоаналитическая психотерапия.