«Цепь упущенных возможностей»

Первым делом я подарила Даниилу Александровичу свежий номер «ММ» и, рассказывая о журнале, посетовала на современные читательские вкусы:

– Большинство все-таки любит что полегче, повеселее…

– А при чем тут вкусы, что полегче и повеселее – это не вкусы, а потребности человека.

– Почему же раньше такие издания были более востребованы?

– Вы знаете, все задают этот вопрос. Одни говорят, что люди меньше стали читать, другие – что читают больше несерьезную литературу. Это вопрос непростой, и даже заслуживает отдельного разговора. Если вы сравните газетные киоски, допустим, 20-летней давности – и нынешние, вы увидите, как много стало журналов. Переводные, наши, гламурные, маленькие, большие... Они издаются, и кто-то ведь их читает? Журнал, который не читают, существовать при рыночных отношениях не может. Значит, читают не меньше, а больше. Это первое.

Второе – прекратился выпуск каких-то очень нужных журналов. «Наука и жизнь», «Химия и жизнь» – издания подобного формата или не найдешь, или они вообще прикрылись. Это огорчительно. Потому что это были хорошие журналы – жалко, что их не издают, а не издают, может быть, потому, что их не читают. А почему не читают? Потому, что мы вышли в другую жизнь, которой у нас никогда не было. Мы вышли в рыночную жизнь, которая ждет совершенно других качеств от человека. Чтобы существовать, надо все время зарабатывать деньги. Вот в этих условиях существование такого журнала, как ваш, требует от него особых качеств: ему нужно другое оформление, какие-то короткие статьи, привлекательность – чем-то он должен обольщать читателя. Некоторые издания умеют это делать, некоторые существуют по традиции. Но это участь всех журналов. То же самое и с книгами происходит. Это нормальный процесс – процесс завоевания читателя и конкуренции.

– Вы не считаете, что это как-то характеризует общество?

– Общество? В каком смысле?

– Я думаю, что человек во многом есть то, что он читает.

– Нет. Я считаю, что такая формула очень вас обедняет. Человек может вообще ничего не читать, а ходить в филармонию, получать наслаждение от этого. Почему его обязательно надо мерить чтением? Это такое… чисто цеховое рассуждение.

– В одном из своих произведений вы называете жизнь «цепью упущенных возможностей». Как нужно жить, чтобы таких возможностей было меньше?

– Это проблема, которую люди не могут решить до сих пор. Вот у нас когда-то был лозунг: «От каждого по способностям, каждому по труду». Ну, «по труду» – понятно. А что такое «по способностям»? Никто не знает своих способностей, кроме людей гениальных, которые чувствуют некий священный призыв к чему-то. Но большинство-то не слышит этого голоса. И это трагедия. Потому что люди не успевают себя осуществить и не знают, кто они. Кто он такой? Может быть, он полководец, а может, парикмахер – он сам не знает, к чему у него есть дар.

Я, кстати, не случайно сказал о парикмахере. Я знал одного очень преуспевающего руководителя крупной строительной организации. Который, приходя домой, причесывал свою жену, своих родных… и в конце концов ушел в парикмахеры, открыл свой салон. Вот как бывает!

Многие художники так называемого примитивного искусства поздно принимались за живопись; я знаю писателей, которые поздно начали писать. Как найти себя? Не знаю. Тем более, мы не привыкли прислушиваться к себе. Мы больше прислушиваемся к другим.

Вот у древних греков какой был главный лозунг?.. Ну вот, а еще Литературный институт окончили. Говорю же – сомнительное весьма заведение… Ну что ж вы, это же основа античной жизни! «Познай самого себя»! Вот в это и входит тот внутренний голос, а может, заложенная в нас наследственность, чье-то желание… Желание подсказать, направить куда-то. Мы не слышим или не обращаем внимания, и «Познай самого себя» – это непонятно нынешнему человеку.

– Как вы поняли, что должны писать? Вы помните этот момент?

– Это был не момент. Это было что-то… Кто-то меня все время толкал.

Я хотел пойти на исторический факультет, но мать мне сказала: «Это не профессия». Поскольку отца у нас выслали, нам надо было зарабатывать на жизнь. И я пошел на инженерную специальность, окончил Политехнический институт. Я не жалею, но это все-таки было не мое, тем более эти гидростанции, в которых я быстро разочаровался... А потом я ушел на войну. Воевал. Но я все время чувствовал, что мне хочется писать. Что писать, о чем – да я понятия не имел! Я был совершенно далек от литературы – и тем не менее, когда я вернулся с войны и пошел работать в «Ленэнерго», я по ночам стал писать. Кому, для чего – это меня не интересовало. Это была потребность. Про войну, еще про что-то, какой-то там портрет, характер – тема не важна, важно писать. И первые рассказы напечатаны были сразу. Потом я написал роман «Искатели» – для того времени это был бестселлер, до меня эту тему никто не затрагивал. Переводы, переиздания, кино, спектакли – блистательный был успех.

Постер фильма «Искатели» (СССР, 1956 г.). Иллюстрация: Ленфильм, ru.wikipedia.org

И постепенно я оказался перед выбором. Трудность была в том, что у меня получалась инженерная работа – и тут получилось! И понимаете, инженерная работа – это все-таки дело, которое обеспечивало стабильность, нормальную жизнь с постоянным заработком. А писательство… Ну хорошо, один раз получилось, а завтра ничего не выйдет! Это был путь абсолютно непонятный – и какое я еще имел на него право? Я не кончал этих ваших литературных институтов, не имел отношения к филологическому факультету. Я был белой вороной! А они тянули в разные стороны – наука и литература. Надо было выбирать. А как выбирать? Если по каким-то материальным, практическим соображениям, то, конечно, я должен был остаться на инженерной работе. А что-то внутри меня тянуло сюда, и перетянуло, в конце концов, в литературу. И я ушел в никуда. В мир призрачный, не обеспеченный... Я не был членом Союза писателей, и вообще он мне не нравился. Они меня вызвали по первому рассказу – прорабатывать! Ну и что? Я сказал: «Да я знать вас не хочу!» Я понимал, что печататься могу независимо от этого союза. Но к чему я это рассказываю – вот этот внутренний призыв… Кто-то меня тянул, толкал сюда. Что это было? Не знаю.

– А как вы считаете, ради чего должен работать писатель?

– Да только для самого себя! Меня читатель не интересовал и не интересует.

– «Искусство для искусства»?

– Нет-нет! Эти ваши формулы – они не отражают ничего, наоборот запутывают. Значит, так. Я пишу не для читателя. Писать для читателя – это значит изучать, что он хочет, что ему интересно, идти на поводу... Здесь есть и какая-то составляющая моды, потому что вкус читателей меняется – сегодня они любят про войну, завтра мемуары, послезавтра еще что-то… Пушкин хорошо написал об этом: служить царю, служить народу – не все ль равно? Народу тоже не надо служить. «Себе лишь угождать!» Почему мы не прислушиваемся к этому? «Искусство для искусства!» Ужасная формула, боже мой! «Как нехорошо, а где же народ, а где же наш читатель, наше, понимаете, все…» Ерунда. Это ерунда. Писатель пишет то, что ему интересно, то, что он хочет. Я не просто писал – у меня была идея, с которой я шел, как со знаменем: научное творчество, поэзия научной работы, драма идеи, все эти невидимые миру столкновения, борьба... Мне хотелось рассказать об этом, потому что только в творчестве человек раскрывается наиболее красиво и полно. Поэтому меня никогда не интересовал читатель, и до сих пор не интересует. Приходилось – ну, вначале из любопытства – ходить на читательские встречи. Пустое! Когда поэт читает свои стихи – это почти театр. А что прозаик?.. Они мне начинают высказывать: «А тут у вас не получилось», «А это недостаток», «А вот это надо было…» Он один раз прочел – и уже судит, а я это создавал три года. Ну, не получилось что-то! Но я-то знаю лучше, чем вы все. Вы мне ничего подсказать не можете!

Даниил Гранин за работой, 1955 г. Фото: В. Капустин, журнал «Огонек». unesco.ru

И должен вам сказать, что эта позиция оправдывает себя. Я пишу то, что мне интересно, а что мне интересно – то и другим интересно. Есть такая мерка. Если бы я угождал, то это было бы, может, интересно полгода, а дальше... Это не работа. А я выкладываю самого себя: чем я болен, чем я возмущен, что я люблю – это мое, мое заповедное, сокровенное, я об этом хочу рассказать людям. И мои книги – те же «Искатели», «Иду на грозу», «Зубр» – вызывали отклик среди людей, им было интересно, потому что никто с ними об этом не говорил.

fantlab.ru

Что такое «Зубр»? Это был громкий скандал, но это уже в прошлом, неважно... Я рассказал о великом ученом, которого я знал и любил и который работал в Германии – наш, русский человек, Николай Тимофеев-Ресовский. Он остался в Германии, не поехал сюда в 1937 году, хотя его требовало наше правительство. Не поехал, потому что знал, что погибнет тут. А в Германии у него была возможность заниматься наукой.

– А у вас были настоящие враги?

– Личные враги? Наверное, они были, а может, и есть. Но они меня не интересуют. Я, например, почти не читаю критические статьи о себе. Чего я буду их читать? Они не знают того, что знаю я. К тому же критика эта довольно поверхностна, и обращена прежде всего к читателю. Расстраиваться из-за этого, звонить ему по телефону: «Что ж ты сделал, как тебе не стыдно!» – зачем?

– В советском воспитании большую роль играл образ врага.

– Это совсем другой враг. Я бы сказал, не враг, а противник. Вот я, например, сегодня прочел в газете, как бандитски, хамски ведут себя люди на дорогах. Эти хулиганы, эти жулики, эта коррупция – масса есть людей, которых просто ненавидишь! Это противники, не мои личные враги, хотя они мне лично ненавистны. Чиновники наши. Взяточники. Хамство их... Конечно, эти явления иногда невыносимы. Особенно в нашем обществе. Мы падшее общество. Мы многое потеряли. У нас мало совести, у нас мало доброты, у нас мало сострадания. Мы очень изменились – при советской власти мы были лучше. Мы все-таки не позволяли себе такого цинизма, что позволяют себе сегодня люди, которые ничего не стыдятся, ничего... Но это другой вопрос.

– Даниил Александрович, есть мнение, что псевдоним наносит отпечаток на жизнь и творчество…

– У меня псевдоним образовался, когда я пришел в журнал «Звезда», принес один из своих первых рассказов. Там ведал прозой Юрий Павлович Герман. И он сказал: «Слушайте, ну что мы тут будем вдвоем, народ запутается – возьмите себе псевдоним».

– В будущем на вас это не повлияло?

– Нет, нисколько. И я понимал его. Мне-то было все равно.

_______________

После разговора я достала одну из новых книг Даниила Александровича – «Причуды моей памяти», для автографа. Гранин оживился:

– А вы ее прочли?

– Да.

– Ну, и что?

– Мне было очень интересно. Интересен именно формат «записной книжки» – короткие и длинные истории, цитаты, зарисовки…

Выслушав мои восторги, Даниил Александрович взял ручку:

– Такая форма дает свободу. Мне надоели все эти фабулы, сюжет, судьбу каждого героя нужно куда-то вести, выстраивать…