Оно: средний род в русском языке

Еще 50 языков имеют только два рода (среди них, например, испанский, французский и итальянский), 26 языков – три рода, как русский или немецкий. В 12 языках четыре рода, а в 24 – пять и более родов (и тогда они уже называются классами: например, класс растений, класс предметов и т. д. – таких языков много среди африканских).

Родовое наследие

Категорию рода русский язык, как и большинство других индоевропейских языков, унаследовал из праиндоевропейского. А вот как в нем появилась эта категория и почему тогда в разных языках она живет по разным законам? Краткий и пока наиболее честный ответ – так сложилось. Никаких письменных источников от носителей праязыка не осталось, потому что у них вообще не было письменности, а у лингвистов, которые его реконструируют, очень много гипотез и теорий насчет всего, включая род. Одна из самых популярных такая.

Изначально (давно, не менее 6000 лет назад) все существительные относились к двум классам – активному и инактивному. В первый входили живые существа и то, что похоже на живое (вроде дождя или ветра), а также части тела человека. Во второй – все неживое. Со временем в активном классе начал использоваться суффикс, обозначающий женский род (то есть появились первые феминитивы!). Соответственно, все прочие существительные остались в мужском роде. А потом это разделение распространилось и на неодушевленные существительные, при этом часть из них так и осталась в инактивном классе – их нельзя было отнести ни к женскому роду, ни к мужскому.

По какому принципу наши предки или, скажем, древние германцы делили по родам существительные, не наделенные половыми различиями, – доподлинно никто не знает. Но можно предположить, что этот процесс был тесно связан с мышлением. Французский лингвист и индоевропеист Антуан Мейе, например, в конце XIX века обратил внимание на то, что в древних текстах на разных индоевропейских языках предметы могут относиться и к неодушевленному классу (среднему роду), и к одушевленному (мужскому или женскому) в зависимости от того, как они себя «ведут». Скажем, если река описана как транспортная артерия, для нее используется слово среднего рода. А если как олицетворение стихии, некой природной силы – используется слово женского рода. Мейе сделал вывод, что в мире праиндоевропейцев «понимание тела как нечто материального… противополагается взгляду совершенно иному, согласно которому предметы и явления природы оказываются выражением внутренних сил, подобно тем, которые движут животными и людьми; представления о них сливались с религиозными представлениями, и этим силам приписывалось нечто божественное». Соответственно, чтобы отнести что-то к мужскому или женскому миру, нужно было разглядеть в нем соответствующие черты или функции.

Подтверждение версии Мейе есть во многих индоевропейских языках: это пары-противопоставления – огонь и вода, день и ночь. Кстати, а почему тогда солнце у нас среднего рода – разве его не наделяли божественной силой? Потому что в средний род это слово превратил уменьшительно-ласкательный суффикс, а древняя, праславянская форма – *sъlnь – имела женский род. Ну а дитя почему среднего? В немецком, кстати, тоже (das Kind). Ученые предполагают, что эти слова просто появились позже других, уже когда средний род не был строгой характеристикой неодушевленных предметов. А может, маленький ребенок был для наших предков еще не вполне личностью? Не зря же яблоко среднего рода, хотя яблоня – женского (с деревьями и плодами это частая история в индоевропейских языках). Но здесь я уже рискую перейти на зыбкую почву народной этимологии, так что лучше остановлюсь. Наш современный язык, хоть и отражает особенности мышления, уже не должен объяснять нам взаимоотношение сил в природе. Так что, по-честному, и сама категория рода, и все нагроможденные вокруг нее правила и исключения, из-за которых страдают изучающие русский язык, – вещи довольно… бессмысленные. Ну, разве что иногда устраняющие неоднозначность. Нам с вами просто повезло!