текст
Очеловечились: как животные стали домашними
Если я когда-нибудь сниму фильм о природе, в нем не будет зоопарков, заповедников и восторженной интонации юных натуралистов. И даже у Би-би-си ничего не позаимствую. Только гремучая смесь фантастики, исторического боевика и психологической драмы! Сюжет – противостояние диких и домашних животных.
Буквальное противостояние «лицом к лицу» (ну, или «морда к клюву») будет всего в паре батальных сцен, только ради зрелищности. Во всех остальных эпизодах героям предстоит решать, кто из них совершил в свое время большую ошибку: те, что остались независимыми, или те, что связались с человеком. Только представьте: «Вы лишили нас будущего!» – мычат одни. «Продались за пучок сена!» – ревут другие. «Высокомерные интроверты!» – огрызаются третьи... В детстве меня очень занимал этот вопрос. Что думает скворец, глядя с ветки на петуха? Презирает волк собаку или завидует ей? Хотел бы кролик жить на воле, а медведь – в теплом хлеву?
Каким был бы мир, не поддавшийся одомашниванию? Не исключено, что он походил бы на Австралию до колонизации (аборигенам не удалось приручить ни одно местное животное) или на Южную Америку, где до прихода испанцев домашней успела стать только «мини-лама» – альпака. Возможно, человек с большим трудом селился бы севернее умеренного климатического пояса, и на Земле не стихали бы войны. А может, войны быстро стали бы пережитком – ибо много ли навоюешь на своих двоих? Вероятно, научная мысль в стесненных скудными ресурсами обстоятельствах обладала бы большей скоростью, и многие важные изобретения случились бы раньше. Или же наоборот, в плане изобретений мы бы сейчас находились на уровне Средневековья. Быть может, к сегодняшнему дню мы не знали бы и половины животных – их истребили бы несколько тысячелетий назад. Или единственно возможным способом существования стал бы образ жизни сегодняшних полудиких племен, затерянных в тропиках: максимальное слияние с природой, скромность в потребностях и почитание всего живого. Говорят, именно в таких племенах живут самые счастливые люди...
Партнерство зверя и человека началось почти 30 тысяч лет назад, еще в верхнем палеолите, когда наш далекий предок охотился на мамонтов и шерстистых носорогов. Такая древность, что можно сказать: хлев и сбруя были с нами всегда. И это почти правда: человек, приручавший собаку – первое из одомашненных животных, – в сегодняшнем понимании еще и человеком-то может называться с натяжкой. Поэтому странно было бы говорить о том, что мы изменили животных. Корректнее рассуждать о «взаимоприручении», при котором человек и зверь одомашнивают друг друга.
Долгими тысячелетиями этот процесс не только привносил в наше меню разнообразие, а в гардероб – теплую и практичную одежду. Он еще и формировал географическую карту, влиял на исторические события, развивал земледелие и промышленность. И конечно, поощрял нашу любознательность и терпение, замечательно удовлетворяя вечный творческий зуд. Все это, казалось бы, ровно настолько, чтобы не заиграться: из всех видов живности человеком одомашнено десятка два – при том разнообразии, которое предлагала природа на заре «homo-селекции»! По каким же критериям определился состав домашней фауны? Приручали тех, на кого охотились, – само собой, выбор зависел от местности и наличного зверья, от его пищевых запросов, готовности размножаться в неволе (кстати, невыполнимость этого условия спасла от одомашнивания гепарда).
Почти всех наших домашних животных объединяет стадность. Это свойство, на мой взгляд, сегодня слегка «запятнано» ассоциацией с человеческой инертностью. На самом же деле даже возможность установить в соцсети статус «Не следуй за стадом, иди за мечтой!» есть у нас благодаря изначальной стадности человека. Именно природная тяга к сотрудничеству и подчинению увеличивает шансы выжить, предлагает варианты компромиссов, дает простор для разнообразия – а это лучшее, что может быть у таксономической единицы «вид».
«Сцена охоты», фрагмент росписи египетской гробницы, XIV век до н.э.
В обмен на свободу домашние животные получили не только пучок травы, кусок хлеба и защиту своих интересов перед враждебно настроенной средой. Они обеспечили себе возможность развивать свой вид «продвижением» сильных сторон, на которых позже выросли многочисленные породы.
Правда, пожелания самих развивающихся не учитывались, а отбор «по специализации» чаще всего навсегда отрезал им путь обратно в природу. Бывает, конечно, и наоборот: лошади, оставшись без покровительства человека, могут спокойно влиться в дикий биоценоз. Но чаще всего на воле просто нечего делать с теми зубами, рогами и копытами, которыми сейчас располагают одомашненные животные. Это тоже плата за дружбу с человеком: по сравнению с дикими родственниками у них более легкий скелет и менее прочные кости, скромный объем головного мозга, «грубые» органы чувств, менее развиты сердце, легкие и почки, но при этом прекрасно функционируют пищеварительная система и органы размножения. И разумеется, у них добрая душа – говоря по-научному, снижена реактивность нервной системы и упрощены поведенческие реакции.
Портрет получился обобщенный, а одного зверя на нем вообще почти не видно. Это кошка, которая пришла к человеку по своей воле, став исключением из всех одомашненных животных. Если не считать представительниц экзотических пород и отдельных особей, раскормленных до человеческого веса, можно сказать, что у кошки признаки одомашнивания практически не развились, разве что она мельче своей прародительницы, дикой буланой кошки. С прародителями, кстати, у некоторых наших питомцев весьма сложно – точнее, сложно у нас с установлением их личности. Например, ученые до сих пор не уверены насчет предка собаки: был ли это волк, шакал или ныне вымершая прасобака? От кого произошла лошадь – от давно истребленного тарпана или лошади Пржевальского? Относительно географии приручения абсолютного единодушия тоже нет: местом первого укрощения тех же лошадей до сих пор называют и Южное Предуралье, и Северное Причерноморье, и территорию современного Казахстана. Правда, учеными установлено шесть основных центров одомашнивания: Китайско-Малазийский (откуда пошли свиньи, буйволы, утки, куры, гуси), Индийский (буйволы, пчелы), Юго-Западный Азиатский (Малая Азия, Кавказ, Иран, где одомашнены коровы, овцы, свиньи, верблюды), Средиземноморский (коровы, овцы, козы, кролики, утки), Андийский (Северные Анды и Южная Америка: мускусные утки, индейки), Африканский (Северо-Восточная Африка: осел, свинья, собака, кошка).
От тура, дикого предка коровы, остались в прямом смысле рожки да ножки...
Что интересно – ни фольклор, ни религиозные книги, ни старейшие письменные источники не рассказывают об одомашнивании почти ничего. Легенды и притчи чаще говорят о происхождении (в них наш ближайший друг собака часто оказывается бывшим человеком, наказанным за какие-то грехи звериным обликом). Зато история хранит примеры обожествления и преследования домашних животных. Насколько независимую кошку ценили в родном Египте (считая воплощением богини Бастет и бальзамируя после смерти), настолько же ненавидела ее потом святая инквизиция, и наверняка уничтожила бы, если бы во время чумы кошки не заслужили «индульгенцию», расправляясь с крысами – переносчицами заразы.
Впрочем, в средневековой Европе вообще происходило много неоднозначных вещей, без которых, наверное, не состоялось бы взросление человечества. И почему бы животным не поучаствовать в исторических курьезах? Казнь кошки или суд над свиньей – это не только смешно, но и показательно. Потому что демонстрирует нашу самую неприглядную черту: желание cчитать себя царем природы, но относиться к ней при этом не как государь, а как оккупант. С этих позиций одомашнивание, будучи удачной идеей, скоро нарушило и природные, и моральные законы. Человек давно перешел черту, до которой использование соседей по биоценозу было необходимо для выживания. Он не смог жить в симбиозе, по принципу «ты – мне, я – тебе»: объективно он только берет, пользуясь достижениями, которых не совершил бы без звериного участия. Можно было бы сказать, что повезло диким видам, которые не попали под нашу эгоистичную селекцию. Но и они не избежали отбора, и даже испытывают его с двух сторон: помимо жесткой природной отбраковки, есть еще условия, создаваемые человеком, – зачастую губительные для животных, уродующие их, да еще и не дающие взамен даже пучка травы, за который «куплен» домашний скот. Кто мог бы заселять сегодня плоскогорья Кастилии, ливанские и марокканские кедровые рощи, если бы их не превратили в пустыню стада коз, приведенных туда человеком 10 тысяч лет назад? Что полезнее для вида (и в целом для биологического разнообразия) – жить на убой, быть вытесненным из своей среды стадами тех, кто живет на убой, или погибнуть от пули какого-нибудь охотника за бивнями?
Конечно, человек не всегда обладал нынешней амбициозностью и хотел подчинить «дикую тварь из дикого леса» из принципа или жажды наживы. Уровень развития тоже не может быть базой для превращения добычи в питомца: современные племена, затерянные в тропиках, имеют больше возможностей, чем их предки, но продолжают жить охотой. Чтобы кардинально сменить форму хозяйствования, человек должен был оказаться перед необходимостью. Она появлялась, когда нарушался баланс между ним и средой: росло племя, менялся климат, беднели леса. В этих условиях оставалось либо подчиняться природе и гибнуть, либо выкручиваться – не бродить по материку в поисках лучшей доли, а работать головой и руками, по возможности облегчая себе труд. Нарастание потребностей отразилось в хронологии приручения – конечно, приблизительной. Первым делом – товарищ по охоте, собака, появившаяся 26 тысяч лет назад, потом – все большая нужда в одежде, молоке и мясе: коза, овца, свинья (9–12 тысяч лет), затем развитие земледелия и приручение коров, первоначально как тягловых животных – 8 тысяч лет, после необходимость в транспорте – осел, верблюд и лошадь, 5–7 тысяч лет назад.
Наука
Юлия Александрова
Машины и Механизмы
Всего 0 комментариев
Джон фон Нейман, архитектор компьютерной Вселенной
Броня XXI века
Врачебное замешательство
Среда вызывает!
