текст
Куда метит криоигла?
К профессору Георгию Прохорову, директору Международного института
криомедицины, я ехала, чтобы поговорить о предмете вполне конкретном –
разработанной им, как сообщали новостные агентства, криоигле. Однако игла
вытащила за собой «ниточку» – как бы высокопарно это ни звучало, судьбу
целого направления, зависящую сегодня от энтузиазма всего нескольких
людей и особенностей национальных инноваций.
Прохоров Георгий Георгиевич − доктор медицинских наук, ведущий научный сотрудник НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова, председатель Криохирургического общества Санкт-Петербурга, член совета директоров Международного общества криохирургии, президент 15-го Всемирного конгресса криохирургов, онколог, ангиолог, специалист по ультразвуковой диагностике, хирург высшей категории.
Криобиология (от греч. κρύος − холод) − раздел биологии, который изучает эффекты воздействия низких температур на живые организмы или биологические объекты: белки́, клетки, ткани, органы.
Криобиология в медицине:
Криоконсервация – низкотемпературное хранение генетического или любого другого биологического материала, предназначенного для трансплантации.
Криотерапия – лечение и профилактика различных заболеваний через быстрое (от 10 секунд до 6 минут) наружное охлаждение. Применяется в спортивной медицине, травматологии, косметологии, для общего оздоровления.
Криохирургия – разрушение патологических образований, доброкачественных или злокачественных, сверхнизкими температурами. В качестве охлаждающего агента используются, как правило, сжиженные газы: аргон (температура фазового перехода -180 °C), гелий (-269 °C), азот (-196 °C). Криохирургические методы применяются, прежде всего, в онкологии, дерматологии, гинекологии, урологии, маммологии.
По словам профессора Прохорова, сегодня криохирургия практически готова превратиться в терапию: «Хирургия – это разрез и кровь. Сейчас тонкоигольные технологии позволяют сделать то же самое с минимальной травмой. Раз нет разреза, нет крови – это терапия. И термин криотерапия, применительно к современному оборудованию, стал уже международным». К сожалению, подобное оборудование производится пока исключительно за рубежом.
Мы сидим в небольшом кабинете за столом, на котором соседствуют диктофон и та самая криоигла (оказавшаяся, кстати, довольно внушительной длины – сантиметров двадцать), и Георгий Георгиевич Прохоров в форсированном темпе расширяет мои представления о предмете:
− …Как можно меньшая травма, а воздействие – как можно более эффективное. На этом и строится вся эволюция криохирургии. Затем и нужна криоигла. Кстати, правильнее сказать – криозонд. Если раньше разрез был обязательным − нужно было подойти к опухоли, чтобы прислониться к ней аппликатором, – то сейчас достаточно укола: у американцев диаметр иглы 1,7 мм, у нас – 1,5, и тот же самый эффект. Причем первая игла для нейрохирургии была сделана еще в 1960-е годы академиком Шальниковым (Шальников Александр Иосифович – советский физик, специалист в области низких температур – прим. авт.), но потом его опыт не удавалось повторить. Он работал в Институте физических проблем, они там чуть ли не атомные бомбы делали, так что ресурсы у них были. В том числе была и микроэлектроннолучевая сварка, которой у нас сегодня в городе вообще нет. Нужно понимать: сама идея древняя. Мы всего лишь пытаемся ее реализовать с современными требованиями. И криозондом все не заканчивается, а только с него начинается. Этот инструмент – всего лишь иголочка, к ней же «патефон» нужен. Оборудование, которое обеспечивает ее работу, очень серьезное и разнообразное: там и техника, и электроника, и программные продукты. За рубежом сейчас работают с аргоном и гелием в баллонах высокого давления. Одноразовых. Все очень дорогое. Сделать это многоразовым, удобным, доступным для всех периферийных онкологических учреждений – наша задача. Ну не может в провинции быть аргона и гелия в том количестве, которое необходимо. Такова наша система здравоохранения. А жидкий азот стоит 25 рублей литр. Вот и вся себестоимость по «расходникам». Мы же хотим сделать так, чтобы его не пришлось даже в баллонах доставлять. Вам Станислав Андреевич об этом больше расскажет…
Станислав Андреевич Понятовский – инженер, конструктор и, как читатель убедится ниже, изобретатель, с самого начала нашего разговора скромно сидит чуть в стороне:
− В идеале, в основе криоаппарата должна быть холодильная мини-установка. Основная задача – получение жидкого азота. Надо создать маленькую установку, для операционных. Сейчас мы на оборудование написали пять заявок на патенты, отправили. И одна из них – на компрессор. Компрессоры, которые создают высокое давление, мы запрашивали – весят сто килограммов. А нам нужно два килограмма. Моя разработка – роторно-поршневая машина, которая сама по себе, в общем-то, универсальна. Мы произвели опытный образец. Достаточно эффективно работает. Может работать и в режиме гидронасоса, и в режиме компрессора.
Г.Г. Прохоров:
− Если бы ее удалось внедрить в состав криохирургического комплекса, у нас бы вообще не было проблем со снабжением жидким азотом. Машина бы сама его делала!
Или вот посмотрите, что это такое… (Показывает на тонкую проволочку, лежащую на столе). Угадайте, что это за волосиночка? Это трубка. Толщиной 320 микрон (микрон, или микрометр – одна миллионная метра – прим. авт.). Стенка – 40 микрон, плюс-минус один. Когда я нашел в Петербурге место, где могут сделать такую трубочку, мелькнула первая надежда, что мы можем создать в России собственное оборудование, вместо того чтобы покупать его в Америке, Израиле, Китае. Но эти трубочки еще нужно сварить, соединить. Причем каждый шов должен быть вакуумноплотным. Всего их в этом изделии 20, и каждый проверяется через течеискатели, прежде чем делается следующий. Сам процесс изготовления одного криозонда был начат два года назад. Нам пришлось буквально создавать технологии… Даже технологию отмывания этой трубки изнутри. Она же на масле протягивается. Масло надо убрать, стенки отполировать, чтобы была идеально гладкая внутренняя поверхность. Собрать всю конструкцию и обеспечить глубокий вакуум для термоизоляции…
− Значит, информация о том, что на создание криоиглы, от идеи до первого экземпляра, ушло 10 лет − это не слухи?
− Да, так и получается. Понимаете, остановиться здесь можно на каждом шагу. Каждый день возникают трудности, при которых можно опустить руки и сказать: «Это невозможно!» И нет проблем.
Российская криогла имеет рекордно маленький диаметр 1,5 мм
− Все делается на энтузиазме. Бесплатно. После работы. Многое приходится самому делать. Как объяснить рабочему или инженеру, что нужно? Собрать какой-то макет. Тогда они смотрят и говорят: «Идея понятна. Сделано глупо». И уже эту идею реализуют технически грамотно. Поэтому макеты иногда приходится «ваять» в мастерской на даче, а потом начинается какое-то движение дальше.
Чтобы решать подобную проблему, возвращаться к ней неоднократно, последовательно, настойчиво, надо быть… ненормальным. У нас таких собралась целая команда, и мы работаем каждый в своем направлении. Я в данном случае всего лишь курьер. Беру трубки, дальше еду на сварку…
Мне кажется, только человек безграмотный может сказать, что идея криоиглы моя. Все где-то прочитано, подсмотрено, услышано, «украдено». Я же хирург! Что я могу в технике придумать? Да ничего!
− В скольких экземплярах сейчас существуют зонды?
− Три экземпляра.
− Всего?
− Три рабочих из тридцати в серии. Технология производства не отработана. Это все кустарщина! Заслуга рук, интеллекта, но не технология! А нам нужна именно она: надежная, практически без брака. Пока же сидит гениальный «левша» и варит это. Сегодня он варит, завтра, не дай бог, что-то случилось… и нет направления! Все упирается в конкретных людей.
У нас и первая криохирургическая установка появилась благодаря одному человеку. Систему вот в этой больнице начала применять София Ивановна Морозова. Она была главным врачом. Сказала: есть такая установка, американцы сняли ограничения на высокие технологии, и ее можно приобрести. Стоила она по тем временам 3 миллиона рублей. Сумасшедшие деньги! Начиналась перестройка, у больницы прекратилось всякое финансирование, она была просто брошена, как многие учреждения. Тогда главврач взяла кредит в банке, купила машину картошки, ящик масла, передала каким-то банкирам часть больницы с условием: отремонтируйте, а мы вас будем лечить. И с этого момента больница стала быстро развиваться. Я пришел в новое отделение: пациенты лежат в палатах с коврами! И я, хирург, в перчатках окровавленных тут хожу. Но все срослось. Тогда же был приобретен и криохирургический комплекс.
Сегодня такие капилляры, диаметром 320 микрон, приходится соединять из отдельных трубок при помощи лазерной сварки. Мечта профессора Прохорова – электроннолучевая сварка, которая позволила бы поставить их производство на поток
За первую неделю мы прооперировали 18 человек с участием американских и итальянских специалистов. Не все результаты нас удовлетворяли, но некоторые оказались необычайно интересными! Особенно когда мы разрушали только метастазы, а заболевание после этого регрессировало! Это было непонятно, и если бы у нас не было гистологических заключений (результатов анализов тканей – прим. авт.), компьютерных снимков, то есть объективной картины течения заболевания – нам бы никто не поверил! Но у нас были доказательства, и мы Петербургскому хирургическому обществу этих больных продемонстрировали. С отдаленными результатами. Когда через три года у пациента цветущая физиономия, рабочий вид и никаких метастазов − даже тех, которые мы не трогали! Это к тому, что криохирургическому лечению могут быть подвергнуты больные, признанные неоперабельными.
− Сейчас нашлось объяснение этому феномену?
− Да. Этот эффект обнаружили не только мы, но и японцы. У них было мощное лабораторное оборудование. Они могли определять титр (активность – прим. авт.) противоопухолевых антител. И оказалось, что после таких операций он возрастает в сотни раз. Фактически прививка! Мы же опухоль не удаляем из организма. Мы ее заморозили и оставили. А дальше организм реагирует на эту ткань – вырабатывает антитела. Как корь или оспу прививают. Так и с онкологическими заболеваниями: если у человека собственный иммунитет еще не совсем пропал, можно добиться позитивных сдвигов.
− Значит ли это, что в онкологии криохирургия имеет наибольшие перспективы применения на ранних стадиях, когда еще не проводили ни «химию», ни лучевую терапию?
− Ничего отменять в онкологии не надо. Надо добавлять. И не создавать конфронтацию между традиционными методами и криохирургией.
Просто лично передо мной как перед хирургом, работающим с онкобольными, однажды встал выбор. Или я «отрубаю», например, молочную железу, или я все-таки лечу. После мастэктомии (удаление молочной железы – прим. авт.) пациентка говорит «спасибо» и уходит. Хоть сквозь землю проваливайся от такого «спасибо»! Онкология не должна быть калечащей. Я сыт по горло кровавой хирургией. Я хочу, чтобы криохирургия в России существовала как направление. Чтобы я смог и успел научить молодежь работать правильно этими инструментами. Чтобы у нас в стране была создана школа, которая бы позволила готовить специалистов такого рода. Это моя цель. Но если не будет техники − не будет ничего.
Моя почта электронная просто забросана письмами: «Спасите», «Помогите»… А как я спасу, помогу, если еще нет отработанной технологии? Не хотелось бы изображать из себя первооткрывателей и делать вид, что мы сейчас всех спасем. Ничего подобного! В медицине вообще такого не бывает. За каждое нововведение надо очень долго бороться. И еще не раз битым быть.
Не имея собственных помещений и оборудования, мы находимся в подвешенном состоянии. Мы пытались получить деньги в «Сколково». Наш проект «Новые криогенные технологии в медицине» прошел всестороннюю экспертизу, мы получили статус участника, написали заявку на грант. Но эффект обратный… Пока ничего, кроме потерянного времени, головной боли, а также предложений потратить наши деньги в «Сколково», мы не имеем. Они предлагают течеискатель за 770 рублей в час, который сегодня нам предоставляют за «низкий поклон». Хотя патентные исследования нашего оборудования провели бесплатно, и на том спасибо.
Понимаете, «Сколково» создано для коммерциализации научных исследований, и в этом его особенность. А как коммерциализировать изделие для медицины? Сложно. Мы для них проект совершенно неинтересный. По нашему инвестиционному меморандуму первые четыре года – убыточные.
− Кому нужно? Во-первых, никто из врачей не учился этому в медицинских институтах, криомедицина у нас не преподается. Значит, все, кто ею занимается, – самоучки. Это уже несерьезно. Пациенты о методе толком не знают. Далее, медицине практической это не нужно, потому что малоинвазивная криохирургия не входит в стандарты лечения, а стандарты – дело обязательное, за их рамки врач не имеет права выходить. Оборудования нет, специалистов нет – значит, и потребности нет. Медицина чрезвычайно консервативна. И в сущности это нормально. Можно и нужно начинать, и что-то делать… Но если неудача? Например, рецидив рака? Между новаторством и традиционной медициной существуют враждебные отношения. И это правильно. Если бы тем, чем я занимаюсь сейчас, занимался кто-то молодой, я бы, наверное, его прибил. Молодым это не по силам. Это может сделать только очень опытный человек, который возьмет на себя ответственность и сможет сам справиться с осложнениями. Но кто из старых профессоров моего уровня сейчас пойдет в ученики? Да никто! Таких ненормальных в России не больше десяти. А во всем мире их около семидесяти пяти.
Проблемы одинаковы во всех странах. Решают их по-разному. Немцы, как наиболее аккуратные и осторожные, это направление закрыли. Прекратили выпуск оборудования и проведение операций. Проблемы нет. А китайцы сделали криохирургию государственной программой. У них идет серийное производство аргон-гелиевых систем с внедрением в каждый онкологический госпиталь. Когда я одному специалисту из Китая сказал: «Это же дорого!», он ответил: «Партия сказала, что если метод эффективен − разговор о цене неэтичен». В России же мы со своими новыми технологиями остаемся немножко юродивыми…
− Георгий Георгиевич, напоследок − классический вопрос. Что делать? Развивать технологию, чтобы изменить отношение? Или наоборот: заинтересовать криохирургией государство, врачей, чтобы совершенствовать технику и поставить ее на поток стало выгодно производителям?
− Всё, что вы сказали, – это идеальные пути. Если бы их удалось все сразу реализовать! Наш опыт многолетний показывает, что это нереально. Поэтому мы пошли таким путем: сначала сделать, показать… и никому не отдавать. Не позволить спрофанировать метод! Мы должны его узкоспециально, прицельно, по строгим показаниям, очень корректно применить там, где он действительно нужен, и получить хорошие результаты. Если результаты будут плохие, мы сами от него откажемся. Но я надеюсь, что все будет нормально.
Знаете, буквально на днях вышла книга “Modern Cryosurgery for Cancer” («Современная криохирургия в лечении рака» − прим. авт.). И там, в зарубежной серьезной научной книге, отдельная глава – о развитии этого направления в России. Это говорит о том, что мы не лыком шиты, и много сделали такого, что заявляется исторической ценностью. А если мы еще и эту иголочку сделаем, то будем не просто в истории… мы будем лидерами! Дешево, просто, мощно. Должно работать. Уже работает, нужно только здесь, в России, реализовать это «на уровне». Мне ведь уже предлагали поехать с разработками за границу. Итальянцы приехали, сказали: давайте мы все сделаем, мы можем. И американцы сделают, и израильтяне… Но что тогда нашим русским пациентам останется?
Знаете ли вы, что происходит во время заморозки живых тканей? Опустим биохимию: чисто механически все начинается с образования центров кристаллизации воды в межклеточном пространстве. При дальнейшем понижении температуры замерзает и внутриклеточная жидкость – кристаллы льда сдавливают клеточные тела и повреждают мембраны. Плюс, естественно, останавливается кровоток и циркуляция жидкости. Однако интересно, что еще больше ткань страдает в процессе разморозки: когда температура начинает расти, происходит рекристаллизация льда, при этом на определенном этапе кристаллы становятся крупнее и, соответственно, «опаснее» для клеток. (Что хорошо для криодеструкции, но, к примеру, является большой проблемой криоконсервации, задача которой, в том числе, реабилитировать сохраненный материал или орган.)
К чему этот экскурс в биологию? По свидетельству Георгия Георгиевича, криохирургия как направление медицины в России пережила минимум два периода: чрезмерного энтузиазма – бездумного повсеместного применения криогенной методики, и нигилизма – горького разочарования и отвержения. Сегодня профессор Прохоров и его коллеги пытаются сформировать у врачебного сообщества, чиновников, пациентов объективное и реалистичное представление о методе. Простите мою любовь к каламбурам, но, иначе говоря, криохирургия проходит этап «разморозки» − опасный и требующий особой осторожности. Я не сомневаюсь, что сегодня методика находится в руках профессионалов и просто неравнодушных людей. Но ведь от скольких еще обстоятельств зависит успех! Надеюсь, что те, кому эти обстоятельства подвластны, тоже окажутся в числе наших читателей. Не из тщеславия. Просто мне лично не дает покоя переполненный электронный ящик профессора Прохорова.
ПЯТЬ ИЗОБРЕТЕНИЙ ДЛЯ КРИОХИРУРГИИ
«Двухконтурный медицинский криоаппарат»
Патент на полезную модель № 103723
Авторы: Понятовский Станислав Андреевич, Прохоров Георгий Георгиевич, Гасанов Микаел Ильяс-оглы
Позволяет ликвидировать возможность закипания жидкого азота в криопроводе за счет появления подпорного давления, которое сдвигает точку кипения в область более высокой температуры. Жидкий азот, таким образом, может передаваться по теплоизолированному капилляру на сравнительно большое расстояние. Поэтому основное оборудование можно располагать вне операционной, а в нее подвести только трубки с рабочими инструментами.
На момент сдачи номера было подано еще четыре заявки:
«Медицинский криоаппарат с форсажным вентилем»
ускоряет охлаждение криозонда
«Медицинский криоаппарат с двухконтурной холодильной машиной»
«Медицинский криоаппарат с трехконтурной холодильной машиной»
«Медицинский криоаппарат с трехконтурной холодильной машиной»
позволяет производить жидкий азот непосредственно в условиях операционной
«Роторно-поршневой компрессор с уплотнительной жидкостью»
создает высокое давление (до 100 атмосфер), которое требуется для производства жидкого азота; входит в конструкцию трехконтурного криоаппарата
Наука
Наталья Нифантова
Машины и Механизмы
Всего 0 комментариев
История с фуражкой
Страх пустоты
Массовая доля
Russian superheroes 
