Генеральный менеджер

Виктор Михайлович Аллахвердов – доктор психологических наук, профессор кафедры общей психологии факультета психологии СПбГУ, почетный президент Санкт-Петербургского психологического общества. Автор более 150 научных публикаций и шести монографий, в том числе «Экспериментальная психология познания: когнитивная логика сознательного и бессознательного» (2006) и «Методологическое путешествие по океану бессознательного к таинственному острову сознания» (2003).  
– Какие эксперименты проводили когнитивисты и что выяснили?
– Когнитивисты замечательны тем, что придумывают остроумные методики и получают сразу совершенно невероятные результаты. Вот один из ранних экспериментов. Человеку предъявляют на экране матрицу знаков 3×4, в каждой клетке – буква или цифра. Его задача – посмотреть за доли секунды и потом воспроизвести. Он воспроизводит 3–4 знака из 12. А теперь попробуем так: мы предъявляем матрицу и сразу после нее – звуковой сигнал, указывающий, какую строчку матрицы надо воспроизвести. Испытуемый снова воспроизводит 3–4 знака, но уже из заданной ему после предъявления строчки. Чтобы это выполнить, он должен помнить все строчки матрицы (он ведь заранее не знает, на какую именно строчку укажет звук!). Значит, он помнит больше, чем может сознательно воспроизвести. 

Проходит лет двадцать – ставят эксперимент другого типа. Человеку предъявляют на экране слова для запоминания – по одному. Перед предъявлением каждого слова ему на 10 миллисекунд показывают другое слово – это так быстро, что он даже не осознает, что на экране что-то мелькнуло. Потом показывают расширенный список слов, и человек должен опознать, какие слова до этого предъявлялись, а какие нет. Допустим, предъявлялось слово-омоним – например, «ключ», а перед ним на 10 миллисекунд – либо «вода», либо «дверь». Так вот, если дается пара «ключ – вода», то испытуемый ошибочно «опознает» как предъявленное ранее слово «родник», а если пара «ключ – дверь», то такой ошибки не делает. Человек даже не видел, что ему слово какое-то показывали! Но он «неосознаваемо» осуществляет семантическую переработку.
Начались бурные исследования на тему того, что же может делать человек, не осознавая этого. Выяснилось, что сложные вычисления, социальные оценки, принятие решения в ситуации неопределенности, моральные суждения – все вначале делается неосознанно и только потом осознается. Чтобы отличить изучаемое неосознаваемое от мифологических построений Фрейда, ввели термин – когнитивное бессознательное, которое чаще всего трактовалось как автоматически протекающие физиологические процессы, не освещенные «лучом» сознания.
Но тогда мы – рабы бессознательных процессов? Или все-таки сознание зачем-то нужно и оно что-то делает? Ведь сознание – самое ценное достояние человечества. Никто бы не захотел жить вечно, если бы вся его вечная жизнь протекала в бессознательном состоянии! Вся культура опирается на идею свободы воли, свободы сознания принимать самостоятельные решения. Если это не так, то в юридических терминах мы находимся в невменяемом состоянии. Если я совершил преступление как автомат, то в чем я виноват? Мной так автоматически управляло мое бессознательное. Вся культура бессмысленна, если нет свободы воли. 

– То есть мы не можем понять, что такое «Я» и что побеждает в наших поступках и суждениях – неосознаваемое или сознательное?
– Человек всегда находится на вершине холма знаний: «нам все ясно». Дети и дикари знают все, у них вообще «дыр» нет, для них мир полностью гармоничен, они вам все объяснят. И только очень мудрые люди понимают, что они ничего не знают, – вроде Сократа. У всех обычно в голове есть стройная картина мира. 

С моей точки зрения, «Я» – это фантом, который мы сами построили. Но, однажды построив, мы будем всю жизнь доказывать себе, что построили правильно и что наше представление о себе верно. В этом смысле осознанное «Я» играет огромную роль. Дам такую метафору. Представим себе мозг как огромный холдинг, у которого куча разных отделов. Практически все отделы запараллелены – работают над одними и теми же задачами независимо друг от друга. И выдают на-горá свой результат – в секретариат холдинга. Секретариат решает: если параллельные отделы дали разные результаты, то отсылает обратно – мол, работайте дальше, что-то не то. Если согласованные, то передает выше – на стол генеральному менеджеру. Секретариат – это условно психика, а генеральный менеджер – сознание, оно почти не генерирует самостоятельных идей, большинство идей приходят снизу. Генеральный менеджер далеко не все знает, что там внизу делается. Он просматривает подготовленные решения последовательно, по одному – за счет этого сознание медленно. Я проверяю: соответствует ли предложенное решение тому, что я делал раньше в таких же ситуациях? Соответствует ли это ситуации, в которой я нахожусь? Соответствует ли решение моему представлению о себе, социальному окружению, ценностям, моральным принципам. Если нет – вниз, работайте дальше. Если да – могу принять. То есть генеральный менеджер много чего проверяет – тогда понятно, почему физиологи могут зарегистрировать решение в мозгу еще до того, как оно сознательно принято. Вопрос, что важнее – сознательное или бессознательное, это вопрос, имеет ли значение генеральный менеджер? Он почти ничего сам не созидает, но выбирает – без его санкции ничего не пройдет. 

– Сейчас много говорят о «великой иллюзии сознания» – что это такое?
– Все, что знает наше сознание, есть некие представления о сознании. Как нам проверить, соответствуют ли эти представления реальности? Никак. Все, что мы можем делать, – это сравнивать одни представления о реальности с другими. Отсюда вопрос: не является ли все, что мы воспринимаем, иллюзией? Допустим, вы хотите проверить свое представление о себе – с чем сличить? С самим собой? А кто такой «я сам»? Давайте другого спросим. Вы будете у него спрашивать, действительно ли у меня болит зуб? Действительно ли я влюблен в эту девушку? Более того, как вы поймете, что он вам сказал? У вас есть только представление о том, что он вам сказал. А сознание обожает подтверждать собственные представления. 

– Сознательно мы убеждаем себя, что все делаем правильно?
– Конечно. Тут две тенденции. Сознание все время стремится к избеганию противоречий, в том числе с самим собой, с построенным «Я». Но когда противоречий нет и ему не с чем работать, сознание начинает порождать сложности: ему нечего делать без противоречий. Искусственно такую ситуацию можно создать, например, в сенсорной изоляции – человека кладут в темноте в звуконепроницаемом помещении, в теплую воду, соответствующую температуре тела, надевают перчатки – в общем, он не получает никакой сенсорной информации и обычно сразу засыпает. Такие эксперименты ставили еще в 1950-е годы – набирают студентов, платят деньги, они с удовольствием соглашаются, мол, шесть дней полежу, высплюсь, да еще заработаю. Но через некоторое время у студентов начинались галлюцинации – эксперимент прекращали существенно быстрее, потому что боялись за психику испытуемых. В этом двойственность сознания: с одной стороны, оно все время хочет избавиться от противоречий и прийти к неизменному, а с другой, не может работать с неизменным, начинает порождать проблемы. 

– Можем ли мы сказать, в каких зонах мозга обрабатывается неосознаваемая информация, а какие зоны задействует сознание?
– Разумеется, нет. Вот еще эксперимент из тех, что потрясли мир. Больным, которым требовалось рассечение мозга, с их согласия вживляли электроды в разные нейроны и хотели посмотреть, как они реагируют. В качестве стимула испытуемым решили предъявить на экране что-нибудь известное – например, «Звездные войны». И регистрировали реакцию большого числа нейронов. Оказалось, что на «Звездные войны» реагирует один нейрон! Он же реагирует на фотографии артистов из «Звездных войн» и даже на знаменитое дыхание главного героя. На «Звездные войны» реагирует один нейрон, на «Симпсонов» – другой, на «Женщину-кошку» – третий. Причем третий реагирует и на фотографию «Женщины-кошки», и на фамилию актрисы, а на другую актрису, одетую в костюм женщины-кошки, нет. И все это в одном нейроне! А вы говорите «зоны». Но мы не знаем, сколько всего нейронов отреагировали бы. И вообще – в нейронах ли дело. 

– А мы можем узнать, есть ли предел – сколько информации способен вместить мозг?
– Как определяется число нейронов в мозге? Делается срез, просчитываются нейроны на срезе, а дальше экстраполируются на весь объем. Поэтому оценки варьируют от 1011 до 1014. Единственный физический аналог – это количество звезд в небе. Если взять связи нейронов друг с другом – синапсы, аксоны, – то их количество превосходит все допустимые пределы. Но наше сознание последовательно, медленно и настолько дольше работает, чем все остальное, что, какие бы там физиологические ограничения ни были, они не имеют никакого значения.
Вот что мы получаем в своих экспериментах. Даем человеку два трехзначных числа для перемножения. Предъявляем две секунды – он успеет только их прочесть. Потом даем на выбор три варианта ответа, которые никак не прикинуть: ни по делимости на три, ни по перемножению первых или последних цифр. Когда предъявляются ответы, исходные трехзначные числа человек уже не помнит. Тыкает куда-то, вероятность правильного ответа – одна треть. Если же ему сначала предъявить три числа, затем на несколько миллисекунд правильный арифметический пример, типа 2 + 3 = 5, а потом три варианта, то человек быстрее выбирает правильное решение. Это значит, что, во-первых, он отличает правильный ответ от неправильного, а во-вторых, он получил сигнал о правильности арифметического решения и принял его за сигнал о правильности своего ответа. 

– При этом ведь есть люди, которые действительно умеют считать невероятные числа в уме, – феноменальные счетчики?
– Мы все феноменальные счетчики – и я, и вы. Другое дело, что мы блокировали эту способность. 

– А есть вероятность того, что мы научимся доставать эти способности из бессознательного?
– Пока не поймем, почему блокируем, не научимся. У всех нас феноменальная память и абсолютный слух. У всех! Музыканты мучаются, что у них нет абсолютного слуха, а он у них есть, потому что относительный слух строится на основании абсолютного. У детей он проявляется до трех лет, потом гаснет. Феноменальная память чаще встречается у дикарей. А у маленьких детей наблюдается так называемая эйдетическая память, зрительная, потом гаснет.
Я могу сказать, что нам мешает, – контроль сознания. Все эти феноменальные ребята – не контролируют. Когда мы вспоминаем, мы проверяем, правильно вспомнили или нет. Но, чтобы проверять, надо помнить правильное и с этим сличать. Зачем мы это делаем, если мы помним правильное? 

– К слову о памяти. Почему появляются ложные воспоминания?
– У Ницше есть фраза: «Моя память сказала мне: это было так. Моя гордость сказала мне: нет, это было не так. И моя гордость победила». Наша память – это то, что мы конструируем, а не то, что было на самом деле. А конструируем мы так, чтобы это было нам удобно и не вступало в противоречие с нами. При всем моем ироничном отношении к Фрейду, он нащупал много когнитивных механизмов, которые реально работают, типа вытеснения: если это мне не нравится и ведет меня к противоречию, я вытесню. Сознание не любит противоречий. Экспериментально ложные воспоминания можно спровоцировать. Скажем, я даю вам некий набор слов: солнце, вода, пляж… Потом прошу из списка выбрать слова, которые я называл. С вероятностью, превосходящей случайную, вы выберете «море», которого я не называл. Понимаете? Я вам картинку создал, а вы в эту картинку впихнули то, что вы хотите. 

– То есть нашей памяти доверять нельзя?
– Можно, только надо понять, какие вопросы задавать. Вы умеете запоминать? 

– Мне кажется, да.
– А что это значит? Вы куда-то впечатываете это? Инструкция «запомнить» – это примерно как телеграмма: «Волнуйтесь! Подробности письмом». Непонятно, что надо делать! Мы запоминаем все, запоминаем мгновенно, да еще с отметкой о времени поступления информации. В мозге каждого человека, по всей видимости, хранится даже память о себе в новорожденном состоянии. 

– А можно «запрограммировать» бессознательное на что-то?
– И да, и нет. Есть категория автоматизмов, которые работают независимо от нас: механизмы пищеварения, дыхания, а также некоторые механизмы переработки информации. Туда не стоит вмешиваться – они лучше знают, как себя надо вести. Если речь о вещах более серьезных, то, конечно, можно влиять. Но решение-то принимает генеральный менеджер – он никогда не примет того, что противоречит его моральным ценностям. Например, если при гипнотическом внушении испытуемому предлагается совершить что-то, не соответствующее его ценностям, – он впадает в глубокий транс, то есть просто засыпает и все. Он не будет этого делать, потому что сознание «не пустит». 

– Можно ли «настроить» свои ожидания на результат, внушить самому себе, что я выучу язык, достигну этого, добьюсь того? 
– Мы все так и делаем, только делаем неосознанно. Мы все время ставим себе планку. Допустим, я прошу вас подтянуться на турнике. Сколько раз вы можете подтянуться? Когда вы получаете такое задание, вам надо его выполнить «с эффективностью, достойной вас». Абсолютно не осознавая этого, вы делаете прикидку своих возможностей, чтобы не попасть в неудобное для себя положение. Если вы предполагаете, что подтянетесь двенадцать тысяч раз, то понимаете, что этого не произойдет. Значит, не годится. Сто? Наверное, тоже многовато. Десять? Может быть, но есть риск. Пять? О! Но после этого вы уже не сделаете шесть. Для вас это опасно: сознание подтверждает собственные представления. 

– Что надо делать, чтобы поднимать свою планку?
– Процесс научения обычно описывают весьма странно: мол, повторяя одно и то же, мы все время делаем лучше. Бессмыслицу услышали? Я либо повторяю, либо делаю лучше. Реальный процесс обучения скачкообразный, потому что вы как бы подгоняете результат к ожиданиям того, что вы можете сделать. Но в какой-то момент вы чувствуете, что сделали несколько очень успешных выплесков, – и вы поднимаете планку. Потом еще успешнее – опять поднимаете.
Это делается неосознанно – в сознание приходит только результат. Когда я почувствовал, что не проиграю, если поставлю более высокие требования, то я выхожу на этот уровень. А если я чувствую, что вот этого уровня я никогда не достигну, то нет. Люди после ранения, скажем, не могут поднять руку высоко. Им говорят: поднимите как можно выше. Они поднимают, как могут, – на уровне плеча. А потом им говорят: достаньте, пожалуйста, вон ту солонку с полки. И они поднимают руку выше, чем только что поднимали. Задача поменялась. 

– То есть ограничения мы создаем себе сами?
– Да. Что касается наших возможностей, как правило, мы сами себя ограничиваем. Если я считаю, что, складывая сто цифр, я сделаю две ошибки, я их сделаю. Зато я не ошибся в отношении себя! Значит, я «безупречен».