я могу что надо, то и могу
Ты дурак, если не восходил на Фудзияму. Но если ты был на ней дважды, ты дурак вдвойне (японская пословица)
Ким Александров
Все записи
текст

Темные аллели

Гордо звучащее имя «человек», и без того налагающее много ответственности, постоянно вынуждает нас что-то от чего-то отделять: добро от зла, зерна от плевел, справедливость от равенства, материальное от духовного. В общем-то, это в наших же интересах, вот только неизбежное «почему?» – еще один двигатель прогресса – рано или поздно ставит в тупик.
Темные аллели
Если все бренное состоит из атомов, то из каких частиц должно состоять все духовное? Если с физическими законами все относительно понятно, то кто открыл «нравственный закон внутри меня»? Могут ли не только эмоции, но и мораль, и даже религиозные чувства иметь основу вполне материальную?
Традиции христианского гуманизма (вопрос о других конфессиях оставим за скобками), впитываемые с молоком матери, наделяют индивида обширным арсеналом морально-этических норм. Ах, эти сентенции Сент-Экзюпери о бесконечности внутреннего мира! О, эти выдающиеся произведения об опустошенности, вызванной свинским поведением («Преступление и наказание», «Американская трагедия», «Вся королевская рать» – список можно продолжать до бесконечности)! А ядовитые стрелы остракизма, выпускаемые всякими судами чести и комитетами по этике?! Задачи «молочной диеты» просты: человек, вступая в самостоятельную жизнь, должен влезть в «этическую униформу» и полагать, что любая непохожесть есть зло, вредящее социуму. В реальности все происходит несколько иначе, ведь все мы – ярчайшие индивидуальности, не помещающиеся в прокрустово ложе стандартов и среднестатистических показателей. К счастью, социум – объект самоорганизующийся, самоуправляющийся и острые углы мириада личностей быстро обтесывающий. А что касается выдающихся персон, так исключения только подтверждают правило: они либо быстро «сгорают», напитав публику своей нонконформистской энергией, либо уходят в тень, почивать на лаврах былых заслуг. Но речь – не о них. Речь о нас с вами, составляющих абсолютное большинство, психологически мало изменившееся со времен неандертальцев и кроманьонцев. И здесь нас подстерегает одно удивительное открытие, ниспровергающее тезис о венце творения: весь наш антропоцентризм – чушь, и даже не собачья!

Оказывается, что и эмоции, и традиции гуманизма, и Декларация прав человека есть продукты эволюционного развития – из тех, что присущи не только homo sapiens, но и безмозглым дождевым червям, и кишечным палочкам. К таким выводам приходят ученые, работающие в совершенно новой дисциплине биологической науки – эволюционной этике, объясняющей происхождение нравственности, альтруизма, стремления к кооперации и прочих сугубо человеческих качеств. Про стремление к размножению, носящее фундаментальный характер, и его частное проявление – воспетую поэтами и музыкантами любовь – и говорить не приходится (читайте Фрейда и Збигнева Лев-Старовича).

Научное истолкование пословицы «Сам погибай, а товарища выручай» звучит так: это поведение, ведущее к повышению приспособленности (репродуктивного успеха) других особей в ущерб своим собственным шансам на успешное размножение. Это определение, по большому счету, охватывает еще и такие категории, как добро, милосердие, жалость, наконец (внешне сильно отличающиеся от альтруизма с летальным для благодетеля исходом). А репродуктивный успех – это и есть высшая цель эволюции, достичь которого гораздо легче в кооперации (стае, семье, косяке, стаде, нации, конфессии и т.д.) под лозунгом альтруизма. 

Традиции христианского гуманизма наделяют индивида обширным арсеналом этических норм 

– Позвольте, какой еще альтруизм? Они же, животные, друг друга жрут, только успевай уворачиваться – каждый за себя, – скажете вы, и будете по-своему правы, припомнив такие понятия из школьного курса биологии, как «борьба за существование» и «выживание сильнейших». К сожалению, эволюционная теория в массовом сознании до невозможности вульгарна (чем и пользуются креационисты, исповедующие божественное происхождение всего и вся). На самом деле она многогранна и многослойна, и ее нельзя свести к одному лишь фактору естественного отбора. Опустив длинную цепочку понятий типа «особь», «группа», «популяция» и т.д., можно сформулировать базовый принцип: все эволюционные изменения фиксируются только на уровне генов. Это значит, что расшифровка механизма генной конкуренции дает ключ к пониманию и логическому объяснению эволюционного процесса в целом. А механизм этот достаточно прост и понятен: за доминирование в генофонде любой популяции, будь то черепахи, тараканы или люди, борются так называемые аллели – вариации одного и того же гена. И борются они не на жизнь, а на смерть, проявляя концентрированный до последней степени эгоизм. Любой «альтруистический» аллель, позволяющий в ущерб себе размножаться другому аллелю, автоматически вытесняется из генофонда и исчезает.
Принцип конкуренции парадоксально преображается при переходе на уровень особи в популяции, в которой аллель существует во множестве копий: достаточно часто эгоистичному гену выгодней пожертвовать одной-двумя своими копиями в одном или нескольких организмах, чтобы обеспечить преимущество всем остальным копиям. Согласно «правилу Гамильтона» (Уильям Дональд Гамильтон – английский биолог, один из основателей социобиологии), сформулированному в 1964 году, отбор аллели «альтруизма» произойдет, если будет превышен некий порог репродуктивного ущерба, нанесенный «жертвователем» самому себе, за счет родственной близости организмов популяции, их количества и специфического коэффициента репродуктивного преимущества. Надо отметить, что первоначальный импульс работам Гамильтона придала блестящая книга Рональда Фишера «Генетическая теория естественного отбора» (The Genetical Theory of Natural Selection), в которой автор представил математические основы генетической эволюции. Наиболее точно смысл «правила Гамильтона» передал выдающийся биолог Джон Бердон Сандерсон Холдейн (John Burdon Sanderson Haldane), однажды заметивший: «Я бы отдал жизнь за двух братьев или восьмерых кузенов».

Таким образом, естественный отбор – процесс более глубокий, нежели банальное представление о доминировании альфа-самцов, за счет тупой силы и агрессии властвующих над гаремом. На генном уровне отбор уподоблен генетическому калькулятору, непрерывно подсчитывающему суммы выигрышей и проигрышей для всех копий аллеля в популяции. Но причем здесь мы? 
Нас это касается довольно близко, просто вникнуть в суть проблемы прежде мешала… культура! Как отметил английский биолог Ричард Докинз (Clinton Richard Dawkins) в своей книге «Эгоистичный ген», «…прежде чем применять к человеку те или иные модели, разработанные в рамках эволюционной этики, мы должны убедиться, что человеческая нравственность имеет хотя бы отчасти наследственную, генетическую природу, что она подвержена наследственной изменчивости и поэтому на нее может действовать отбор. На пчелах, бактериях и других общественных организмах, не способных к культурной эволюции, изучать становление альтруизма проще, поскольку сразу можно уверенно предполагать, что разгадка кроется в генах, определяющих поведение, а не в воспитании, культуре, традициях и т.д. С приматами, особенно с человеком, сложнее: здесь, помимо биологической эволюции, основанной на отборе генов, необходимо учитывать социальную и культурную эволюцию, основанную на отборе идей, или мемов (в данном случае речь идет о таких мемах, как морально-нравственные нормы, правила поведения в обществе и т.п.)». 
Любопытные выкладки приводит Сэмюэл Боулс (Samuel Bowls), антрополог из американского Института Санта-Фе, один из авторов теории сопряженной эволюции альтруизма и враждебности к чужакам. На основе анализа археологических данных он оценил шансы на развитие группового альтруизма (то есть на возможность доминирования соответствующего аллеля) в условиях межплеменной вражды. Оказалось, что распространение «генов героизма» зависит от четырех параметров. Во-первых, важно, насколько интенсивными были стычки с чужаками (межгрупповые конфликты в палеолите были перманентными и весьма кровопролитными – племя теряло в них больше трети «личного состава»). Во-вторых, как влияло число альтруистов на вероятность победы. Кроме того, успех экспансии аллеля зависел от размера группы и уровня родства ее членов.

Сложнее всего было выявить зависимость военных успехов группы от количества альтруистов (героев, сознательно шедших на самопожертвование). Боулс приводит такие расчеты: «Пусть изначальная частота встречаемости данного аллеля в популяции равна 90%. Если репродуктивный успех носителей этого аллеля на 3% ниже, чем у носителей других аллелей, то уже через 150 поколений частота встречаемости «вредного» аллеля снизится с 90 до 10%. Таким образом, с точки зрения естественного отбора трехпроцентное снижение приспособленности – очень дорогая цена. Теперь попробуем взглянуть на ту же величину с «военной» точки зрения. Альтруизм на войне проявляется в том, что воины атакуют врагов, не щадя своей жизни, в то время как эгоисты прячутся за их спинами. Расчеты показали: чтобы степень альтруизма оказалась равной 0,03, военная смертность среди альтруистов должна составлять свыше 20% (учитывая реальную частоту и кровопролитность палеолитических войн), то есть всякий раз, когда племя сталкивается с соседями не на жизнь, а на смерть, каждый пятый альтруист должен пожертвовать жизнью ради общей победы... Таким образом, уровень межгрупповой агрессии у первобытных охотников-собирателей был вполне достаточен для того, чтобы гены альтруизма распространялись среди людей… Самоотверженность и военные подвиги могли повышать репутацию, популярность и, следовательно, репродуктивный успех таких людей в первобытных коллективах».
Дальнейший поиск может привести к совершенно фантастическим результатам. Нейробиологи из Университета Эмори (Атланта, США) Зои Дональдсон (Zoe R. Donaldson) и Ларри Янг (Larry J. Young) обнаружили, что молекулярный механизм регуляции социального поведения с участием нейропептидов окситоцина и вазопрессина работает эффективно не только у животных, но и у людей. Когда крысам пересадили ген изотоцина (так называется «рыбий» гомолог окситоцина), он заработал у длиннохвостых в гипоталамусе (которого у селедки и лосося нет). Фактически это значит, что механизмы регуляции окситоцина универсальны и функционируют у далеких друг от друга животных, формируя общественное и половое поведение. Окситоцин регулирует половое поведение самок, роды, лактацию, привязанность к детям и брачному партнеру, а вазопрессин – эрекцию и эякуляцию у разных видов (включая кроликов, крыс и людей), а также агрессию, территориальное поведение и отношения с женами. А лучший способ введения нейропептидов человеку – перназальный, то есть капли в нос. Мужчины, которым ввели окситоцин, становятся более щедрыми и доверчивыми. Учитывая, что окситоцин достать сравнительно легко, может случиться, что появится спрей «доверия и щедрости», которым будут пользоваться жены перед сеансом интенсивного шопинга.
Мало того: вполне может быть, что политические и религиозные пристрастия тоже имеют генетически обусловленную природу. Во всяком случае, на это указывают достаточно высокие корреляции между вариабельностью гена, кодирующего дофаминовый рецептор DRD2, и приверженностью той или иной политической партии.
С подобным заявлением несколько лет назад выступил генетик Дин Хэймер (Dean Hamer), автор книги «Ген бога», в которой подводится итог многолетних исследований. На основе данных обширного массива социологической, этнографической и генетической информации Хэймер утверждает, что за чувство религиозности отвечает генная аллель, кодирующая белок VMAT2 (транспортер важнейших нейротрансмиттеров – дофамина, серотонина и гистамина, обеспечивающих связь между клетками мозга).
В попытке объяснить религиозный феномен американский генетик не одинок. В 2008 году уже упоминавшийся Ричард Докинз опубликовал любопытную книгу «Бог как иллюзия», вызвавшую широкий резонанс в научных и клерикальных кругах. По его мнению, восприимчивость к религиозным идеям связана с особенностями человеческого мышления, развившимися в ходе эволюции для совершенно других целей. Иногда религиозность выступает как средство адаптации, способствующее сплоченности группы, а развитая система обрядов и ограничений (табу, постов и т.д.) играет роль сигналов лояльности и готовности к кооперации. Самый неожиданный вывод автор делает, находя аналогии в механизмах распространения вирусов и религиозных верований. 
Французский антрополог и психолог Паскаль Буайе (Pascal Boyer) придерживается другой точки зрения: религиозное мышление есть побочный продукт адаптивных свойств психики (к ним же можно отнести моду, искусство и другие аспекты культуры), предоставляющий нам идеализированные и упрощенные образы отсутствующих важных личностей, а также стилизованные комплексы защитных действий. Кроме того, Буайе считает, что религиозное мышление – наиболее удобная, естественная для человека форма, не требующая специальных усилий (в отличие от атеизма, отрицающего потусторонние силы и требующего осознанной интеллектуальной работы, в большинстве своем направленной против обычных психических склонностей). 

Кроме пещерных инстинктов и эмоций, эволюция наделила нас разумом и моралью 

Справедливость выводов Буайе частично подтвердили результаты нашумевшей работы психологов из Рочестерского и Северо-Восточного университетов (США). Они обобщили результаты 63 исследований уровня интеллекта (под ним договорились понимать способность планировать, решать задачи, абстрактно мыслить, понимать сложные идеи, уметь анализировать и логически рассуждать), проведенных в период с 1928 по 2012 годы. Данные охватывали практически все социальные и конфессиональные группы, так что об ангажированности говорить не приходится. Итог оказался неоднозначным: 53 исследования показали отрицательную (чем выше один параметр, тем ниже другой) взаимосвязь уровня интеллекта и религиозности, а 10 – положительную. Однако ученые в своих выводах были осторожны. Руководитель проекта профессор Майрон Цукерман (Miron Zuckerman) отметил: «Мы не знаем, существует ли причинно-следственная связь и не исключаем других возможных факторов, которые могут повлиять на соотношение». Однако в СМИ результаты были истолкованы иначе…
«Все мы родом из детства» – сегодня слова Сент-Экзюпери обрели новый смысл. Многое в нас, ранее безоговорочно принимаемое за сугубо человеческое, оказалось плодом генной арифметики. Но, к счастью, кроме пещерных инстинктов и эмоций, эволюция наделила нас и разумом, дающим возможность прыгнуть выше головы и подняться над стереотипами охотников каменного века.

Общество

Машины и Механизмы
Всего 0 комментариев
Комментарии

Рекомендуем

OK OK OK OK OK OK OK