Еще Кант говорил, что время и пространство – всеобщий знаменатель, неотъемлемые условия нашего опыта, вне которых мы не можем познавать мир. Однако время все равно исхитряется для каждого течь по-своему. Чем обусловлены эти различия, и можем ли мы пренебречь ими?
В индустриальном обществе течение времени представляют как движение в одну сторону по бесконечной прямой. Принято считать, что прошлое – позади, будущее – впереди, и нам кажется это логичным. Мы даже верим, что впереди нас ждет что-то хорошее, а все самое плохое обязательно осталось в прошлом. Однако в одном из индейских языков – аймара – все наоборот. Его носители, говоря о том, что будущее для них находится позади, подчеркивают непредсказуемость грядущих событий.
Вообще, в традиционных культурах всегда главенствовали представления о цикличности времени. Это связано с обязательными для этих культур космогоническими мифами – воспроизведением событий, которые произошли впервые. В основе таких мифов лежит идея о неизменном разрушении и возрождении Космоса, которые и обусловливают цикличность. Что-то похожее мы видим и в преданиях религиозного характера. Вспомним Всемирный потоп, предание о котором есть не только в Библии, но и в мифологических представлениях народов Китая, Вьетнама, Индии и Австралии. Отличие в том, что в мифах катастрофы считались естественной закономерностью, а в церковной трактовке их связывали с карой и очищением.
В современном мире тоже можно найти отголоски прошлого: например, круговое движение стрелок часов. Потом, мы регулярно отмечаем и с нетерпением ждем одни и те же праздники, а к Новому году стремимся закончить все дела, чтобы начать его без долгов. Но ведь это четкое деление на старое и новое есть только в нашем воображении. Возможно, из-за того, что мы мыслим категориями, нам нужно разбивать на промежуточные остановки-маячки даже природные и физиологические процессы…
Или возьмем фильмы ужасов. Во многих из них таинственное зло просыпается каждые N дней/месяцев/лет и действует по одинаковому сценарию, и почти никто из героев кинолент не в силах прервать это круговое движение. Известный антрополог Марсель Мосс еще в начале XX века охарактеризовал подобные круговороты в сказках и легендах: «Этих периодических повторений почти достаточно, чтобы доказать, что сами даты вызывают одни и те же события». Таким образом, старые представления о мироустройстве теперь стали литературными мотивами.
До нашей эры люди не принимали саму идею истории: человеческая жизнь была настолько неотделима от космического начала, что не могла быть самостоятельным объектом изучения (подробно эту тему рассматривал румынский антрополог и религиовед Мирча Элиаде). С развитием религиозных течений стало формироваться представление о начале исторического времени, но различные циклы присутствовали по-прежнему. Этому способствовали и природные явления: смена времен года, повторяющиеся стихийные бедствия, полнолуния и затмения. Затем, начиная с эпохи Возрождения, на отношения со временем стала активно влиять наука. Хотя и она порой возвращалась к истокам. Например, в XIX веке зоолог Жорж Леопольд Кювье захотел примирить церковные учения с научными: он предложил теорию катастрофизма, согласно которой жизнь на Земле регулярно гибла и возрождалась.
Теория эволюции «вытянула» время в длинную прямую, которая не может повернуть вспять, а идея цикличности почти сошла на нет. Почти – потому что глобальные катастрофы все-таки были. Причинами их могли стать, к примеру, астероиды, вулканы или неожиданные изменения в составе атмосферы.
В XX веке ясность внесла космологическая теория Большого взрыва, обозначившая начало времени (по современным представлениям – 13,7–13,8 млрд лет назад). Однако XX век стал веком не только ярких открытий, но и потрясений, психозов. Появление быстрых средств передвижения и связи обрадовало не всех: людям тяжело было привыкать к тому, что они могут перемещаться столь стремительно.
Кстати, о перемещениях: пространственная ориентация во времени зависит от того, движемся ли мы. Если мы чего-то ждем (в аэропорту, в пробке), то пассивны, и время движется нам навстречу. Если садимся в транспорт или сходим с него, то субъективно мы движемся навстречу времени. Если задать людям простой вопрос вроде: «Экзамен перенесли со среды на два дня вперед – в какой день он состоится?», то «ожидающие» чаще отвечают, что в понедельник, а «двигающиеся» – что в пятницу.
Сейчас в развитых странах тоже есть различия в оценке времени. Например, у жителей США, Германии, Швейцарии, Скандинавии и Японии очень развито чувство времени: они чрезвычайно пунктуальны и требуют того же от других. В южных же странах – Египте, Мексике, Индии – иные представления: там вполне допустимы опоздания на 20–30 минут.
В чем тут дело? Должно быть, в исторических предпосылках, культурных традициях, даже климате. Но есть и еще один занятный аспект. В 1930-е годы американские лингвисты Эдвард Сепир и Бенджамин Уорф выдвинули гипотезу лингвистической относительности – о том, как язык связан с мышлением. Теперь она существует в двух вариантах: слабой и сильной версии. Сильная утверждает, что язык определяет мышление, а носители разных языков имеют принципиально отличные картины мира. Сейчас эту версию не рассматривают серьезно: уже известно, что носители языков, в которых, например, нет определений для цвета, могут выучить их, если будут общаться с носителями чужого языка, в котором эти определения есть.
Слабая версия гипотезы Уорфа («различия в мышлении связаны с языком, но не вызываются им»), напротив, вызывает интерес ученых. Психолог из Стэнфорда Лера Бородицки проводила много кросскультурных исследований для проверки того, как языковые особенности влияют на восприятие времени. В одном из них испытуемыми стали носители китайского языка и англоговорящие люди. Им нужно было хронологически расположить картинки, выстроенные вертикально или горизонтально. Другой вариант – ответить на вопросы о времени (какой день или месяц идет раньше), предварительно посмотрев на вертикально или горизонтально расположенные картинки. Исследователь предположила: говорящие по-английски, рассуждая о времени, будут использовать горизонтальную схему, а говорящие на китайском должны ориентироваться на вертикальную (из-за разных вариантов письма в их культуре). Результаты гипотезу подтвердили: англоговорящим требовалось больше времени для ответа, если перед этим они наблюдали вертикально расположенные картинки. Они путались, когда нужно было упорядочить представленные вертикально изображения. У носителей китайского языка задания затруднений не вызывали. К слову, в повседневной жизни даже молодые китайцы, которые почти не используют вертикально ориентированные иероглифы, показывают рукой наверх, а не назад, когда говорят о прошедших событиях.
Интересный эксперимент, который соотносится со слабой версией гипотезы Сепира-Уорфа, несколько лет назад провели исследователи Дэниэл Кассанто и Роберт Боттини. Они предложили носителям нидерландского языка задание: на экране компьютера появлялись слова, обозначающие прошлое или будущее, при этом нужно было нажимать на клавиши справа или слева. Логично, что при появлении слова, обозначающего прошлое, участники быстрее нажимали на левую клавишу. Но стоило показать те же слова в зеркальном отражении, все сразу стало наоборот: участники вынуждены были читать справа налево и нажимали уже на клавишу справа. Эти результаты демонстрируют, что язык влияет и на визуализацию времени.
Около 20 % людей, думая о времени, представляют его в пространстве: в виде кругов, шаров, свитков, петель, лесенок… Дни недели у них могут быть разноцветными, заостренными и округлыми. Некоторые ученые считают такую визуализацию отдельным видом синестезии – явления, при котором одновременно возникают ощущения, характерные для разных органов чувств. В случае со временем это может быть связано с первыми детскими впечатлениями: календарем, который висел над кроватью, картинками из книг. Частый пример визуализации недели – это страницы школьного дневника: понедельник, вторник, среда – слева, четверг, пятница, суббота – справа, а воскресенье остается в уме без конкретного места в пространстве.
Почему в очереди время тянется бесконечно, а женщины быстро забывают даже тяжелые роды? В поисках ответов на подобные вопросы за последние 50 лет ученые чего только ни придумывали! Даже предлагали испытуемым с закрытыми глазами ехать на тележке к краю лестничного пролета на высоте нескольких этажей. Это было в 1960-е годы, когда этические требования к психологическим экспериментам еще были недостаточно разработаны. Удивительно, что с таким сценарием испытуемые вообще нашлись! Им нужно было остановиться через 5 секунд после начала движения, считая про себя, – так психолог из США Дж. Лангер пытался определить, замедляет ли страх наше «психическое» время. Ответ получился очевидным: люди останавливались в среднем не через 5, а через 3,6 секунды. При любой угрозе жизни происходит субъективное замедление времени. Возможно, из-за того, что к мозгу приходит больше сигналов: он быстро и подробно анализирует процессы в организме и параметры, необходимые для выживания. При этом другие подробности: пейзаж, второстепенные окружающие объекты, музыкальный фон – становятся несущественными. А в обычной ситуации мы именно с их помощью отмеряем временные промежутки.
В случае с очередями ответ прост: мы вынуждены сосредоточить внимание на единственном процессе, который к тому же нас не интересует, – ожидании. Дети мигом придумывают себе занятия: посчитать плитки на кафеле, поизучать фантики, понаблюдать за гуляющей кошкой. Им не привыкать: часто приходится делать то, чего не хочется. А взрослые видят себя хозяевами ситуации, и любое вынужденное ожидание вызывает у них раздражение.
Ну а что касается родовых мук, тут большее значение имеет физиология: после естественных родов в организме женщины вырабатываются эндорфины, которые позволяют забыть о недавней боли.
Наверняка каждого из нас это волновало: куда уходит детство? Когда случается тот незаметный переход, после которого, по выражению публициста Линор Горалик, становится ясно, что взрослые – это мы? Ведь для самих себя мы остаемся прежними, мы все время узнаем себя в зеркале, не замечаем изменений в родителях или друзьях, если видим их ежедневно. Но для окружающих это постоянство отнюдь не очевидно.
Внешняя однородность – еще не все: важно не запутаться и в эволюции собственных мыслей. Сейчас с этим проще: можно хранить больше фотографий и автобиографических записей не только на бумаге. Главное – не перегибать палку. Журналистка ВВС Клаудиа Хэммонд пишет об изобретателе микрокомпьютера Гордоне Белле, который фотографирует все, что видит, каждые 20 секунд, начиная с 1988 года. Точнее, не он сам, а маленькая камера на его груди. Помимо этого он хранит все чеки, черновики, записи на диктофоне и многое другое. Его проект так и называется – «Вспомнить все». Хранилище получится внушительное, но пока непонятно, кто и зачем потом будет все это просматривать. А один протестантский священник, Роберт Шилдс, в течение 25 лет вел сверхподробные дневники на десятки миллионов слов и завещал их Вашингтонскому университету с оговоркой: «Не открывать до 2057 года». Что ж – по крайней мере, это забавно…
Для любителей вести дневники – хорошая новость: эта тренировка помогает не только запоминать прошедшие, но и представлять грядущие события. А вот слабая автобиографическая память мешает думать о будущем. Маленькие дети, люди с шизофренией, болезнью Альцгеймера, некоторыми черепно-мозговыми травмами тоже с трудом с этим справляются. Присутствие в организме алкоголя или наркотических веществ, разумеется, также влияет на оценку времени – например, наркозависимым плохо дается долгосрочное планирование. Лера Бородицки приводит пример: испытуемым показывают задумчивого человека в кафе и просят предположить, о чем он размышляет. Здоровые люди предлагали варианты, ориентированные на месяцы и годы. В экспериментальной группе наркозависимые испытуемые говорили лишь о минутах и часах. О том, как они воспринимают течение времени в момент наркотического опьянения, можно узнать уже не из научных исследований, а, например, из книги Олдоса Хаксли «Двери восприятия», в которой автор описывает опыт употребления психоделика мескалина.
Удивительно все же, как при таком рассогласовании нам удается договариваться о встречах, устанавливать дедлайны и планировать отпуск. На многие вопросы об индивидуальном восприятии времени пока нет научных ответов: сложность заключается не только в грамотном построении экспериментов, но и в объективной интерпретации их результатов. Но в этой теме каждому есть что сказать, будь то ученый или просто любопытствующий дилетант.
Это новость от журнала ММ «Машины и механизмы». Не знаете такого? Приглашаем прямо сейчас познакомиться с этим удивительным журналом.