Целое море цветов

На подоконнике стоял кактус – здоровенный и безобразный до отвращения. От ребристого «ствола» отходило не меньше десятка скрюченных лап. На них, в свою очередь, топорщилось по три-четыре уродливых отростка. То ли этот зеленый монстр был серьезно болен, то ли всем его собратьям полагалось выглядеть так паршиво, но восторга он однозначно не вызывал. Казалось, это шипастое недоразумение торчит
здесь, чтобы скрасить мое одиночество. Мда... Другой бы радовался, что попал в отдельную палату – в такие только шишек определяют.

Странное все-таки создание человек! Досыта нанюхался пороху, чудом уцелел, но нет чтобы поблагодарить судьбу – вместо этого возмущаюсь каким-то дурацким кактусом. А ведь мне могло снести полголовы, как Жене Трохимцу. Или намотать кишки на гусеницы – так страшно расстался с жизнью Пашка Горелов. Не снесло, не намотало. Легко отделался – даже крови не пролил. Несколько вражеских дронов прорвали нашу ПВО, сбросили планирующие бомбы, и одна легла рядом. Я успел увидеть вспышку взрыва, а в следующий миг словно получил дубиной по башке. Очнулся уже в госпитале, где меня лечили от контузии. Пару дней вообще ничего не слышал, да и соображал с трудом. Когда меня осматривал врач, видел перед собой только расплывчатую белую фигуру с шевелящейся щелью рта. А потом в голове будто повернули переключатель. Тут же вернулся звук, наладилась картинка, и я быстро пошел на поправку.

На фронте остро не хватало пушечного мяса, так что я со дня на день ожидал выписки. А вместо этого попал сюда. Сперва даже обрадовался, блаженный дурачок. И в самом деле, не палата, а гостиничный номер! Туалет, душ – все как у белых людей. Японский телевизор на стене. Даже в столовую ходить не надо – еду приносят. Неплохая жратва, между прочим. Пару раз даже арбуз давали. Парни в госпитале обзавидовались бы. Нас там в палате лежало восемь человек. Само собой, никакого телика, удобства в коридоре, кормежка – добрым словом не вспомнишь. В общем, сначала я решил, что это какой-нибудь образцово-показательный госпиталь – чтобы пыль в глаза пускать высокому начальству. Вот, товарищ генерал, в таких условиях лечатся наши чудо-богатыри!.. Но потом начал задумываться. И чем больше шевелил извилинами, тем сильнее на душе скребли кошки.

Почему меня держат взаперти? Выйдя из палаты, я попадал в недлинный коридор. Свернув направо, через несколько шагов утыкался в вечно запертую дверь. Другая дверь, напротив, была открыта, но возле нее постоянно дежурили сменяющие друг друга мордовороты. И на любую мою просьбу отвечали одним словом: «Нельзя!»

У медсестры Маши лексикон был побогаче, но тоже невелик: «Встаньте, пожалуйста», «Дайте руку», «Повернитесь», «Не шевелитесь», «Готово!». Она без конца мерила у меня давление, пичкала таблетками, не говоря уже о том, что исколола всю задницу. А за час до обеда вталкивала в палату какой-то чудной прибор на колесиках. От него отходила целая куча трубок с присосками и зажимами на концах. Опутанный этими щупальцами, я, наверное, напоминал персонаж дешевого ужастика. Но что за характеристики снимала с меня Маша, так и не узнал.

После обеда приходила Белла Анатольевна. Про себя я звал лечащего врача просто Беллой и терпеть не мог. Больше всего меня раздражало ее лицо фарфоровой куклы, наштукатуренное так, что невозможно было понять возраст. Сорок? Сорок пять? Пятьдесят? Еще в первый день, когда Белла представилась, ее фамилия – Резунова – заставила меня вздрогнуть. «От слова «резать», – с неприязнью подумал я. – Самая подходящая фамилия для этой мымры. С такой маской вместо лица хорошо скальпелем орудовать. Чикчик-чик… Как автомат».

Белла долго и подробно расспрашивала меня о самочувствии. Тут болит? А тут? Голова не кружится? Сухость во рту не ощущаете? Когда же я пытался у нее что-либо выведать, слышал в ответ одно и то же: «Все узнаете в свое время». Это так меня бесило, что хотелось во что бы то ни стало вывести ее из себя. Хотя бы заведомо неправильными ответами. Но разве можно смутить автомат? Она просто качала головой и повторяла вопрос. А на фарфоровом лице – по-прежнему ноль эмоций.

Один раз зашел главврач Леонид Федорович. Надутый, как индюк – у такого вообще бесполезно что-то спрашивать. Он по-быстрому осмотрел меня, заставил сделать несколько простых движений. После чего только слушал Беллу, сыпавшую медицинскими терминами, и с важным видом кивал. Вот и вся аудиенция…

Короче, обдумал я свое житье-бытье и сделал окончательный вывод. Собственно, мне эта мысль и раньше приходила в голову. До сих пор удавалось гнать ее оттуда, как незваного гостя, пришедшего, чтобы плюнуть хозяину в душу. Да только нельзя долго жить самообманом. И когда я понял все, меня захлестнул страх.

Еще до начала войны ходили слухи о секретной лаборатории, где людей превращают в боевых киборгов. Незаконно, конечно: те, кто этим занимается, нарушают целую кучу международных конвенций. Но если чего-то очень хочешь, ничто не мешает собрать все конвенции и спустить в унитаз. Главное, чтобы не застукали, верно?

До настоящих терминаторов, понятно, наука дойдет еще не скоро. Но нашпиговать человека электронными штучками-дрючками – не такая уж фантастика. Дорого, конечно, зато выгоды налицо. Служивый «старого образца», из плоти и крови, может дезертировать, сдаться врагу, да просто наложить в штаны, когда его пошлют в атаку. А киборг никогда не предаст, не струсит – не позволят чипы в мозгу. Сверхреакция, сверхметкость, сверхживучесть – такой наборчик стоит любых затрат!

Когда разразилась война, слухи переросли в уверенность. Говорили, что засланцы из той лаборатории рыщут вдоль линии фронта и отбирают материал для опытов. В мирное-то время не развернешься. Приглядишь подходящего человечка – а ну как его хватятся, раздуют скандал и прикроют лавочку? А тут… Всегда можно объявить солдатика пропавшим без вести.

От этой догадки мне стало хреново. Порой накатывал такой страх, что пробирало до печенок. Пытался не брать в голову, но не раз и не два вскакивал посреди ночи, измученный кошмарами. Все сходилось. И молчание персонала – ни к чему подопытному кролику знать, когда его распластают на операционном столе. И обилие малопонятных процедур, хотя я чувствовал, что практически здоров. И то, что отсюда невозможно убежать.

Окно не открывалось, однако я прикинул, что моя палата находилась на четвертом этаже. Внизу асфальт. Хочешь лежать на нем в луже крови и со свернутой набок башкой – прыгай! Но даже если чудом уцелеешь, тебя остановит трехметровая каменная ограда. За ней – унылый осенний лес. Ни малейших признаков жилья. Можете представить, чтобы обычную больницу возвели в такой глухомани? То-то и оно.

Я много раз представлял себе, каким стану, пройдя через все операции. Их, наверное, впереди немало, и каждая будет отнимать частичку моего «я». До тех пор, пока перед высокой комиссией не предстанет совершенный солдат. Неутомимая живая машина! Не знает ни страха, ни упрека, ни любви, ни жалости, ни прочих «чуйств», которые мешают делать главное – превращать людей в трупы…

Помню, когда мне впервые захотелось умереть. Я стоял у окна и разглядывал мокрый от моросящего дождя асфальт. Вот тут-то и подумалось, что лучше сигануть вниз, чем превратиться в эту дорогую машину.

С тех пор приступы малодушия, когда хотелось опередить моих тюремщиков прыжком в небытие, следовали один за другим. Промежутки между ними заполняла тупая апатия, и лишь изредка вспыхивало желание побороться за жизнь. В такие минуты я принимался ходить по палате и прокручивать в голове варианты спасения.

Можно связать из постельного белья подобие веревки и попробовать спуститься вниз. Или, угрожая осколком разбитого стакана, взять в заложники медсестру, еще лучше – Беллу, а если повезет, то и самого главврача. Или, завязав очередной бессмысленный разговор с охранником, внезапно напасть и разбить ему голову тем же стаканом. Любой план казался замечательным, но лишь на начальной стадии. Дальше он неизменно вел к провалу, и меня вновь охватывала апатия.

Увидев, что со мной творится, Белла наконец-то заволновалась – тревога проступала на ее лице даже сквозь толстый слой штукатурки. Однажды, задержавшись в палате дольше обычного, она бросила сопровождавшей ее Маше: «На ночь – релакс-дельта». Медсестра кивнула, а перед самым отбоем сделала мне укол. Не злой, болючий, как предыдущие, а почти не ощутимый.

После того как Маша вышла, я долго ворочался. Наконец встал, подошел к окну, и оно неожиданно распахнулось. Легко, от одного моего прикосновения!

Почему-то я этому даже не удивился. Спустил кактус на пол, уселся на подоконник, свесив ноги наружу, и стал разглядывать высыпавшие на небе звезды. В лицо дышало не промозглой сыростью, а невероятным в середине октября летним теплом. Но даже оно меня не поразило. Крепко зажмурившись, я спрыгнул вниз. И, ощутив пятками вместо асфальта податливую почву, воспринял это как должное.

Я открыл глаза.

Звездную ночь сменил ослепительный день. Вокруг меня, волнуясь от набегающего ветерка, раскинулся необъятный зеленый луг. Лишь далеко-далеко, у самого горизонта, он упирался в темную полоску леса.

Одуряюще пахло цветами. От их белых корзинок, пушистых фиолетовых головок, желтых звездочек, розовых и сиреневых воронок-граммофончиков рябило в глазах. «Целое море цветов», – вспомнилось мне. Саму песню, если честно, я не считал шедевром, но эта строчка почему-то врезалась в память. Рядом со мной пролетели две пестрые бабочки. На все голоса стрекотали кузнечики. Я сделал шаг, и они брызнули у меня из-под ног в разные стороны.

Не припомню, чтобы мне доводилось видеть такую красоту. На природу, конечно, с компанией выбирался не раз. Но там совсем не то. Шашлыки, пьяный треп перед девчонками, дурацкие выходки вырвавшихся на лоно городских недорослей – когда восторгаться пейзажами? А тут…

Я упал лицом в траву, перекатился на спину и блаженно раскинул руки. По небу медленно проплывало большое, важное и явно довольное жизнью облако, за ним тянулась цепочка пухленьких карапузов. Высоко над головой резвились ласточки. «К хорошей погоде», – подумал я. Хотя куда уж лучше!

А потом зазвучала музыка. Мелодия изумительной, совершенной красоты лилась прямо с небес. Слушая ее, хотелось вырвать из души все ядовитые сорняки, растоптать и сжечь. А после этого сотворить нечто великое и прекрасное. То, ради
чего появляется на свет каждый человек, только мало кто знает, на что он способен…

И вот тут-то, на пике возвышенных чувств, я проснулся. Увидел вместо моря цветов этот нелепый корявый кактус на подоконнике – и заплакал. Это я-то, двадцатилетний лоб, на которого смерть чуть ли не каждый день замахивалась клюкой и все никак пришибить не могла! Ревел, растирая слезы по морде, – точь-в-точь как тыловая крыса, внезапно получившая приказ на передовую!

Может, я и нашел бы в себе мужество дожить до дня Икс. Может, даже решился бы на побег.

Но этот сон меня окончательно сломал. Быть в том раю, напоенном ароматом цветов, наслаждаться простором, купаться в музыке, созданной для ангелов, – и вновь провалиться сюда, на больничную койку, с которой меня однажды поднимут и поведут под нож!

Решение пришло почти мгновенно. И меня даже пробрал озноб при мысли, что я могу передумать, испугаться, дотянуть до минуты, когда будет уже поздно, не спасет никакая палочка-выручалочка. Или сейчас, или никогда!

Палочка-выручалочка была спрятана в укромном месте – в уголке подушки. Каждое
утро медсестра заставляла меня глотать большие розовые таблетки. Они были любопытной формы – почти квадратные, с закругленными уголками. По этой форме я сразу признал в лекарстве комбулан – сильное успокоительное, от которого делаешься довольным жизнью, как свинья перед полным корытом. А мне не хотелось быть свиньей. Поэтому я отправлял розовый квадратик под язык и делал вид, что глотаю. Удовлетворенно кивнув и мысленно поставив галочку, Маша уходила. После чего я выплевывал таблетку (благодаря оболочке ей ни черта не делалось!) и, сунув руку под наволочку, отправлял к дожидавшимся там «подружкам».

Я был наслышан о том, как действует этот новомодный чудо-препарат. Уже от одной таблетки начинаешь видеть жизнь в розовом цвете. От двух принятых разом впадаешь в странное отупение. От трех возникает чувство, что у тебя вот-вот остановится сердце. А вот пять-шесть – это уже путевка на тот свет. С полной
гарантией...

В моем тайнике скопилось восемь таблеток.

Я достал их, выложил на тумбочку, затем плеснул в стакан воды из графина. И тут у меня задрожали руки. Левая еще ничего, а вот правая так и ходила ходуном.

«Какого черта, – подумал я. – Не хватало еще передумать. Чем дольше тянешь, тем страшнее умирать. Надо быстрее».

Я сгреб левой рукой таблетки и высыпал их в рот. Запил водой и растянулся на койке, пытаясь вспомнить ту божественную мелодию...

Белла Резунова, врач клиники экспериментальной медицины имени Осипенко

Все, раскрываем карты. Бедный мальчик! Чуть ли не с первого дня ты смотрел на нас волком. Как отчаянно ты пытался понять, что происходит! Не могла же я объяснить, что есть программа, по которой пациент ничего не должен знать раньше времени. Иначе происходит сильный эмоциональный всплеск, резкий выброс гормонов нейтрализует действие наших препаратов и ломает весь график подготовительного этапа.

Но теперь этот этап позади, и можно приступать к главному. Осечки быть не должно – позади пять лет опытов на животных, все отработано до мелочей. Долго же мы искали пациента с идеальными данными… Наконец кто-то догадался пробить базу по бойцам. Что началось, когда этот идеал нашли! И где – в госпитале, которым, по словам Леонида Федоровича, заправляют коновалы!

Слава богу, адаптацию ты прошел, хотя и с большим трудом. У меня даже создалось впечатление, что комбулан на тебя не действует. Тогда я и назначила инъекцию релакс-дельта – ничто не умеет лучше снимать тревогу и навевать грезы. И не ошиблась. Какое у тебя было во сне умиротворенное выражение лица!

Кажется, я понимаю главную причину твоей тревоги. Никто в нашей клинике не знает точно, чем занимается лаборатория К-7. Но однажды там допустили утечку информации, и с тех пор слухи о секретных разработках обросли чудовищными подробностями. Конечно, у страха глаза велики, но для меня невыносимо, когда человека в белом халате воспринимают как врага. Слава богу, мы к изготовлению киборгов не имеем ни малейшего отношения.

Ладно, Костя, через минуту все узнаешь. Мы не начиняем человека железом, а ищем биологический путь к бессмертию. Я сделаю тебе предложение начать основной этап, и ты его примешь. Только безумец может отказаться. Ну, до подлинного бессмертия еще далеко, но лет триста полноценной жизни наша методика тебе подарит. Вот
и палата. Сейчас, мой мальчик, сейчас...

А-а-а!!!