СМЕНА ХАРОНА, ИЛИ ЗАПИСКИ ДОКТОРА МЕРТВЯГО

Мерзопакостная погода стоит. Слякотная. Грязная снежная каша под ногами уже неделю как. Словно тот, кто где-то наверху погодой заведует, устал и подремать лёг. И туман этот противный. Бледно жёлтый, будто застарелое пятно на белом халате. Спускается, наползает отовсюду, из каждой подворотни.
Старенький УАЗик, пробуксовав колёсами, свернул во дворы. Врач «скорой» Харитонов поплотнее завернулся в куртку с поломанной молнией и отвернулся от окна. Его уставший взгляд скользил по привычным внутренностям микроавтобуса, стараясь нащупать хоть что-то не окончательно безрадостное. Напротив, уткнувшись в телефон, сидел стажёр Ведунов — залипал в какой-то игрушке. За рулём — водитель Коля Рыжкин — мужик лет сорока с забинтованной головой. Прошуршав бортом «буханки» по сухим веткам каких-то неопрятных кустов, он с тоской вздохнул «Э-ге-ге», остановил машину у подъезда и повернулся в салон — «Ага. Да?». Мол, привёз, куда надо.
«Приехали, Коль. Да. Жди нас»,— кивнул Харитонов, взял сумку, поторопил стажёра — «Шустрее давай». Тот выскочил, сразу утонув кроссовками в снегу. Доктор вышел следом, хлопнув дверью буханки, через грязное стекло ещё раз взглянул на водителя.
Если бы не знатный отпечаток советского образования на физиономии, то в таком виде и с этими междометиями, Рыжкин точно сошёл бы за Шарикова. Подстать тачке. Из какого могильника они её только вытащили. Но, какие уж есть... Грех жаловаться. В кои-то веки бригада ездит полным составом.
Стараясь отогнать гнетущие мысли и не замечать окружающей неустроенности, медики быстрым шагом зашли в парадную.
Дверь на втором этаже была уже открыта. Их ждали.
— Быстрее. Там. В дальней комнате. Маме плохо,— молодая женщина, смущаясь, плотнее запахнула домашний халатик. Оба медика, не разуваясь, прошли, куда было указано.
— Да, нет…— задумчиво протянул доктор, склонившись над стареньким диванчиком и ещё более старой пенсионеркой,— ей уже хорошо.
Исполнительный Ведунов проверил пульс, дыхание, начал было, как учили, делать реанимационные действия, но Харитонов давно всё увидел. Бледное лицо, испещрённое глубокими морщинами, обрамлённое сухими прядями седых волос. Что-то в нём было. Нечто расслабленное, спокойное, почти блаженное. Врач тронул ассистента за плечо.
— Хватит. Всё уже.
— Она?...— молодая женщина осеклась, готовая заплакать.
— Да. Умерла,— обернулся Харитонов.— Ну, что вы в самом деле? Ну, умерла… Что же…
— Действуем по дзета-протоколу?— уточнил стажёр и, получив одобрительный кивок доктора, принялся за дело. Хозяйка квартиры, ещё не успевшая как следует расплакаться, с удивлением наблюдала, как парень достал из спортивного рюкзака моток широкого скотча и принялся быстрыми отработанными движениями связывать мёртвое тело.
— Вы ведь… Её заберёте?
— Зачем?— не понял врач и экзаменаторски обратился к помощнику.— Ведунов. Поясни порядок.
— В отсутствии черепно-мозговых травм и прочих тяжких телесных повреждений исполнение дзета-протокола не требует госпитализации и может осуществляться на дому,— он закончил связывать покойницу и посмотрел на её дочь.— Мама у вас была при памяти?
Женщина утвердительно кивнула.
— Не буйная? Боли не мучили? Кричать не будет?
— Нет…
— Ну и хорошо, значит, рот заклеивать не надо. Скоро пообщаетесь.
— Пообщаемся?...
— Да. Поговорите. Это им полезно. Быстрее в себя приходят. Но раньше третьего дня разматывать не советую. Вдруг что… Непроизвольное.
Ведунов подошёл к окну и по-хозяйски распахнул его.
— Держите маму в прохладе. Быстрее остынет и запаха меньше…— стажёр достал мобильный, сверился со временем.— Сегодня всплесков уже не будет, а к послезавтра должна намагнититься.
— Это как?
— Да это мы говорим так просто,— улыбнулся Ведунов.— Безо всякой термодинамики там, суперпозиций… Придёт в кондицию, в общем. Увидите. При первых признаках шевеления меняйте температурный режим. Окно закрываем. Перекладываем поближе к отопительным приборам. Можно обогреватель поставить.
— Укутать?— уточнила молодая женщина, окончательно успокоившись.
— Это не надо. Только мешает подводу тепла. Изнутри они не греются. Попросит чаю, или кипяточку — давайте в любых количествах,— парень сделал паузу, выдохнул, посмотрел на Харитонова.— Вроде всё сказал?
— Как по учебнику. Молодец, Ведунов. В машину!— одобрил доктор.— А вы…— он оценивающе посмотрел на хозяйку,— вслед за мамой не собираетесь?
— Я? Нет. Я пока что… Так,— смутилась она.
— Ну-ну… Звоните, если что. Вы знаете — «03» или через единый номер.
Попрощавшись, Харитонов вышел из квартиры. Делать ему тут было совершенно нечего.

* * *
Оперуполномоченный Лаврухин грустно смотрел на два трупа. На обагрённом снегу, ничком уткнувшись в чью-то заметённую снегом могилу, лежало мешковатое тело сторожа. Порванная в нескольких местах фуфайка вся в крови, ушанка съехала набок, на бородатой роже застыла страдальческая гримаса. Впрочем, с некоторого ракурса казалось, что он даже усмехался беспощадной иронии судьбы, заставившей принять смерть прямо на кладбище. Напротив нелепо распластался худощавый мужичок в не по размеру коротком чёрном костюме. Весь мокрый и грязный. Голова его была полностью раскроена ружейным выстрелом. Мозги наружу. Само оружие — охотничья двустволка — валялась тут же рядом.Лаврухин поморщился и, сняв шапку с головы сторожа, прикрыл ею кровавое месиво, а потом обернулся к медицинскому УАЗику, припаркованному бок о бок со своим ментовским полугрузовым собратом. Экипаж «неотложки» терпеливо выстроился в снегу, ожидая, распоряжений сотрудника полиции.
— Э-ге-ге,— тоскливо выдохнул Коля Рыжкин вместе с клубами едкого сигаретного дыма.
— Ну, я не знаю…— развёл руками оперуполномоченный.— Что там у вас? Эта-бета…
— Дзета,— поправил стажёр Ведунов.
— Да неважно! Грузите их что ли…
— Ага. Да?— водитель вопросительно взглянул на медиков.
— Нет,— покачал головой Харитонов.— Будем разбираться.
— А чего разбираться-то? В покойниках? Господь разберёт своих…
— Вот именно. Тут я есть Альфа и Омега,— отрезал доктор и чуть подтолкнул вперёд Ведунова.— Действуй, юное дарование!
Стажёр в пару прыжков преодолел сугробы, очутился рядом с Лаврухиным, взглянул на убитых, огляделся по сторонам, потом снова на трупы.
— Ну, картина ясная. Гражданин Глушковский напал на сторожа, воспользовался замешательством, прокусил сонную артерию… И, судя по всему, ярёмную вену. Тот, защищаясь, произвёл выстрел прямо в лицевую часть черепа, обезвредив нападающего. После чего умер сам от потери крови.
— А откуда ты знаешь, что это Глушковский?— удивился Лаврухин.— Рожа-то в кашу.
— Следы же… Вон, если присмотреться, за кустами… Могилка разрытая,— парень прищурился.— Глуш-ков-ский. Да. Точно так на надгробии и написано.
— Глазастый! И сообразительный!— похвалил оперуполномоченный и весело посмотрел на Харитонова.— Уступишь стажёра? Нам такие в органы нужны.
— В органы… На органы… Самим нужны,— мрачно проговорил доктор, а потом громко пристрожил ассистента.— Ведунов, ты завязывай в детектива играть! Заключение давай.
— Эй!— возмутился Лаврухин.— Погодите! Раз всё так официально, то говорите, что мне-то в отчёт писать?! Непредумышленное убийство? Превышение допустимой самообороны? Неосторожное обращение с оружием?
— На лицо нарушение дзета-протокола,— со знанием дела заметил стажёр.
— Отлично! И кому за это обвинение предъявлять?
— А вот, кто этого гаврика не выкопал, тому и предъявляй. Что он вообще там делал? Тогда как ещё с 31-го ноль первого вышло указание эксгумировать всех покойников не ранее 1980-го года погребения!— возмутился Харитонов и аж плюнул в снег.— Всё! Заматывай их, Ведунов! И поехали уже! Я тут сейчас сам околею.
Ассистент кивнул, скинул с плеча рюкзак, достал скотч, принялся пеленать им пациентов.
— А что там ваш протокол про убитых говорит?— вполголоса поинтересовался Лаврухин у молодого человека, видя, что тот, как говорится, прошаренный.
— Так это не наш, а ваш,— неловко возразил Ведунов.— Приложение №2. «Для органов МВД». Параграф 4, пункт «б»: «О формальном нарушении свободы воли». Не читали?
— Да не успел я, ну… Чего там?
— Права гражданина считаются нарушенными… Или типа того. Дословно не помню. В общем… В случае насильственной, принудительной и… Внезапной смерти не по естественным причинам. Ага. Так.
— Так может он это… Добровольно. Сам попросил себя укусить,— предположил оперуполномоченный.
— Сам-то в это веришь?— съязвил Харитонов.
— Да нет же… Ясное дело,— расстроено отмахнулся Лаврухин, продолжая рассуждать.— Не выкопали покойничка вовремя, тот в гробу зашевелился, сам вылез, ну и, видать, осерчал. Тогда… Кто у нас ответственный за своевременную эксгумацию? Директор кладбища. Найти бы его ещё… Может, он уже и сам. Того… Архивы поднимать придётся.
— Э-ге-ге…— снова вздохнул Коля Рыжкин, пустым взглядом наблюдая, как стажёр аккуратно собирает со снега в пакет кусочки развалившейся черепушки, напяливает на окровавленную голову пострадавшего Глушковского и приматывает всё тем же скотчем.
— Да зачем тебе архивы поднимать? Этот бородатый поднимется, ты у него и спросишь: и про добровольность, и про директора.
— И то правда!— просветлел полицейский.— Отзвонитесь мне, когда подъехать можно будет?
— Ха-а!— злобно прыснул доктор.— Ты думаешь, я его заберу? Возьмём только раскуроченного. А деда сейчас домотаем и тебе сдадим.
— Да куда мне-то?!
— А мне куда? У меня весь приёмный покой забит. Я мёртвых уже рядом с живыми кладу! Там такие кадры. Кто без башки. Кто без всей нижней части. А этот ворошиловский стрелок целенький! Найди родственников, спихни им. Или отвези в отделение, привали к батарее, подожди, пока регенерирует. Сразу и допросишь. Делов-то!
— Ладно…— нехотя согласился Лаврухин.— Давайте грузить тогда.
Сообразив, что уже пора, Коля с громким лязганием достал из машины носилки. При содействии оперуполномоченного на них взвалили пакетированного Глушковского. Засунули назад. Затем вернули шапку на голову укушенного сторожа. И уже без носилок, взявшись за него втроём, как за бревно, погрузили в короб полицейского «козла».
— Для надёжности,— пояснил Лаврухин, закрывая зарешёченную дверь.— Как отморозится, думаю, всё мне расскажет. Прижмём его начальничка со всей строгостью революционной законности. Как минимум административку за халатность влеплю по полной программе. Живому или мёртвому.
— Это уж точно,— поддел доктор.— У тебя и пистолетик есть…
Но полицейский не заметил издёвки, или просто решил прикинуться.
— Вы куда теперь? На вызова ещё?
— Да. Отвезём болезного и ещё в пару точек. Только Коленьку кофейком заправим, а то он что-то совсем уж побелел. Боюсь застудить,— ответил Харитонов, поглядывая на докуривающего у «буханки» Рыжкина.
— Ну, давайте!— оперуполномоченный протянул руку на прощание, а потом вдруг добавил.— Кстати, может, после смены в столовку нашу заедете? Отремонтировали недавно. Душевно там. Сегодня котлетки с пюрешкой дают. Заодно и погреетесь.
Доктор хотел было проигнорировать и рукопожатие, и приглашение. Оперуполномоченный явно старался наладить отношения, а Харитонову это не нравилось. Но тут вмешался оживившийся практикант.
— И мне можно?
— Конечно,— улыбнулся Лаврухин.— Все приходите.
Ведунов крепко пожал ему руку. Харитонов презрительно хмыкнул, опять посмотрел в сторону водителя.
— Николай, завязывай ты с куревом! Вредно же! Заводи мотор!
— А какая разница?— спросил Лаврухин.— Он же у вас уже мёртвый.
— Всё равно…— доктор задумался, а после решительно повторил.— Всё равно! Вредно,— засунул озябшие руки в карманы и молча пошёл к машине. За ним, добродушно кивнув на прощание, последовал Ведунов. Рыжкин поглядел на окурок, прищурился, словно решив что-то для себя, бросил его в снег и сел за руль.

* * *
Великая Ноябрьская Термодинамическая Революция свершилась. Снежным квантовым комом прокатилась по городам и весям. Электромагнитной вьюгой всё перепорошила. Перепутала всё. Повернула стрелы времени. Энтропийные процессы поломала. Поменяла местами всех. А может, наоборот? По местам поставила. Учёные до сих пор спорят.
Харитонов неторопливо поболтал ложкой сахар в чае. К вечеру погода за окном наладилась. Потянуло на мороз. Поганый туман рассеялся. Из-за облаков выглянуло тёплое заходящее солнце. В его лучах столовский чай в докторском стакане казался янтарно-красным. Кто-то наверху, видать, проснулся в хорошем настроении и решил заняться делами. Человек в железной башне. Есть ли ему дело до кого? Уж конечно. Без большого чувства такими делами не занимаются. Или большого бесчувствия.
Харитонов посмотрел в пустующее помещение столовой. Из всех столиков занят был только их да ещё парочка. В основном сотрудниками: в форме, но больше в штатском. Опера. И, возможно, эксперты. Так что компания «скоряка» практически не выделялась. Коля Рыжкин сидел с неестественно прямой спиной, отрешённо смотрел на закат и город за широкими квадратными окнами. Методично залив в себя шесть стаканов горячего чая, сейчас он, кажется, был совершенно счастлив. Ведунов склонился над своей тарелкой и с аппетитом уплетал котлету. В общем обстановка, как и рекламировал Лаврухин, и правда была приятной. Практически кафе. Даже девушка с выдачи ходила по залу, как официантка — собирала посуду со столов на поднос. Когда она решила заняться пустыми рыжкинскими стаканами, Ведунов отвлёкся от поедания котлет и без задней мысли притормозил за руку.
— Простите, а пирожки с капустой у вас есть? Можете принести?
— Сходи к витрине и посмотри. Оплатишь и возьмёшь. Тут тебе не ресторан!— вспылила девушка и резко выдернула руку.
— Холодная какая…— удивлённо пробормотал стажёр.
Но Харитонов успел что-то заметить и вдруг обернулся.
— Здравствуйте, Сашенька. Что же вы такая сердитая? Как ваше самочувствие?
Глаза работницы общественного питания округлились. Она с грохотом выронила поднос со стаканами из рук. Те мелодично зазвенели по полу, но странным образом не разбились.
— Харон… А ты что тут делаешь?
— Мы по приглашению,— доктор довольно кивнул на немного озадаченного Лаврухина.
— Нечего тебе тут делать и самочувствием моим интересоваться. Ясно? Хочешь знать, как оно? Вот, посмотри! Ещё вот! Видел?!
Девушка один за другим резко закатала рукава на своей водолазке, и все увидели, что по обеим её рукам от самого запястья до локтевого сгиба тянутся залепленные скотчем длинные разрезы.
— Э-ге-ге…— отреагировал Рыжкин.
— Снова не получилось?— пренебрежительно усмехнулся Харитонов.
— Пошёл ты!— шипнула девушка, быстро собрала стаканы с пола и скрылась от недоумевающих взглядов немногочисленных посетителей где-то на кухне.
— Любовь у неё… Несчастная была,— словно извиняясь, пояснил Лаврухин доктору.— Не думал только, что это ты её откачивал.
— Да, было дело… Но нас личные обстоятельства не особо интересуют.
— Ага. Дзета-протокол должен быть соблюдён, а остальное — личное дело пациента,— подтвердил Ведунов, но поймав недовольный взгляд начальника, сразу замолчал, вернувшись к своим котлетам.
— Как там она меня назвала?— переспросил Харитонов у оперуполномоченного.
— Харон. Да это наше… Внутреннее,— смутился полицейский.— Ты же у нас перевозчик в царство мёртвых. Как в мифах Древней Греции. Ну и фамилия созвучная…
— Понятно.
— Это ещё ничего!— смеясь продолжил Лаврухин.— Вот, когда наш полковник читал Пастернака, то он обзывал тебя «доктором Мертвяго».
— Ну хорошо хоть кто-то Пастернака читал…— буркнул Харитонов.— Книжками тут увлекаетесь, значит?
— А чего плохого?— растерялся оперуполномоченный.— Что ещё делать-то? Ну, в карты иногда играем, в шахматы, в домино…
— Да чего уж плохого: вино, кино и домино. И любовь, значит… Да уж…— тихо проговорил доктор под нос, погружаясь уже в какие-то собственные раздумья, а потом колко взглянул на собеседника.— Были мы сегодня после кладбища ещё на одном вызове. Мужичок там один. С работы из офиса своего возвращался, а потом вдруг вышел из машины, утопал в чисто поле, лёг в снег и замёрз там. Накатило что-то.
— Откачали?
— Нет. Сам очухался. Дождался ближайшего волнового всплеска. Перемагнитился и домой пришёл. Идеальный покойник. Ни одного повреждения. Говорит, даже голова лучше работать стала. Тоже вот сидит теперь, книжки читает. Да это давно было. В прошлом году ещё.
— А чего вызывали тогда?— Лаврухин заинтересованно посмотрел на доктора.
— Бабёнка его… К нему собралась. Ну, а что?— доктор мельком взглянул на Колю Рыжкина.— Им хорошо ведь. Не стареют. Не болеют. На продуктах существенная экономия. Опять же никаких волнений, стрессов, неврозов там разных… И вообще настроены на какой-то добрый меланхолический лад. Да, Коль?
— А? Ага... Да,— рассеянно ответил водитель.
— Вот, пожалуйста! Ну, и бабёнка эта, значит, к нему захотела. Любовь, дескать… Попросила укольчик сделать…
— Имеет право,— снова вклинился Ведунов с набитым ртом.— Дзета-протокол предусматривает добровольный уход граждан из биологической жизни. Только свидетели нужны. Типа, как при обыске у вас, понятые… Соседи, к примеру. И расписку при них подписать по форме №17.
Лаврухин немигая уставился на Харитонова.
— И ты что же? Укольнул?
Над столиком повисло тягостное молчание. Расправившись с едой, стажёр поднялся с места.
— Ну, спасибо. Хорошо кормят у вас тут. Вкусно!— похвалил он Лаврухина, а потом обратился к Харитонову.— Я поеду… Мне ещё курсач сегодня писать надо. Можно Николай Палыч меня подвезёт?
— Ага…— закивал Коля, не дожидаясь разрешения.— Да.
— Да валите!— махнул рукой доктор, а когда оба сослуживца удалились, и он остался на пару с Лаврухиным, спросил:
— А ты сам как? Не надумал? Перейти, так сказать, на иной план существования.
— Да не знаю я. Не решил пока,— полицейский нахмурился.— Так-то у нас много уже таких служит: дежурный, в архиве женщина одна, Сашка-буфетчица вот, опять же… Думаю ещё. Но если припрёт, то я, наверное, сам — по-офицерски… Дуло к виску — и привет.
— Ну и дурак,— холодно отреагировал Харитонов.— А нам потом твои мозги в пакетик собирать. И будешь минимум месяц ходить слюни пускать. Нервные клетки знаешь как медленно восстанавливаются… На Колю нашего глянь! Так его просто бревном зашибло. Сдавленная травма черепа, а тут пуля. Ага? Да?— для наглядности передразнил врач неотложки.
— Да понял я. Понял. Буду иметь в виду,— согласился оперуполномоченный.— Но, наверное, просто кишка тонка, поэтому до сих пор и живой. Помнишь, как оно всё начиналось, когда мертвяки отовсюду полезли? Ещё до всех ваших протоколов… Я тогда насмотрелся. Бр-р-р… Все орут, жрут, рвут друг друга. А кто помер, через сутки сам такой же встаёт. Кто ж знал, что они через два-три дня нормальными становятся? Это ведь уже потом выяснилось! А к тому времени половина уже того… Коллеги, знакомые, семья…
— Насмотрелся он…— на губах Харитонова заиграла злобная, но какая-то обречённая ухмылка.— Я своих тогда собственными руками на части разрубил и по мешкам расфасовал, чтобы не рыпались… А потом все эти мешки сутки по помойке искал, чтобы всё назад сшить.
— М-да уж…— протянул Лаврухин.
— Но не случись этого, хрен бы я на «скорую» работать пошёл. Тебе ведь моя биография известна, кого я лечил и как. Бабки, конечно, тогда я имел хорошие. А нужны они мне сейчас? Вот то-то и оно!— доктор на минуту замолчал.— Говорят, они после смерти делают только то, что им действительно нравится. Потому что уже ничего не мешает. Они освобождаются. Находят себя, что ли… И вот, думаю, мы вместе с ними — тоже. У каждого своё незавершённое дело.
Харитонов окинул взглядом окончательно опустевший зал, вздохнул, встал со стула, обменялся с оперуполномоченным коротким рукопожатием.
— Ладно… Хоть и не хочется, но домой пора.
— Нормально всё с домашними?
— Да ничего. Общаются. Вроде любят даже. Только бывает замолкают иногда, сидят и смотрят так… С осуждением. Они ведь всё помнят. И это уже никуда не девать…
— Но теперь ведь всё хорошо,— решил приободрить доктора полицейский.— Есть свои плюсы.
— Плюсы? Наверное… Знаешь, почему родители больше всего любят мёртвых детей? Они навсегда остаются детьми.
Больше Харитонов ничего не сказал. Только запахнул плотнее куртку и исчез за двойной входной дверью на темнеющей вечерней улице. Лаврухин остался в одиночестве. Какое-то время он просто глядел в пустоту, а после сокрушённо проговорил:
— Да… Смерти больше нет. И как теперь жить-то?— и горестно опрокинул в себя остаток холодного чая.