Сколько можно?

     Чтобы не только ориентироваться в такой книге, но и писать новые главы, не теряя рейтингов, ученому-демографу требуются и аналитический дар, и широта кругозора, и способности к работе с цифрами. Именно такими специалистами-универсалами были француз Жан-Клод Ашиль Гийяр, в 1855 году выпустивший книгу «Элементы статистики человека, или Сравнительная демография» – в ней термин «демография» появляется впервые, и англичанин Джон Граунт, который намного ранее, в XVII веке, стал родоначальником демографической науки. Был он при этом простым галантерейщиком – правда, исключительно эрудированным и любознательным. Изучая записи о смертях в Лондоне, он написал труд, посвященный статистике здоровья нации, попытался создать систему, предупреждающую распространение бубонной чумы (сегодня Граунт считается первым экспертом по эпидемиологии), а также разработал «линию дожития», впоследствии ставшую основой для таблиц смертности, которые характеризуют порядок вымирания поколения, – за последнее его особо благодарят потомки-демографы. Исследования Граунта, обобщенные в книге «Естественные и политические наблюдения над списками умерших», открыли ученому-самоучке путь в Лондонское королевское общество, но дальнейшая его жизнь сложилась несчастливо: он умер всего в 53 года на грани нищеты. Символично, что Граунт стал косвенной жертвой одного из «демографических регуляторов» своего времени: он разорился после Великого Лондонского пожара, который, конечно, избавил город от Великой чумы, но лишил крова большинство горожан.

На списках умерших Граунт сосредоточился не случайно – грубо говоря, именно баланс между рождаемостью и смертностью составляет главный предмет демографии. Слово «баланс» является здесь ключевым, и мы к нему еще вернемся.

Информация о первобытной демографии скудна и позволяет обозначить лишь общие закономерности, а о достоверности частностей ученые спорят до сих пор: например, какова общая численность людей в эпоху неандертальцев – один миллион человек, больше, меньше? Сильный социальный толчок в демографии того времени – переход от промискуитета к более упорядоченной, брачной половой жизни, произошедший в эпоху верхнего палеолита (40–14/13 тысяч лет). Он вызвал бурный рост численности населения к концу неолита (IV век до н. э.), который стимулировало развитие земледелия и усиление оседлости. В ранний бронзовый век (3500–3300 годы до н. э.) пошел обратный процесс. Специалисты ООН считают, что около 80 % первобытных людей не доживало до биологической старости.

Почти у каждого крупного исследователя Древнего мира можно встретить и сведения о древней демографии, но в целом они отрывочны. Немецкий демограф Карл Юлиус Белох (1854–1929) первым научно подтвердил данные о численности античного населения: 7–8 млн человек в III–II веках до н. э. (Древняя Греция) и до миллиона человек в I–II века до н. э. (Древний Рим). В Древнем Риме средняя продолжительность жизни составляла 28–30 лет, 40-летние уже считались стариками. Рождаемость строго не регулировалась – многие семьи имели по четыре ребенка. Этим Рим кардинально отличался от Греции, где, как писал Полибий, в IV–III века до н. э. семья могла иметь не более двух детей. К слову, Платон, один из наиболее известных мыслителей Древней Греции, в своем труде «Государство» утверждал, что в настоящем государстве невозможна классическая, моногамная семья, а нужна общность жен и детей.

Выводить какие-то единые тенденции средневековой демографии трудно: значительная часть данных вообще недоступна, к тому же едва ли не каждое десятилетие происходили изменения, коренным образом влиявшие на рождаемость, продолжительность жизни и численность населения в той или иной стране: неурожаи, голод, эпидемии, войны… Средневековый поэт Данте Алигьери считал апогеем человеческой жизни 35 лет («Земную жизнь пройдя до половины…»), 45 – старостью, 70 – поздней старостью; впрочем, и до 60 во времена Средневековья доживали немногие. Но к 1500 году численность населения Земли составляла уже 400–450 млн человек – правда, преимущественно за счет жителей Азии, где раннее вступление в брак, малое число абортов, устойчивое развитие городского и сельскохозяйственного производств способствовали демографическому росту. 

В конце позднего Средневековья, то есть примерно с XVII века в Западной Европе возник совершенно новый тип брачности – европейский. В отличие от традиционного, для которого характерны ранние (12–16 лет) браки и почти повальная «женатость» всего взрослого населения, этот тип характеризуется поздними женитьбами (мужчины шли под венец в среднем в 28 лет, а женщины – в 25) и большим количеством одиночек, в брак не вступающих. Западноевропейский тип брачности до сего дня остается наиболее распространенным, именно против него выступают представители разных религиозных организаций и консервативно настроенный процент населения. В Европе XVIII века примерно так же были настроены просветители и философы. Даже вольнодумец Жан-Жак Руссо вопрошал: «Как, основываясь на том, что существует какая-нибудь сотня больших городов, где женщины, ведя распущенный образ жизни, производят на свет мало детей, вы утверждаете, что для женщины естественно иметь мало детей!..»

Расхожий миф о больших семьях наших предков вырос на информации об ударной рождаемости в доиндустриальную эпоху. Действительно, от самой неолитической революции и до конца XIX века для Европы был характерен обычный тип воспроизводства населения: высочайшая рождаемость уравновешивалась такой же зашкаливающей смертностью, делая естественный прирост населения почти незаметным, – то есть каждую супружескую пару со временем замещало примерно двое детей, а не десяток.

Однако уже с конца XVIII века, с развитием медицины и социально-экономическими преобразованиями, смертность в Европе начала снижаться. Тысячелетний баланс – «высокая рождаемость/высокая смертность» – впервые покачнулся… но был восстановлен снижением рождаемости: в XIX веке увеличилось количество бездетных браков, а репродуктивный возраст женщины стал использоваться лишь наполовину. То и другое (и третье) явилось неотъемлемым следствием прогресса и доступа женщин к образованию, который только начал приоткрываться. Специалисты ООН считают, что семилетнее образование женщины снижает рождаемость на целых 20 % – правда, это совсем современные данные для стран с высокой рождаемостью. Но факт остается: образованные дамы позже выходят замуж (если вообще выходят), чаще пользуются контрацептивами… Но вернемся к шокированной Западной Европе, где одновременно со снижением рождаемости еще и начался интенсивный рост продолжительности жизни, но от проблемы депопуляции это не уберегло: население становилось умнее, старше и малочисленнее.

Иллюстрация: Amy Casey

Процесс постепенной смены обычного типа рождаемости современным типом называется демографическим переходом. Современный тип, подразумевающий сознательное регулирование рождаемости и сознательное предпочтение малодетности, для европейских стран сложился примерно к 1980-м годам. В некоторых из этих государств показатель рождаемости сегодня составляет 1,5 ребенка на женщину. Общемировой показатель – 2,5 ребенка, но и это намного ниже, чем когда-либо в истории. В России всего сто лет назад женщина за свою жизнь рожала не менее семи раз – сегодня всего 1,6. Собственно, отойти от статистических семи человек уже позволяет и уровень медицины, и в целом уровень жизни, но 1,6 ребенка для замещения поколений все же недостаточно. Первой эту проблему осознала Франция еще в конце XIX века; тогда же начались и первые поиски мер, влияющих на воспроизводство. До известной степени они были эффективны, и сейчас рождаемость во Франции – самая высокая в Европе: 2,01 ребенка на одну женщину. Такой уровень наиболее близок к равновесному, но даже достигнутые успехи Франции – это далеко не рождаемость былых времен.

Ситуация выглядит иначе, если смотреть на нее в разрезе цивилизации. За всю ее историю до начала XIX века население планеты достигло одного миллиарда человек. Второй миллиард родился всего за следующие 160 лет. И всего за последние 50–60 лет на Земле прибавилось еще пять миллиардов. Сейчас нас 7,2 млрд, и демографы прогнозируют, что через несколько десятилетий будет еще на 2 млрд больше. Беспрецедентный популяционный рост, который еще и не останавливается! Тогда почему слово «демография» сегодня чаще всего звучит в сочетании со словами «напряженно», «проблема», «кризис» и даже «катастрофа»? Просто прибавление происходит не там, где хотелось бы. До 2050 года более половины прогнозируемого прироста мирового населения придется на Конго, Индию, Индонезию, Нигерию, Танзанию, Пакистан, США, Уганду, Эфиопию. С воспроизводством проблема только у европейского мира, и в этом видят свидетельство деградации общества, которое необходимо остановить, как минимум, мерами по улучшению уровня жизни и снижению уровня смертности. Например, в России подробная программа демографической политики разработана до 2025 года и подразумевает, в числе многих пунктов, меры поощрения рождаемости.

Такая политика называется натализмом и широко применяется не только у нас. Но существует и противоположное ей направление – антинаталистское, приверженцы которого считают: низкая рождаемость – это не беда, а победа цивилизации, долгожданная норма, переход от прошлого равновесия «высокая смертность/высокая рождаемость» к равновесию «низкая смертность/низкая рождаемость». Проблему представляет собой как раз высокая рождаемость, которая означает опасность перенаселенности планеты, истощения ресурсов и всех связанных с этим социальных проблем. Страны, в которых высокая рождаемость сейчас сохраняется (африканские, например), стремятся ее снизить – качественно это «не то что нужно», она тянет за собой социальные проблемы, решать которые приходится на глобальном уровне. Так или иначе, остановить рост населения Земли можно, только опустив рождаемость по всему миру до уровня современной Европы, – тогда лет через 200–300 на планете останется 3 млрд человек. Как в этом теоретическом случае (а также в реальной истории через два-три века) будет распределен политический вес – неизвестно, так что все сегодняшние пронаталистские усилия можно считать продиктованными исключительно национальными интересами. Имеют ли они смысл в глобализованном мире, и не лучше ли действительно пустить рождаемость «на самотек», позволив балансу установиться естественным путем, – покажет время. А вот что будет дальше? Появятся ли в книге демографии неожиданные картинки? Сколько людей можно теоретически поселить на планете, прежде чем размножаться станет «некуда»? Достигнет ли население Земли, как считают демографы, 10 млрд человек уже к концу XXI века, и если да, то стабилизируется эта цифра или начнет сокращаться? Точку зрения физика на проблему гиперболического роста населения сформулировал в конце 1990-х профессор Сергей Петрович Капица в труде «Сколько людей жило, живет и будет жить на Земле». Он предположил: размер популяции человека в соответствии с его массой должен быть на уровне животных сходной массы – нас должно быть больше, чем слонов, но меньше, чем зайцев. О таком соответствии уже давно нет и речи, но это объясняется тем, что чем больше популяция, тем больший объем информации может быть сохранен – это и дает человеку преимущества в выживании; размер человеческой популяции нужно считать главным критерием, определяющим уровень нашего развития. Сравнение результатов вычислений с антропологическими и палеонтологическими данными показало удовлетворительную сходимость, а при расчетах динамики численности человечества в будущем выявилась особая точка – перегиб кривой скорости роста примерно в 2025 году. И примерно в 2100–2150 году численность населения должна выйти на плато – стабилизироваться на уровне 12–13 млрд.