Попробуйте рассмеяться в Эрмитаже или Русском музее – строгие смотрительницы тут же сделают замечание. Да, в общем-то, и смеяться в сокровищницах мировой и русской культуры особенно не над чем. Другое дело – музей смеха. Как можно собирать смех, да еще и выставлять его для публики, рассказала директор петербургского музея «Трикстер» Станислава Смагина.
«Трикстер» – первый в нашей стране музей смеха. Да и в мире таких собраний не наблюдается. Смех, позитив, радость – все это невозможно поместить под музейную витрину и повесить на стенку. Поэтому экспонаты предполагают взаимодействие с посетителями – здесь не увидишь строгих надписей «Руками не трогать!». Тут надо трогать, вертеть в руках, играть и даже кататься в гробу на колесиках, как это делали посетители выставки «Эники-беники, или заклинания детства», которая прошла с 16 февраля по 31 марта 2013 года в особняке Румянцева в Санкт-Петербурге.
Станислава Смагина уверена, что такие мероприятия влияют на психику людей самым положительным образом, ведь это возможность вернуться в свое детство, побыть ребенком, порадоваться своим игрушкам и пережить какие-то особенные моменты в воспоминаниях. Есть мнение, что многие наши взрослые проблемы и страхи родом из детства. Экспозиции музея устроены таким образом, что посетитель может стать как бы «сам себе психологом» и заново переосмыслить какие-то воспоминания с позитивной точки зрения, раскрывая новые для себя стороны своей личности. Вот такая глубоко психологическая и философская смехотерапия может скрываться в коробке с игрушками или между строк детских стишков…
В перерывах между выставками желающие могут прийти в игротеку музея, где есть, наверное, все игры, в которые мы, наши родители и даже бабушки и дедушки играли, когда были маленькими. Вы когда-то мечтали отобрать у старшего брата его настольный хоккей и наконец-то наиграться вдоволь? Еще не поздно попробовать!
Трикстер – божество и ловкач, прародитель всех Пульчинелл, Петрушек, Иванов-дураков и прочих шутов. Главное для него – игра и ухмылка. Он не обязательно смешит, но всегда нарушает порядок, идет против правил и, как правило, добивается успеха. Музей смеха, следуя традиции своего героя, не может быть музеем в привычном для нас виде. Он занимает крошечное помещение в центре города. Даже на заставленных с пола до потолка полках помещаются далеко не все его сокровища. Экспозиция только на одну тему может занять сразу несколько больших залов, а потом снова свернуться, раствориться, исчезнуть до лучших времен. Все потому, что сейчас «Трикстер» не имеет места для постоянных выставок: быть первым и единственным на поприще нестандартного подхода к музейной экспозиции непросто.
Русская культура, рассказывает Станислава Смагина, очень драматична. Взять хотя бы литературу: Толстой, Достоевский, даже Чехов – кругом драма, в лучшем случае трагикомедия. Так исторически сложилось, что, не считая небольших и редких передышек, смеяться нам было некогда. То война, то смута, то революция. С психологической точки зрения это сказывается не только на тех людях, что переживают тяжелые времена, но и на последующих поколениях: дети и внуки часто несут на себе отпечаток трагических событий, которые произошли с их предками. Чтобы избавиться от этого, должны вырасти три поколения, на долю которых не выпадут серьезные потрясения, а затем надо еще закрепить результат на протяжении поколений семи.
Однако, при всей драматичности нашей истории, мы очень смешливы. Если посмотреть на культурные традиции, то юмор начинается с фольклорных дураков, которые, по словам Василия Семеновича Березайского, прославившего в 1798 году своим литературным трудом российский город дураков Пошехонь, «нужны в свете, как в картине темные краски, для оттенения ярких».
В любой культуре есть свои фольклорные дураки. Предком многих национальных комических героев можно считать неаполитанского глупца Пульчинеллу (Pulcinella), персонажа итальянской комедии дель арте XVI
века. Его французский брат – Полишинель (Polichinelle), попадающий в разные смешные истории из-за неумения хранить тайны, что вошло даже в устойчивое выражение «секрет Полишинеля». Третий брат – наш русский Петрушка, который в процессе превращения стал хоть и комическим, но все же довольно агрессивным персонажем, и его нарисованный рот растянут не в улыбке, а в оскале. Обычно за время кукольного представления в традиционных сценках Петрушка успевал убить (!) дубинкой цыгана, продающего ему лошадь, доктора и квартального. По мнению Максима Горького, в образе Петрушки, побеждающего всех, кроме Смерти, «трудовой народ воплотил сам себя и свою веру в то, что, в конце концов — именно он преодолеет все и всех».
Происхождение этих персонажей, как и способы их общения с публикой, схожи. Видимо, юмор, правда интернационален. Вот и у такого, казалось бы, исконно русского героя, как Иван-дурак, находятся заморские родственники, вроде немца Ханса-дурака (Hans Dumm), итальянца Пьетро-дурака (Pietro pazzo) и француза Жана-идиота (Jean le Idiot). А в немецкой сказке «Золотой гусь» из собрания братьев Гримм мы находим такой зачин: «Жил-был человек. Было у него три сына, звали младшего Дурнем; его презирали, смеялись над ним и всегда обижали». Не напоминает историю о Емеле?
Получается, что дурак – это архетип. Причем его функция – не только в увеселении публики. К архетипическому дураку где-то в середине сказки обязательно приходит небывалая удача, как правило, магического характера. И причиной везения становятся именно его дурацкие, иррациональные поступки, то есть они являются условием проявления неких сверхъестественных сил.
«Дурак в волшебных сказках не безумен и не глуп, он «другой». Его можно скорее отнести к измененной уже в христианской цивилизации фигуре язычника, шамана, который позиционируется теперь как дурак. Например, в цикле «По щучьему веленью» две сказки говорят о Емеле-дураке, а третья – о бедном мужике, который «молился с утра до вечера» и за это бог послал щуку, которая дала ему возможность исполнять свои желания. В этой сказке нарицание «дурак» исчезает, шаманские корни окончательно стираются и переходят в богобоязненность», – считает Станислава. Неожиданный поворот в истории, в начале которой тема смеха представлялась весьма легкомысленной, не правда ли?
Если пойти дальше, в XVIII столетие, то там просто «золотой век» смеха. Вкус к маскарадам как к массовым увеселительным действиям появился у наших предков еще при Петре Первом и расцвел в полную силу во время правления Екатерины Второй. Маскарадами отмечали военные победы, памятные даты. Только в Зимнем дворце при Екатерине проходило до восьми маскарадов в год. Вот как описывали торжественное шествие в честь коронации императрицы в Москве в 1763 году: «Маскарадное шествие открывалось предвозвестником торжества со свитою и разделено было на отделения. Пред каждым несли на богато украшенном шесте особенный знак. Первый знак был Момуса, или пересмешника, на нем были куклы и колокольчики с надписью «Упражнение малоумных», за ним следовал хор комической музыки, большие литавры и два знака Момусовых. Театры с кукольщиками, по сторонам двенадцать человек на деревянных конях с погремушками. Флейтщики и барабанщики в кольчугах. Далее ехали верхом Родомонт, Забияка, храбрый дурак, за ним следовал паж, поддерживая его косу. После него служители Панталоновы, одетые в комическое платье, и Панталон-пустохваст в портшезе, который несли четыре человека. Потом шли служители глупого педанта, одетые Скарамушами, следовала книгохранительница безумнаго враля; далее шли дикари с ассистентами, несли место для арлекина; затем два человека вели быка с приделанными на груди рогами; на нем сидящий человек имел на груди оконицу и держал модель кругом вертящегося дома; перед ним двенадцать человек в шутовском платье, с дудками и погремушками». Заметим, что на этом этапе все персонажи были заимствованы: шествие возглавляет Момус – греческий бог насмешки, а сопровождают его опять же маски традиционной итальянской комедии дель арте и Родомонт – герой итальянских поэм, символ хвастовства и высокомерия. Со временем пришедшая из Европы традиция сплелась с традициями народными – ряжеными.
Однако, прежде чем культура европейская сплелась с народной, именно при их столкновении часто рождалось смешное. Ведь и упомянутые Иван да Емеля смешны именно своей «инакостью», языческой чужеродностью по отношению к официально-православному миру. Комический конфликт этих культурных контекстов хорошо иллюстрирует история «Как вятские царицу поздравляли»:
Пришли вятские поздравлять в Москву царицу с именинами. Принесли ковер, бросили ковер под ноги царице и говорят:
— Царица! Будь здорова, как корова, богата, как земля, и плодовита, как свинья!
То, что сегодня нам кажется оскорбительным сравнением, является на самом деле традиционным ритуальным приветствием на свадьбу.
Вятка, кстати, еще один российский «город Дураков». Причем вятичи с обезоруживающей самоиронией относятся к такой смешной славе, и до сих пор энтузиасты собирают истории и анекдоты про своих предков. А те в своем мире-перевертыше плетут колокол из лыка, едят свечи вместо сахара и корову на крышу тащат.
Их «коллеги», упоминавшиеся уже жители города Пошехонь, – глупцы, простаки, истории о которых, собранные Березайским, были весьма популярны весь XIX век, а сейчас почти неизвестны. Но они вдохновили Салтыкова-Щедрина на написание его последнего романа «Пошехонская старина», где в сатирической форме описан русский помещичий быт.
Здесь тоже все «наизнанку», так что во втором издании своих «Анекдотов», вышедшем в 1821 году, Березайский даже использует сатирический словарь пошехонского наречия: бухгалтерия – искусство вычислять чужое имущество при своей бедности; господство – власть умничать и глупому; кладбище – бельмо лекарям, и тому подобное.
В нашем недавнем прошлом тоже было много смеха. В СССР смеялись от души и смех был многонациональным: «армянское радио», «еврейский юмор» – все это было таким же само собой разумеющимся, как «Кабачок 13 стульев» и комедии Гайдая. И в том интернациональном юморе было тоже много самоиронии, позаимствованной как раз у евреев, которые в искусстве посмеяться над собой всегда были мастера. Ну а как еще было справиться со всеми теми сложностями, которые выпали на нашу долю, как не через шутку?
Правда, в наше время юмор стал куда более распространен – и многие стали жаловаться на его качество. Но, как говорит Станислава, лучше смеяться над пошловатыми шутками, чем не смеяться вовсе.
Смех – не только выражение радости, но и…
Оружие
Насмешка, ирония, сарказм… Никто не любит быть осмеянным. Можно сказать, что насмешка, даже злая, – это более эволюционно продвинутая реакция на какие-то неприятные действия со стороны другого человека. Ведь можно было бы просто ударить, например. Не все, конечно, способны ответить обидчику на том же уровне, и подобные истории нередко заканчиваются все-таки физическим воздействием. Так что смех может быть оружием и средством обороны. А самоирония может и вовсе нейтрализовать противника.
Симптом
Станислава Смагина, не только как директор музея, но и как практикующий психолог, дает такой совет: «Возьмите сборник анекдотов и отметьте те, которые кажутся вам особенно смешными. Они затрагивают те вопросы, где у вас есть проблемы. Через какое-то время можно повторить процедуру и проверить себя: если все еще смешно, значит, проблема не ушла. Если не смешно – вы справились».
Флирт
Умение подшутить над собой – это один из элементов ухаживания, так же, как и умение рассмешить. Девушки, запомните: если мужчина при вас рассказывает анекдот, он флиртует – демонстрирует свое остроумие. Мужчины, не рассказывайте в обществе женщин анекдоты на тему секса, так как это выдает вашу озабоченность.
Это новость от журнала ММ «Машины и механизмы». Не знаете такого? Приглашаем прямо сейчас познакомиться с этим удивительным журналом.