Научные журналисты – это новые поп-звезды

Уже полгода российский научпоп привыкает существовать без важного движущего «механизма» – признанного иностранным агентом фонда Дмитрия Зимина «Династия».



После выхода книги «В интернете кто-то неправ» титул звезды жанра закрепился за 29-летней уроженкой Соснового Бора научным журналистом Асей Казанцевой.



Начав с блога в Живом Журнале, Ася довольно быстро стала востребованным автором.
Сразу после окончания вуза стала работать в сфере научной телевизионной журналистики на Пятом канале, где принимала участие в создании научно-популярной программы «Прогресс». В качестве продюсера и научного консультанта этой программы получила в 2009 году первую премию «Наука — обществу» за лучшее видео на тему «Зарисовки об учёных» за сюжет «Голубая кровь»[8]. Позже участвовала в проекте «Наука 2.0» телеканала Россия-2, а также писала статьи для интернет-издания slon.ru, журнала «Вокруг света», газеты «Троицкий вариант — Наука» и многих других. В 2014—2015 годах работала на должности шеф-редактора журнала «Здоровье». Регулярно выступает в средствах массовой информации на темы, связанные с популяризацией науки

Недавно в интервью Лениздат.Ру Ася рассказала о грядущем научпоп-буме и отношении к государственной «пропаганде» знаний.

Тема: научные журналисты – это новые поп-звезды.
 
- С тех пор, как вы поняли, что теперь отвечаете за всю научную журналистику и за весь научпоп в стране, вам комфортно находиться в этом статусе?
 
- К счастью, все-таки не за всю! Но да, сегодня мы наблюдаем ситуацию, когда любой человек, способный «держать в руках оружие» – обладающий каким-то естественнонаучным образованием и минимальной способностью разговаривать с людьми, немедленно становится знаменитым. Посмотрите на меня: я юная, картавая девушка с бакалаврским дипломом, при этом меня возят по всей стране с лекциями, а мои книжки становятся бестселлерами. В принципе, конечно, это странная ситуация, связанная именно с острым дисбалансом спроса и предложения. К счастью, другие популяризаторы все-таки существуют, причем сейчас будет очередная волна: Ирина Якутенко собирается выпустить книжку про силу воли; Алексей Водовозов – про лженауку в медицине....
 
- Можно сказать, что они спохватились на волне вашего успеха?
 
- Мне нравится думать, что это могло повлиять. Свою первую книжку («Кто бы мог подумать! Как мозг заставляет нас делать глупости». – прим. автора) я написала в 26 лет, и когда она разошлась тиражом под 30 тысяч экземпляров и получила премию «Просветитель», то многие мои коллеги наверняка серьезно задумались, чего же мы-то до сих пор книжек не написали?


 



- Но ведь вы не причина популярности научпопа, а скорее ее следствие. Несколько лет назад примерно в одно время стало модно ходить на лекции, появились издания вроде «N+1», «Арзамас» и «Кот Шредингера»...
 
- Да, разумеется, мне удалось удачно поймать волну. Научпоп сейчас действительно переживает настоящий бум. Вспомните, что в 90-е годы не было практически ничего, и только в начале нулевых, благодаря фонду «Династия», в любом книжном магазине появилась большая полка с хорошими книгами о науке. Уже с 2004 года в Москве на постоянной основе проводились первые научно-популярные лекции. А к 2010-му они стали массовым явлением и начали выползать в города-миллионники. Научно-популярные СМИ тоже вполне существовали уже в 2008 году: был хороший научный отдел «старой» редакции «Ленты», был сайт «Элементы.ру», задающий планку качества для научных новостей, была наша программа «Прогресс» на Пятом канале. Сейчас, конечно, таких проектов намного больше.
 
- С развитием отрасли конкуренция тоже возрастет?
 
- Научно-популярная журналистика – это очень гуманная и радостная профессия, потому что в ней нет конкуренции. Мы не перетягиваем друг у друга аудиторию, наоборот, занимаемся тем, что вовлекаем все большее число людей. Каждая новая книжка особенно важна, когда она становится первой для тех, кто раньше никогда не читал научпоп. И сейчас ожидается именно такой вал новых книжек, ориентированных на невовлеченную аудиторию.
 
- Вы говорите так, будто книжный рынок не схлопывается у всех на глазах...
 
- Весь мой субъективный опыт говорит о том, что издать научно-популярную книжку невероятно легко. Несопоставимо проще, чем художественную. Вам не нужно рассылать рукопись по десяти издательствам и по полгода ждать безо всякой надежды. Вы просто сообщаете, что готовы рассмотреть условия, после чего издательство начинает за вас торговаться с конкурентами. Можно быть уверенным, что даже если книжка плохая и скучная, тысячи три экземпляров все равно будут проданы, потому что спрос на научно-популярную литературу колоссально превышает предложение. Но это совсем новый тренд, и он в большей степени касается российских книг, чем переводных, которыми в основном и занималась «Династия».
 
- Как повлияло на научпоп закрытие фонда Дмитрия Зимина?
 
- Сейчас пока рано делать выводы. «Династия» очень долго и упорно создавала спрос, и  запас прочности такой, что речь идет не о спаде, а о замедлении роста. К тому же появился фонд «Эволюция», который подхватил инициативу. Сегодня помощь фондов нужна уже не для того, чтобы книга в принципе вышла, а для того, чтобы она получилась качественной. Фонды оплачивают привлечение переводчиков и научных редакторов. Если этого не делать, мы получаем много смешных ошибок, например «дарвиновских зябликов» вместо «дарвиновских вьюрков» – обе птички на английском называются одинаково, и чтобы перевести правильно, надо понимать контекст.  
 
- На днях появилась новость о скором запуске государственного научно-популярного журнала. Одобряете такую инициативу? Вообще, как оценивать отношение государства к популяризации?
 
- Хорошо что это происходит, но проблема в том, что в государстве правая рука часто не знает, что делает левая. В этом смысле было очень смешно с Зиминым: в феврале 2015 года он стал лауреатом премии Минобразования «За верность науке», а через пару месяцев Минюст всю работу Зимина перечеркнул. Как правило, государство запускает проекты, связанные с финансированием публикаций о российской науке. Потому что научным журналистам гораздо проще брать новости из Nature и Science. А для того, чтобы обращали внимание и на отечественную науку, существуют государственные гранты.
 
- Получается, о зарубежной науке просто так, а о своей за деньги?
 
- Это вопрос развитости самой науки. Будет хорошая наука в России – будем с удовольствием рассказывать и о ней. Я работала в двух научно-популярных телепрограммах и знаю, как сильно они завязаны на красивую картинку и на экспертов в кадре. Любая телепередача предпочла бы брать российских ученых, не заморачиваясь с зарубежными командировками. Но получается, что первый год-полтора все снимают одно и тоже: дружелюбных лисиц Беляева в Новосибирске, нейроинтерфейсы Каплана в Москве, – а потом оказывается, что темы закончились и нужно ехать в Америку.
 
Вообще, наука интернациональна, и ученый, который сделал что-то хорошее в России, все равно переведет свою статью на английский и опубликует ее в Nature. А научный журналист даже не всегда будет разбираться, из какой страны автор, – его интересует Что было сделано, а не Кем. Я заканчивала биофак СПбГУ, и среди пятнадцати однокурсников, чью биографию я примерно представляю, никто не остался заниматься наукой в России: все либо сменили сферу деятельности, либо уехали.
 
- Почему вы остались?
 
- Почему бы я захотела уехать? Я же не ученый, не биолог. Я научный журналист. Мне нет никакого смысла уезжать: я работаю на русском языке и с российской аудиторией.
 
- На последнем заседании президентского Совета по науке и образованию тоже говорили о важности распространения научных знаний. Правда, вместо слова «популяризация» прозвучало «пропаганда», которую надо осуществлять «в интересах национальной безопасности». Насколько вы готовы мыслить в таких категориях? Популяризацию науки уместно поднимать «на щит»?
 
- Эта функция играла большую роль в советской научной журналистике. В российской она практически отсутствует, так как новое поколение авторов вписано в мировой контекст. Понятно, что такая ситуация не очень выгодна государству и оно время от времени декларирует свое желание вырастить научную журналистику, которая бы занималась пропагандой. Ничего плохого в этом нет. Хотите писать только о российских открытиях — это ваше право. Единственное, чего нельзя делать в научной журналистике, – это врать.  
 
- В своей колонке для BBC вы пишете, что людям, склонным к анализу фактической информации, «часто становится понятно, что государство принимает неоптимальные решения». Но вопрос в том, как заставить 86% обывателей не верить первому сказанному из телевизора?
 
- Вы спрашиваете, как с помощью моей работы сделать всех оппозиционерами? Никогда не рассматривала это как свою главную цель, хотя идея интересная... Но в любом случае важно увеличивать количество людей, знающих, что можно и нужно проверять любую поступающую информацию. Желательно ничего не принимать на веру. Почему у некоторых этот навык развит меньше, а у других больше – вопрос сложный. Отчасти это проблема школьного образования, которое стремится дать как можно больше фактической информации и при этом уделяет очень мало внимания тому, чтобы рассказать, откуда эта информация берется, и мотивировать искать ее самостоятельно.
 
- К вопросу образования: Владимир Познер (тоже дипломированный биолог) почти в каждом интервью говорит о бесполезности существования факультетов журналистики. Вы с ним согласны?
 
- С каждым новым интервью меня все больше беспокоит «эффект Кардашьян» – из-за личной известности меня постоянно спрашивают о самых неожиданных вещах, вместо того чтобы говорить о том, в чем я разбираюсь. Конечно, у меня нет журналистского образования, и я не могу привести вам ни одного примера успешного научного журналиста, у которого оно есть. Наша профессия как морская свинка, которая не свинка и не морская.
 
- И все-таки какой-то опыт коммуникации необходим. Например, как правильно вести себя с учеными, которые отнюдь не самые разговорчивые люди?
 
- Они не разговорчивые, потому что их ужасно достали глупые вопросы. Самая лучшая стратегия – это задавать вопросы, по которым понятно, что вы серьезно готовились к интервью. И только после того, как ученому покажется, что вы не совсем дурак, можно начинать ковырять землю носком ботинка с просьбой объяснить «для широкой аудитории». Понятно, что в итоге останется второй вариант, но важно продемонстрировать свою компетентность, войти в доверие. Хотя бы потому, что ни одно интервью не обходится без правок, которые могут исказить весь смысл.
 
У меня только что произошла совершенно позорная история со статьей о поздних родах в апрельском Cosmopolitan. После редакторских сокращений получилось, что в тексте, подписанном моим именем, распространяется вреднейший и грубейший миф: УЗИ повышает вероятность выкидыша. Конечно, журнал извинялся и напечатает опровержение, но это жуткий удар по репутации. И любой ученый боится именно такого.
 
- Популяризация науки в Cosmopolitan – это что-то новое. В каких изданиях вам еще предлагали печататься?
 
- Везде предлагают. Научные журналисты – это новые поп-звезды. Вы видели, сколько людей сегодня пришло на мою презентацию?
 
- По этому поводу в интернете ходит мнение, что Ася Казанцева – это издательский PR-проект....
 
- Ух ты, я не видела! Мне очень нравится эта версия, обязательно пришлите ссылку. Я глубоко уважаю издательство Corpus, но вряд ли оно обладает такими возможностями.
 
Беседовал Серафим Романов.

P.S.1. В многочисленных лекциях и интервью Ася ни разу не упомянула наш журнал ММ. А жаль.
P.S.2. В марте 2016 г. вышла еще одна книга Аси: "В интернете кто-то неправ", энергичное и остроумное развенчание расхожих представлений о ГМО, гомосексуализме и прививках. Молодец!