Миру «Амир»

Алексей Хлыновский: На самом деле этой разработкой – препаратом на основе фосфатных стекол – мы занимаемся по­чти восемь лет. Пробовали и исследо­вали самые разные комбинации и вари­анты. В итоге был получен и запатентован биопрепарат «Амир». Гранулы фосфатного стекла являются носителем, а на них нане­сены штаммы микроорганизмов. При вне­сении в загрязненную среду углеводороды являются для них источником питания. По­скольку концентрация микроорганизмов вы­сокая, то «питание» для них достаточно бы­стро заканчивается, и далее они сами уже становятся звеном в пищевой цепочке. Та­ким образом, по сути, повторяется природ­ный процесс, только в ускоренном темпе. 

– Но, как я понимаю, эти микроорга­низмы – часть естественного биоценоза почвы?

АМ: Да, верно. Если бы таких природных ис­точников очистки не существовало, то мы бы ходили уже по колено в нефти. Разложение углеводородов «продумано» самой приро­дой. Однако интенсивность нефтедобычи на планете растет. По статистике, не менее 3–5 % полученных объемов разливается – масштабы загрязнения огромные.

В естественной среде в загрязненной почве находится, к примеру, 1000 микрорганизмов на 1 грамм. А когда мы вносим их в концентрации, увеличенной в 10 тысяч раз, то естественным образом увеличива­ется темп восстановления биоценоза.

Срок годности нашего биопрепарата – год, затем количество титров в микроорганизмах постепенно уменьшается. Сейчас мы ис­пользуем три штамма бактерий на пористых гранулах. В пределе можно взять и семь, и больше, главное – найти баланс сосуще­ствования микроорганизмов, то есть исклю­чить конфликтные ситуации между ними. 

– А есть разница, где препарат приме­нять – в почве или в воде?

АМ: Разве что в плане условий – в воде гра­нулы должны иметь плавучесть. И нужно за­щитить их от ветра, чтобы не сдуло в сторону.

Владимир Каплюченко: По мере снижения концентрации нефтепродуктов на поверх­ности и насыщения гранул водой они про­гружаются и продолжают работать на глу­бине, уничтожая оставшийся углеводород.

АМ: Также можно модифицировать состав биопрепарата к определенному виду почвы, и для этого есть целая схема настройки. Для пустынной почвы в Астраханской области и, к примеру, для почвы в Сибири должны быть применены разные настройки. А для того, чтобы использовать препарат на воде, гра­нула должна быть легче – хоть она и тонет, надо, чтобы сначала поработала на поверх­ности, иначе механизм очистки не срабо­тает. Для почвы же гранулу можно сделать погрубее, в качестве удобрения.

– Вы испытывали препарат в арктиче­ских условиях. Там-то точно были вве­дены какие-то модификации?

АМ: Конечно, это уже другие условия, ведь при низких температурах жизнь, можно ска­зать, замерзает. Испытание на такой почве мы проводили в Кронштадте, на «Стан­ции очистки нефтесодержащих вод». В ме­сте, где произошел разлив, рассыпали гра­нулы, закопали в землю – все происходило в сентябре. Наш препарат успешно «пере­зимовал» и летом возобновил свою работу. Конечно, часть микроорганизмов погибла, но часть осталась функционировать. Экспе­римент показал, что эффективность очистки с применением «Амира» составила 90 %.

 

– Как широко на современном рынке пред­ставлены подобные биопрепараты?

АМ: Если взять совокупный спрос на услуги по очистке загрязненных территорий, то в мире он исчисляется в 10–20 миллиар­дов долларов. Наиболее типичны три ме­тода: механический, химический и микро­биологический. Вот последний мы и при­меняем в биопрепарате. Сейчас подоб­ных разработок в России несколько десят­ков, а основа у всех одна – это выделенные штаммы микроорганизмов из загрязненной почвы или воды. 

– Но у вас самый эффективный способ?

АМ: Слово «самый» мы все-таки не употреб­ляем. Но он, безусловно, один из них. Пре­парат был испытан в Сибири, в нефтяных компаниях. В Петербурге испытания прово­дились на станции перекачки газового кон­центрата. Везде пробы прошли с положи­тельными результатами. Кстати, для при­менения нашего препарата на местности не требуется привлечение высококвалифи­цированного персонала, как, например, при использовании сухих порошковых препара­тов, где для начала их нужно активировать – несколько дней размешивать в теплой воде, с постоянным насыщением кислородом. В случае «Амира» просто нужно рассыпать гранулы на загрязненный участок и зако­пать. Безусловно, контроль динамики про­цессов деструкции требует внимания уче­ных, которые периодически берут пробы, анализируют данные и при необходимости вносят коррективы. 

– А чем еще вы занимаетесь в «Нарв­ском» технопарке?

АМ: Технопарк «Нарвский» – это ассоци­ация, то есть некоммерческое партнер­ство, малых инновационных предприятий, проекты которых основаны на интеллек­туальном потенциале и эксперименталь­ном лабораторном оборудовании Универ­ситета. Мы базируемся и также преподаем в Высшей школе технологии и энергетики. Вообще изначально, с 1932 года, здесь на­ходился Университет растительных поли­меров, который в итоге был преобразован и стал частью Санкт-Петербургского госу­дарственного университета промышлен­ных технологий и дизайна.

На базе технопарка мы изучаем, к при­меру, возможности соединения разнород­ных металлов, вопросы создания нагрева­емых стекол, разработки биопрепаратов для очистки территорий от антропогенных загрязнений. Под каждым проектом пони­мается формулировка темы исследований, планируемые сроки начала и завершения работ. А далее уже привлекаются финан­совые и трудовые ресурсы.

Борис Гольденфанг: Сначала наш тех­нопарк работал без каких-то инициатив сверху, а уже во время перестройки воз­никла тенденция создавать малые предпри­ятия при технических институтах, и первое время они довольно широко работали. Вну­три институтов начинали формироваться свои тематические объединения. Науку не финансировали, поэтому сотрудникам приходилось выживать самим. Постепенно стали кооперироваться, заключать между собой соглашения. Уже позже от админи­страции поступил приказ организовать тех­нопарк на базе университета.

Сейчас мы заключаем договоры с круп­ными организациями – с КАМАЗ, напри­мер, а направления разработок меняются. Если по отраслям, то мы специализируемся на биохимии, машиностроении, энергетике и энергосбережении. К примеру, мы раз­рабатывали специальные печи, работаю­щие с экономией теплоэнергии. Также для Оптического института проектировали ла­зерные стекла, из которых производятся активные лазерные элементы – их укла­дывают блоками в такую печь и отжигают целый месяц, чтобы снять содержащееся в них напряжение.

Еще участвуем в социальной программе «Умный город». Работаем над стеклами, позволяющими минимизировать потерю тепла, потом это реализуется в школах и детских садах. Для них же мы разраба­тываем светодиодные светильники, с по­мощью которых можно улучшить освеще­ние в несколько раз. В них также заложена программа по энергосбережению, регули­рующая освещение в соответствии со вре­менем суток и необходимостью. Эта техно­логия применяется, к примеру, при авто­матическом открытии дверей, для распи­сания занятий или же видеоотслеживания. С помощью подобной программы проще контролировать систему оплаты электро­энергии. В общем, все это направлено на автоматизацию процессов и сохранение безопасности предприятия.

У технопарка также наработаны между­народные связи – например, мы успешно сотрудничали с Израильским фондом. Они отобрали в городе 23 проекта, создан­ные в Политехе, ИТМО и в «Нарвском» тех­нопарке, – мы получили шесть из них. Но внедрение работает не так эффек­тивно, как бы того хотелось. Правда, здесь от нас уже мало что зависит – механизм этот запускается медленно и со своими сложностями. 

ВН: Чтобы четче объяснить, что такое тех­нопарк, приведу такое противопоставле­ние: технопарк – это не зоопарк. Что я под этим имею в виду? В зоопарке находится множество клеток с разнообразным зве­рьем, и все они просто объединены об­щей инфраструктурой. В технопарке же каждый элемент одной машины нахо­дится с другим во взаимосвязи. Не так, что за этим столом занимаются только печами, а за другим – только стеклами. Происходит и слияние некоторых проек­тов, но главное – взаимодействие между учеными.

АМ: Да, технопарк вполне можно назвать «машинами и механизмами». 

– А студенты к вам приходят?

АМ: Да, и студенты, и аспиранты приходят все чаще. Имеются разработки по 3D-моде­лированию, например. Планируем органи­зовать лабораторию численных расчетов.

ВН: Сейчас для студента главное пра­вило успеха в науке – это личная любозна­тельность. Можно стимулировать матери­ально, но любознательность, как правило, двигает многим.

БГ: В нашей научной области для привле­чения интереса важна наглядность, воз­можность поучаствовать в опытах, экспе­риментах. Лекции мы также сопровождаем иллюстративными примерами. Потому что формула запомнится лучше, если ее «ожи­вить». Хотя сейчас это не единственное решение...