Грядут нелегкие времена. Недра скудеют, а вместе с нефтью тают наши надежды на благополучную жизнь. Не за горами девальвация, инфляция, стагнация, рецессия и... похоронная процессия в память о еще вчера такой благополучной экономике.
Вместе с тем были в нашей истории времена, когда слово «кризис» относилось исключительно к забугорному бытию. А мы, живя скромно и незамысловато, жизнь свою плохой не считали, даже напротив — были ею очень довольны. На магазинных полках стояли трехлитровые банки с солеными огурцами, напоминавшими боеприпасы к крупнокалиберному миномету, и белоснежные кубы маргарина. Для меня до сих пор остается загадкой: почему они не таяли даже под прямыми лучами солнца?
В один из таких солнечных дней трое второклассников... нет, двое третьеклассников — Вовка Жимойтук (ныне шеф-повар крутого московского ресторана) и я примчались к нам домой после уроков, пожирая по дороге жадными глазами куски жирной весенней грязи — так нам хотелось есть. Дома ждал мой младший единоутробный братишка, который был не в счет по причине своего тогдашнего малолетства.
На столе кухни вместо привычных пирожков с яйцом и с луком или, на худой конец, вчерашнего борща мы нашли нэнэйкину записку: «Улым, меня больниса, кушай тетю Фаю. Патамушта патом». Я с ходу расшифровал этот код да Винчи, ибо мы с бабушкой моей понимали друг друга с полуслова. В записке на самом деле говорилось: «Сынок, так получилось, что меня увезли в больницу. Иди к тете Фае, она тебя покормит. Я постараюсь поскорей вернуться и все, что надо, сварю». Обстановку усугубляло то, что отец в тот момент находился в московской командировке, чтобы вернуться в Уфу, сгибаясь под грузом «контрабандного» мяса. А мама пахала на своем оборонном заводе в две смены в честь какой-то там «ленинской вахты». Мы с братишкой уставились на Жимойтука глазами двух лагерных доходяг.
— Так, — сказал Вовка и деловито разделся до пояса. — Картошка есть?
Я выдвинул из-под раковины короб с картошкой и луком.
— Что еще? — продолжал руководить будущий кулинар.
Дверка холодильника сиротливо скрипнула. На полках находились какие-то банки с соленьями, тот самый снежный маргарин и три плавленых сырка.
— Двух сырков, пожалуй, хватит,— задумчиво произнес Жимойтук, после чего произошла короткая потасовка, и третий сырок погиб, съеденный вместе с фольгой. Короче, поделили по-братски.
— Станем варить суп, — возгласил старший, когда мы отмылись от остатков сырной замазки. — Ты чистишь картошку, я — лук, ты наливаешь в кастрюлю воду.
— А мясо? — разочарованно спросил я, оценив скудость ингредиентов.
— Попа будет мелко трясса, — отрубил непреклонный Жимойтук, и мы приступили к работе.
Суп получился на славу. Правда, слегка напоминал душистый наваристый клейстер, но был на удивление вкусен и, главное, сытен. Мы с братишкой полезли было в кастрюлю ложками, но Саня замахнулся на нас поварешкой, разлил суп по тарелкам и — о, чудо! — нарезав с проросшей луковицы зеленых стрелок, посыпал каждую порцию.
Сегодня я понимаю: мы тогда, в 70 — 80-х, жили в состоянии перманентного кризиса. Ну, если, конечно, оценивать то время с высот нашего нынешнего прожорливого потребительства. Поэтому, вы уж меня простите, господа, я дарю вам рецепт кризисного супа, который, не ровен час, многим понадобится. А некоторым уже и просто нужен, чтобы отрезвить заплывшие жиром мозги. Глядишь, по телевизору перестанут показывать всю эту пакость во главе с Борей Моисеевым и наконец-то поставят, не к ночи будь помянуто, мое любимое «Лебединое озеро».
Рецепт «кризисного» супа
На 4 порции — 1 литр воды, 6 средних картофелин, 2 луковицы, 200 г плавленого сыра. Репчатый лук мелко нарезать и спассеровать, картофель натереть на терке, опустить в кипяток и варить 8 — 10 минут, добавить жареный лук и плавленый сыр. Посолить. Можно посыпать зеленью.
Это новость от журнала ММ «Машины и механизмы». Не знаете такого? Приглашаем прямо сейчас познакомиться с этим удивительным журналом.