К светлому «завтра»

Парадокс первый: зыбкие рамки

В каждом поколении есть модные слова, которые произносят, не вникая в суть дела. Слово «биотехнология» упоминают едва ли не каждый раз, когда речь заходит об использовании живых существ для пользы человека. В результате нет даже определения, что это вообще такое. Число учебников по биотехнологии на русском уже перевалило за три десятка, и все они трактуют термин по-разному. Некоторые авторы относят к биотехнологии даже пивоварение и использование дрожжей со времен Древнего Египта, а другие начинают ее историю 1973 годом, когда американские ученые Стэнли Коэн и Герберт Бойер впервые изменили геном бактерии.

Академик РАН Иосиф Гительзон попытался навести порядок в хаосе. Он заявил, что чрезмерно широкое толкование термина «биотехнология» как технологических процессов, в которых используются живые организмы, позволяет включить в него все сельское хозяйство. Это вряд ли конструктивно. Противоположная крайность – называть «биотехнологией» только генно-инженерные манипуляции, когда редактируется геном. При этом за бортом оказывается все то, что раньше составляло основу биотехнологии, – промышленные микробиологические производства, где нужные вещества производят бактерии, не подвергавшиеся модификации. Биотехнологию можно определить по главному признаку – научно-техническому управлению биологическими процессами. И. И. Гительзон дал ей определение: «Биотехнология – наука о способах получения целевых продуктов с помощью биосинтеза, управляемого параметрами среды, генно-инженерными манипуляциями либо сочетанием этих воздействий».

Академик РАН Иосиф Гительзон, photo.kirensky.ru

В таком случае началом развития биотехнологии следует считать 1916 год, когда химик Хаим Вейцман разработал способ получения ацетона, критически важного для производства взрывчатки, с помощью бактерии Clostridium acetobutylicum, которая разлагает крахмал на ацетон, бутанол и этанол. Технология Вейцмана, внедренная в промышленных масштабах, спасла англичан от поражения в Первой мировой войне. Хаим Вейцман вошел в историю не только как основатель биотехнологии, но и как первый президент Израиля. В 2008 году бактерию Clostridium acetobutylicum, которую до сих пор называют «организмом Вейцмана», использовали для получения биотоплива с помощью методов генной инженерии.

Хаим Вейцман, britannica.com

Бактерия Clostridium acetobutylicum под микроскопом. Фото: Geoman3, wikipedia.org

Парадокс второй: избирательный страх

Генная инженерия в глазах масс прочно ассоциируется с мутантами из научно-фантастических фильмов и зловещей аббревиатурой ГМО. При этом никто не опасается инсулина, спасающего жизни миллионов диабетиков, или… джинсов. Почти весь инсулин в наши дни производят бактерии, в которые был внедрен соответствующий человеческий ген. Только в России проживает 5 млн диабетиков, которым своевременное получение инсулина необходимо как воздух. А что с джинсами? В большинстве стран мира используют устойчивый к вредителям генно-модифицированный хлопчатник, содержащий ядовитый только для насекомых токсин. Доля таких растений в мире перевалила за 90 %, а в ряде стран подбирается к сотне (в США 98 % хлопчатника генно-модифицированы). Если вы носите джинсы, они наверняка сделаны из такого хлопка. Фермеры, которые его выращивают, стали меньше болеть из-за того, что больше не нужно применять опасные инсектициды.

Основные страхи сосредоточены вокруг генно-модифицированных растений, предназначенных в пищу. Несмотря на то что тысячи проверок доказывают полную безопасность новых сортов, люди их боятся. Дженнифер Кузьма, биохимик из Университета Северной Каролины, подсчитала, что каждый второй покупатель в США боится ГМО и готов заплатить на 20 % больше, чтобы с ними не сталкиваться. Там, где крутятся такие деньги, в ход идет все, чтобы очернить новые технологии.

Парадокс третий: разрешить нельзя запретить

В России 66 % опрошенных в 2020 году утверждали, что генно-модифицированные организмы в пище опасны для здоровья. Другой опрос, проведенный в том же году, дал еще большие цифры – 70 %. По этому показателю наша страна вышла на первое место в мире. Чиновники и политики – тоже люди, разделяющие страхи своих сограждан. Именно поэтому в России сейчас можно выращивать ГМО только в научных целях. Искусственные барьеры на пути ГМО, похоже, рухнут только тогда, когда это станет вопросом жизни или смерти. Только в 2020 году от голода умерло 7 млн человек. Население Земли растет, а площади сельскохозяйственных угодий – нет, и если учесть, что к 2100 году нас станет 10–12 млрд, то у человечества не останется другой альтернативы. Лауреат Нобелевской премии Норман Борлоуг, творец «зеленой революции», не раз говорил, что только биотехнологии могут спасти мир от голода и экологических катастроф.

Парадокс четвертый: слишком яркое будущее

Сторонники биотехнологии не скупятся на красочные обещания того, что может нам дать эта наука. Созданные в лабораториях микробы будут не только вырабатывать лекарства, но и производить экологически чистое биотопливо, уничтожать загрязнения окружающей среды, превращать парниковые газы в стройматериалы. Искусственные организмы первыми заселят Марс и Венеру, сделав их пригодными для человека. Мы научимся выращивать все, что можно вырастить, избавимся от наследственных болезней и продлим жизнь на десятки, если не сотни лет. Если верить американскому физику Фримену Дайсону, со временем даже дети смогут выращивать у себя дома организмы по собственному усмотрению: «Конечным этапом одомашнивания биотехнологий станут новые игры, доступные даже детям младшего возраста. Они вполне могут заменить современные компьютерные развлечения, поскольку детям будет гораздо полезнее играть с клетками живых организмов и семенами, чем с фантастическими образами на экранах мониторов», – заявил Дайсон на футурологическом конгрессе в 2005 году.

Сторонники биотехнологий мечтают о яблонях на Марсе. Фото: SergeyDV, theconversation.com

Наученные горьким опытом люди знают, что чем красочнее обещания, тем сильнее может оказаться разочарование. По мере внедрения новых технологий всегда обнаруживают недостатки, о которых не задумывались их создатели. При широком распространении биотехнологий никто не может ручаться, что не найдутся люди, которые попытаются применить их в преступных целях. Можно изменить бактерию, чтобы она вырабатывала инсулин, но точно так же можно сделать, чтобы она вырабатывала кокаин. И всегда найдутся те, кто попытается сделать биологическое оружие любого типа (боевые вирусы, бактерии, паразиты, суперсорняки). Если же люди дорвутся до редактирования собственной ДНК не только в медицинских целях, последствия могут оказаться еще более серьезными. Однако биологическую революцию можно откладывать, но нельзя избежать.