Инклюзы

Масса людей бродила по пляжу. Одни насла­ждались запахом йода, рыбы и смолы. Бесцель­ное шатание было для людей отдыхом. Им при­ятно было брести босиком, разбивать ударом ноги накатывающие на берег волны. Некоторые избегали встреч с волнами, они обсыхали и за­горали между сеансами купания. Другие искали на берегу янтарь, полагаясь на удачу, на везе­ние. Волны ведь часто выносят эту окаменев­шую смолу из глубин моря и недр. И некоторым искателям, действительно, везло.

Одна из семей отдыхающих расположилась рядом с тентом, натянутым на воткнутые в пе­сок палки.

Глава семьи отвечал на вопрос старшего сына:

– Янтарь, что ты и Юрик нашли, – это остыв­шая смола. Застыла она давно, это может быть и тысячи, и сотни миллионов лет назад. В основ­ном янтарь добывается в Прибалтике и в Бирме. Минерал ценен. Особо ценится янтарь, когда в нем обнаруживаются древние насекомые и остатки растений. Называются такие вкрапле­ния инклюзами.

Слушавший отца младший сын сидел недалеко и перебирал находки – желтые солнечные камни.

– Папа, папа, смотри – у меня инклюзы. Вну­три одного янтаря папоротник, в другом – ко­мар, а в третьем жутко мелкий какой-то блестя­щий жучок.

– Давай посмотрим, Юрик.

– Отец, ты спрятался бы в тень, под тент, – посоветовала жена мужу. – С твоими сердцем и сосудами на солнце быть вредно!

– Да мне просто жить тоже вредно, – был смиренный ответ.

Семья внимательно рассматривала камешки янтаря, собранные мальчиками.

– Ого! Родители! У нас уже целая коллекция янтаря! – Младший Юрик с гордостью посмот­рел на родителей. – Пойду еще поброжу, поищу.

– Далеко не уходи, – попросила мама. – А я схожу искупаюсь.

Глава семейства углубился в чтение глянце­вого журнала. Сергей продолжал с интересом рассматривать горсточку желтых камешков.

– Пап! А как отличить природный янтарь от искусственного?

– Если поджечь настоящий янтарь, то он за­горается, распространяя приятный аромат можжевельника… Вот то, что я знаю, Сергей. Ну, а сейчас я немного почитаю.

После этой речи отец лег, накрыв лицо рас­крытым журналом. Сергей же решил опреде­лить, настоящий камень у них или нет.

Мальчик выбрал из нескольких янтарных кам­ней тот, внутри которого был виден незнако­мый ему микроскопический жук с блестящим панцирем. Остальные камешки янтаря положил в пляжную сумку. Сгреб песок в небольшой хол­мик. Положил отобранный камешек на вершину этого холмика. Из карманов коротких брюк до­стал зажигалку. Движением большого пальца он крутанул колесико, трение которого о кремний дало искру. В тот же миг в турбине зажигалки загудело пламя. Сергей поднес пламя к орга­ническому камешку. Потребовалось всего лишь несколько секунд, как янтарь загорелся. Тотчас густо запахло горящей хвоей.

– Что это, Сергей? Ты так сожжешь полотенце. – Отец встревоженно приподнял голову и смот­рел на сына. Раскрытый журнал он держал в руке.

Мальчик вскочил, ногой ударил по недавно воз­веденной им горке песка. Горка рассыпалась.

Янтарь продолжал сильно гореть и вне пламени.

Мальчик набрал полные горсти песка и кинул ими в горящий желтый язычок пламени.

Янтарь все еще горел.

Сергей взял бутылку «Боржоми», отвинтил крышку и стал поливать горящий янтарь.

– Слава богу, что пожара не устроил! И хо­рошо, что наших тут нет. А то была бы паника. Янтарь весь сгорел?

– Сейчас посмотрю.

Пламя погасло. Мальчик перестал лить из бу­тыли. Одновременно с этим раздался истошный крик:

– Эй! Хватит! Хватит поливать! Сколько можно? То огонь, то вода. Хватит! Я все могу вы­терпеть, но эти поливы, я же не овощ!

Отец и сын оторопели. Затем оба согнулись над тем, что они считали жучком. Это был еле различимый человечек. Ручки, ножки, туло­вище, голова – все как у людей, все на месте… Он стоял, высоко задрав голову, и грозил кулач­ком склонившимся над ним людям.

– Ну, что уставились? Микроробота никогда не видели, да?

– Такого маленького – никогда, – первым пришел в себя мальчик.

– А вода и огонь не причинили вам вреда? – удивлению родителя не было конца.

– Вроде нет. Каким был, такой и есть. Мате­риал на меня пошел качественный!

– А кто же вас создал? И когда это произо­шло? – У Сергея появилась масса вопросов. – А давно ли вы забрались в янтарь? И зачем?

– Собрали меня тоже роботы, которые ра­ботали с Головастыми. – Робот крутил головой во все стороны. – Никого из наших не вижу.

– Мы не понимаем, о ком вы говорите, – это уже спросил отец мальчика.

– Ну, они высокие такие. Ростом метров по шесть. Это творцы. А еще есть… была каста пастухов и охотников на динозавров. Эти еще здоровее были. Кстати, а что-то я ни динозав­ров тут не вижу, ни пастухов. Куда эти-то про­пали? Море и дюны те же; деревья только по­жиже…

Сын вопросительно посмотрел на отца, который ответил:

– Древние ящеры, иначе динозавры, о кото­рых вы говорите, вымерли несколько десятков миллионов лет назад.

– Миллионы? Как вымерли? Такие здорову­щие, так их много было… От эпидемии, что ли? Не могу, не могу поверить! Значит, и меня так долго тут не было?

– Вы жили, получается, в какой-то предыдущей цивилизации…

Помолчав, микроробот продолжил свой рассказ:

– Я не знаю, сколько времени прошло. Но тогда жил я все время среди трудяг. Меня и поместили к ним в качестве уха.

– А это что? – пытался уточнить Сергей.

– Я был среди работяг индикатором их на­строения. Все их разговоры транслировались Головастым через микрофон, что пульсировал во мне и который я сейчас… нет, не чувствую. Да, не чувствую… Видимо, свои свойства микро­фон утратил.

– Я понял, – сообразил отец Сергея. – Это как радионяня.

– Пап, я не слышал про радионяню. Что это?

– Ну, это электронный прибор. Устанавли­вается рядом с малышом и передает все шумы и шорохи на приемник. Родители, находящиеся, например, на кухне, слышат через приемник все, что творится у малыша.

– Во-во… Теперь янтарь, как вы говорите, – продолжал свой разговор микроробот. – Я пры­гал, помню, как всегда, у костра. А костры ре­бята устраивали из огромных секвой и эвкалип­тов. Меня еще ручной динозавр Шарик долго ли­зал. А лизание, это как… как усыпляющий массаж был. Помню, это было последнее, что я помню, прыгнул и случайно угодил в разогретую смолу… И так уютно мне стало, так спокойно, так хорошо. Мы, роботы, не спим, а тут на меня что-то нашло. Забылся, а когда пришел в себя, был уже скован. Скован так, что ни пошевелиться, ни крикнуть… Я ничего не слышу, только вижу слабое-слабое свечение. И все… Отрезан от всего мира.

– У меня такой еще вопрос, – сказал Се­режа. – Откуда вы знаете наш язык?

– А что тут знать? Что здесь необычного? Что тут сложного? В воздухе разлиты эти знания, это умение. В воздухе вообще все разлито. Это склад, набитый информацией. Вы-то сами чер­паете знания откуда?

– Мы – из учебников. А как вы общались между собой тогда, на каком языке?

– Тогда? Тогда мы общались с помощью сви­ста.

– А разве свистом можно что-то сказать, что- то передать? А из эмоций? Можно ли свистом передать, скажем, как красив закат? – поин­тересовался старший из семьи.

– Свист – более проникновенный и доход­чивый способ передачи мыслей, эмоций, чем речь. Свистом можно передать нюансы состоя­ния души… Тончайшие…

На пляже заметно потемнело. Народ стал собирать свои вещи и уходить. Возвратился и Юрик. Торопливо к тенту подошла и мама се­мьи Пуховых:

– Ребятки! Папа! Быстро собираемся и ухо­дим – видите, грозовая туча на полнеба размах­нулась?

– Вы лучше посмотрите, с кем мы тут бесе­дуем! – Сережа гордо встал и обеими руками показал на собеседника. – Это микрочип из ока­менелости, что мы нашли.

– Из янтаря? – в один голос удивленно вы­крикнули мама и Юрий.

– Да. Его очень интересно слушать. Но сейчас пойдемте домой. – Папа строгим взглядом оки­нул членов своей семьи. Потом обратился к ми­кророботу:

– Вы согласны пойти с нами? И как к вам об­ращаться?

– Пойду. Я ведь кроме вас никого не знаю. А на­зывать? Называйте, как звали меня Головастые, – Ухо. Правда, таких, как я, было много, и все мы были под номерами, но здесь, похоже, я один. Поэтому просто Ухо.

– А мы – семья Пуховых, – представился глава семьи. – Меня зовут Илья Ильич; моя жена, мама этих двух оболтусов, – Мария, Мария Ивановна; Сергей – старший сын, оканчивает институт; младший Юрий учится в школе.

– Серега! Не забыл наши брызги солнца со­брать? – на ходу спросил Юрик, взяв на руки Ухо.

– Это янтарь, что ли? Собрал! Все в сумке давно.

– Смотрите-ка, только-только вошли в дом – началась гроза. Вовремя мы! Да, мам, пап? – обрадовался Юрик.

– Да, Юра! Вовремя! Ты разбери, пожалуй­ста, пляжную сумку. Там журнал, тент, поло­тенца, мокрые плавки… Все надо вынуть, раз­весить…

Мальчик незамедлительно освободил сумку, развесил в ванной мокрое купальное белье.

– Ухо! А не очень страшные были динозавры?

– Да нет. Я говорил, что меня они лизали. Им нравилось это. Пастухов и охотников, среди которых я жил, они ненавидели и, при слу­чае, могли и разорвать на части. Потому что те пахли мясом. Да они и были мясом для дино­завров. А рабочий люд, в свою очередь, убивал динозавров, чтобы было что поесть. Меня же еда не интересовала. Я был вне их кровавой пищевой цепочки. Я ведь совсем не нужда­юсь в пище, в питье. И энергией я заряжаюсь из той же окружающей среды. Что мне требу­ется, это периодическая саморазборка для вы­мачивания в воде… Этого требует композит, из которого я состою.

Так в семье Пуховых появился новый член семьи.

Был он не обременителен: еда, питье, сон ему не требовались. Даже одежду он не носил – не любил. Но иногда Ухо досаждал людям.

Энергии в нем было – на пятерых. Поэтому ему часто замечали:

– Если судить по тебе о той, давней цивили­зации, то, видимо, все тогда были очень неспо­койными.

На это следовал незамедлительный ответ:

– Время такое было! Вам, новой форме жизни, новой формации, этого не понять.

Микроробот любил удивлять людей, разы­грывать их, а порою и откровенно издеваться над ними.

Это в отношении людей, а животных, мохна­тыми представителями которых были семейные любимцы кот Василий и пес Боб, Ухо просто пу­гал. Он забирался в миску кота или пса, прыгая туда с разбегу, а прыгал он отменно; зарывался в кошачью или собачью еду, а потом неожиданно выскакивал оттуда с криками: «Банзай! Банзай!» Бедные домашние звери потом долго не появля­лись на виду. И всегда при виде микроробота оба прыскали куда-нибудь в сторону.

Какое-то время Ухо круглосуточно смотрел телевидение. Он научился пользоваться пультом переключения программ и… для него ночь и день слились в сплошной поток телепередач.

Программы ТВ робот просматривал и полу­чал таким путем разносторонние знания. Зна­ния постепенно откладывались в ячейках памяти и, преломляемые неким образом, преобразовы­вались и могли иногда выливаться вот в такой странный монолог:

– Солнце, ты уже встало?

Я встал тоже и стою напротив.

Мы оба стоим. Оба светим.

Надо быть честным. Ты светишь ярче. Чуть ярче. Но ярче. Опытному глазу это заметно. Но только опытному. Это который можно точно назвать «глаз-алмаз». А такой взгляд, мимолет­ный, мимоходный, легковесный – тот ничего и не обнаружит. Не дано!

Потом я решил, ну что пыжиться, тщиться, время терять. Тебя я затмить не в силах. Ну, и хватит! Тем более что дел – невпроворот!

Сначала надо на ось взглянуть. Расшаталась она, как петля на двери. Земная ось. Надо вы­править! Отсюда и вращение, я думаю, выпра­вится. А то шарик как-то невнятно крутится, не­равномерно, неправильно!

Потом надо осмотреть всемирную паутину. Захламили, порвали, загрязнили… Чуть встрях­нуть ее надо, почистить, подлатать!

Вот еще Гольфстрим надо осмотреть, об­следовать. Что-то он загибаться стал. И в пря­мом смысле – завихряться не там, где следо­вало, а раньше, и терять cилу, тепло, уныривая в глубину! Что-то он к Канаде стал благоволить, подтепляя ее, размораживая. Но и Канаде это не на пользу, не на пользу, не на руку. Все там поменялось – времена года, климат. В общем, тут Гольфстрим явно переборщил, перебрал, перегнул. Зачем там зимой оттепели да дожди?

Что-то мешает нормальному течению течения. Ведь если кораблик в весеннем ручейке не идет, застрял, то тут ясно – завал листьев прошлогод­них, сучьев, веток. Надо разгребать! А в океане? Может, водоросли в тепле разрослись, мешают Гольфстриму гольфстримить? Надо изучить!

Вот еще с угрозами флоре и фауне надо разобраться.

С птицами, например, проблемы. Галдят, ще­бечут, чирикают, криком иногда кричат. Но ладно! Ну, не всем же петь! Не всем выщелкивать ко­ленца! Все равно они потише шума фабрик да па­ровозов! Но вот пачками когда гибнут, стаями, сотнями – это уже знак! Надо понять бы его, расшифровать, разобраться. То скворцы, то чер­ные дрозды… Отчего падёж птиц? Кстати, слова «падёж птиц» правильней выражения «падёж скота». Слово «падёж» предполагает высоту, с ко­торой происходит падение.

Неясно только, отчего они совершают по­ступки камикадзе? Видимо, в родной среде оби­тания обитать им нельзя, невыносимо; вот и вы­носит их оттуда.

Что там происходит? Кислотные дожди? Это ведь оксиды серы, оксиды азота. Пролети, по­пробуй, через обдающий тебя густой душ из азотной кислоты! Вмиг все перья вылезут! Да что перья! Тут и кожу не удержишь на себе! Все сползет!

А вот еще массовые выбросы китов, дельфи­нов на берег! Что-то им не дает жить: отходы, отравляющие воду; звуки оглушающие, напри­мер, от сонаров; газы глубинных черных куриль­щиков; может, выбросы метана… Думаю, Мари­инскую впадину и прочие ямки завалить, засы­пать. Может, тогда лучше будет?

Эту речь Ухо произносил, глядя в огром­ное напольное зеркало, в котором отражалось утреннее солнце. Он явно любовался собой.

Нетрудно было убедиться, что чем меньше су­щество, тем больше в нем величия, тем больше гонора.

Сергей и Юрик научили Ухо читать. Показали буквы, сказали, как они звучат, и у микроробота дело пошло, и пошло очень быстро.

Правда, по ночам он без зазрения совести бу­дил ребят, спрашивал значения непонятных слов.

Иногда дети теряли терпение, и кто-нибудь из них мог сказать, скажем, такое:

– Смотри, Ухо, в асфальт закатаю.

– А что это такое?

– Это то же, что и янтарь, только не прозрачный.

– Никакого уважения к преклонным годам, – в ответ дурачился робот.

Теперь, когда микроробот читал, а читал он много и все подряд, не отвлекаясь, в доме ста­новилось непривычно тихо.

– Пора мне принять суточную ванную. У нас есть какая-нибудь гидрокарбонатно-хлоридная вода с высокой минерализацией? – как-то спро­сил микроробот.

– У нас есть пара бутылей подходящей моей лю­бимой – «Ессентуки-17», – поделился Илья Ильич.

– Можно мне налить мисочку и поставить ее в ванной комнате где-то сбоку, чтобы никто не наступил? Я саморазберусь, отмокну, а через сутки соберусь и снова буду в строю.

– Нальем, нальем тебе, – захлопотала Мария Ивановна.

Известно, что планы людей и их подобий – одно, а жизнь же – совсем иное.

Хрупко пребывание сущего на Земле.

Достаточно было сделать по паре глотков до­машним животным Василию и Бобу из новой красивой мисочки, как робот – член семьи Пухо­вых – исчез. Исчез навсегда.