Империя в крови

Анна Савинова – 23 апреля 2014

Что первым всплывает в памяти, когда мы представляем себе современный Китай? Грандиозное шоу на открытии Летних Олимпийских игр 2008 года, где каждый артист был будто винтик гигантской машины? Или бесконечный конвейер с миллионами трудяг, выбрасывающий на мировой рынок бесчисленные кроссовки, куртки и фотоаппараты? Коллективизм как образ мысли. «Синхрон» как способ существования. Было ли так всегда?

В культурном конгломерате Восточной Азии Китайская Народная Республика занимает промежуточное положение между Индией и Японией. Не только географически. Древнейшая цивилизация мира и последний оплот коммунизма сегодня загадочным образом сочетает индийскую бедность населения с японскими экономическими успехами государства. Диву даешься. Жизнь – как в российской глубинке, да еще под архаичные лозунги о строительстве коммунизма. А политологи будто сговорились: прочат КНР чуть ли не мировое господство… Но если бросить беглый взгляд на историю китайской цивилизации, станет понятно, что людям здесь не привыкать вершить великие дела, даже будучи втоптанными в пыль казенными сапогами чиновников, воинов и правителей. Служение чужим амбициям сменялось краткими, но фатальными для власти вспышками народного недовольства – чтобы затем на место павшего Господина пришел новый.

Проблема Ся

Ся – это династия, основанная добродетельным Великим Юем и управлявшая Китаем давным-давно, раньше XIII века до н. э. Проблем у нее, в сущности, никаких не было, кроме одной – большого сомнения в самом ее существовании. Подлог для китайской историографии – дело привычное, выдуманных правителей и не происходивших событий в ней гораздо больше, чем во всех историях про Ромула, Рема или Кия. И дело не в буйной народной фантазии. Объяснение есть прагматическое.

Китай, который нам представляется единым и неделимым (не считая зудящих на теле гиганта Тибета и Тайваня), был таким не всегда. Он не избежал доимперского периода феодальной раздробленности и междоусобиц. Перетягивание политического одеяла достигло здесь апогея в V–III веках до н. э., время, известное как Период Сражающихся Царств. Правители Чу, Хань, Ци, Цинь, Вэй, Янь, Чжао по очереди присваивали себе титул вана (царя) и никак не могли определить, кто же из них самый легитимный. Тогда-то, предположительно, в ход пошли вымышленные доисторические династии, главы которых царствовали не за красивые глаза или численность армии, а за благодетельность перед небом. Оформилась даже довольно стройная политическая теория «Небесного Мандата».

Подобное происходило не только с китайской историей, но и с мифологией. Когда говорят о традиционных верованиях Китая, часто употребляют сложное словечко «эвгемеризация». Если по-простому, это процесс, обратный мифологизации, – когда абстрактные боги, герои, духи сначала приобретают земные и материальные черты, а затем и вовсе превращаются в правителей, сановников и прочих госслужащих, при сохранении мифологических сюжетов. За это в случае с Китаем нужно сказать спасибо Конфуцию и его учению, все больше интересовавшемуся государственной, нежели небесной иерархией. Например, с подачи древнего мыслителя четыре лица мифического драконоподобного Желтого Императора превратились в четырех чиновников, разосланных по сторонам света с правительственной инспекцией

Утрамбованная земля

Все меньше китайцы уделяли внимания миру потустороннему и больше – поиску верных способов государственного устройства. К III веку до н. э. наиболее влиятельным философским учением, наряду с конфуцианством, стал легизм. По сути, культ закона и административных распоряжений. Четкие предписания, строгие предостережения – щедрые вознаграждения и суровые наказания, вот основные постулаты легистов. И никакой метафизики. Именно распространение легизма среди чиновников Царства Цинь позволило ему стать самым могущественным в древнем Китае, а его правителю Ин Чжэну превратиться в восточноазиатского «Ивана Грозного» и войти в историю под именем Цинь Ши Хуанди, буквально – «Первый император Цинь».

Как и у первого Царя всея Руси, у первого всекитайского императора детство выдалось так себе. Его отец умер рано, и ребенок стал главой царства Цинь. По факту, конечно, власть принадлежала его матери, и тут юного вана ждал подвох. У регентши были другие дети от нескольких любовников, и они в качестве потенциальных правителей ей нравились больше. Против Ин Чжэна зрел заговор. Но зрел неспешно, так что к 21 году будущему императору удалось его разоблачить. Царица была сослана куда подальше, а все ее любовники и их сыновья казнены. Суровые времена.

Неудивительно, что Ин Чжэн вырос личностью волевой, но со склонностью к паранойе. К 221 году до н. э. он установил единоличное господство на всей территории Китая. В порядок Империю приводил железной рукой. Карта страны была полностью перекроена, на месте прежних царств возникли 36 новых областей. Последовали массовые переселения знати – поближе к столице и оку императора. Система наказаний за правонарушения стала похожа на геноцид: в особых случаях казнили не только преступника, но и всех родственников по линиям отца, матери и жены.

Но главное, чем Ши Хуанди вызвал ненависть подданных, стало строительство Великой Китайской стены. Вообще, строить ее начали раньше. Каждое из воюющих царств возвело себе по кусочку ограждения – кто от варваров с севера (там обитали тюркские кочевники хунну), кто от соседей. Ши Хуанди же организовал «стройку века» (да что там – тысячелетия!), поставив задачу объединить отрезки в сплошную преграду вдоль северной границы Империи.

Строили все. Рабы, крестьяне, солдаты… Одновременно в работах участвовало до 300 тысяч человек. С дорогами в Китае на тот момент было туго, продовольствие не успевали подвозить, рабочих косили болезни. Мертвых, недолго думая, хоронили прямо в стене. В дело шло все: где не хватало камня – использовали глину, где кончалась глина – по оригинальной технологии начинали утрамбовывать землю, пока она не становилась тверже камня. 10 лет продолжалось возведение стены, ставшей символом изоляции Китайской цивилизации, предела, не только оберегавшего Империю от внешних врагов, но и не дававшего уйти внутренним.

Не редкость – диктатор, списывавший человеческие жизни на «текущие расходы», сам больше всего на свете боялся смерти и забвения. Он долго путешествовал по своей Империи, всюду ища кудесников, знающих секрет бессмертия. Отчаявшись, решил, по крайней мере, остаться в памяти народа живым божеством, пообещав, что его династия будет править еще 10 поколений, и начав возведение одной из самых грандиозных гробниц, известных человечеству. Внутренняя часть захоронения до сих пор не вскрыта. По историческим описаниям, бронзовый саркофаг Императора стоит посреди озера из ртути (содержание ее паров вблизи мавзолея и правда зашкаливает) под «небом» с жемчужными звездами. Но то, что уже открыто, потрясает больше. Гробницу Ши Хуанди охраняет легендарная «Терракотовая армия» – войско из, по меньшей мере, 8099 статуй солдат, офицеров, полководцев (с лошадьми и колесницами!), каждая из которых неповторима.

Несмотря на старания, этот план первого китайского императора тоже провалился. Династия Цинь была свергнута всего через 3 года после его смерти в 210 году до н. э. Причем ее смел с престола настоящий народный бунт, а не какой-нибудь аристократический заговор. Крестьянин Лю Бан, оказавшийся из предводителей восстания ближе всех к власти, в 202 году до н. э. провозгласил себя императором новой династии Хань.

Имперский ген

Свежеиспеченный император пошел путем либерализации. Насильно переселенные вернулись по домам, налоги для крестьян были снижены, многие рабы освобождены. Ежовый легизм как государственная философия был отброшен. Началось становление «долгоиграющей» трехтысячелетней конфуцианской империи.

Хотя кое-что осталось без изменений – отношение к крупным частным собственникам. На них падало тяжелое налоговое бремя, а если финансовое положение не подкреплялось знатным происхождением, к нему добавлялся и ряд запретов: нельзя было ездить в каретах, одеваться в шелка и, главное, занимать государственные должности. Кому-то этот факт покажется незначительным. Но вспомним, в каких кругах зрел европейский индивидуализм? Кто на Западе устраивал первые революции, выказывая непокорность государству? Буржуазия. Те самые частные собственники. В Китае ничему подобному не суждено было произойти. Обрести влияние можно было, лишь став чиновником, частью государственного аппарата. Какие тут революции?

Седьмой же по счету и первый по значимости правитель династии Хань – У-ди, с чьим именем связывают расцвет китайской империи (140–87 года до н. э.), не только расширил ее территорию, протоптал на Запад Великий шелковый путь и утвердил конфуцианство государственной доктриной. Он принял хитрый указ: даже знатные владельцы земельных наделов должны перед смертью делить их между всеми детьми, а не завещать, скажем, старшему сыну. По итогу в Китае крупных наделов как таковых и не осталось. Никаких князьков, никакого сепаратизма. Средневековые европейские Каролинги позеленели бы от зависти: им со своими феодалами вечно было не совладать.

Установленный У-ди порядок оказался столь прочен, что пережил массовые набеги кочевников, случившиеся с Северным Китаем в IV веке н. э. Разгул жестокости и беззаконие, невиданные для конфуцианцев, стали вспышкой лихорадки, от которой страна быстро оправилась. Сами же кочевники ассимилировались с местным населением, уже через два века считали себя китайцами и проповедовали учение Конфуция! Тогда родился афоризм: «Можно завоевать империю, сидя на коне, но нельзя управлять ею, сидя на коне».

Видимо, это учли монголы, захватившие Китай в XIII веке (те же, что устроили нашествие на Русь). Их династия Юань пробыла у власти больше столетия. Могла бы спокойно китаизироваться уже на правах законных властителей, если бы не прокололась с ирригационным строительством. Дамбы разрушались, никто их не ремонтировал. Хуанхэ в очередной раз затопила поля. Крестьяне организовали отряды «красных войск» и вышибли монголов с престола. Сто лет рабства и казней не мотивировали народ так, как проблемы с сельским хозяйством. Не на императорах держатся национальные империи, а на имперском способе мышления.

Будем справедливы. Черта с два какие-то гунны (это не вариант написания, подданные Аттилы, по распространенному мнению, были потомками прежних хунну, смешавшихся на Западе с племенами угров) или монголы проникли бы южнее Великой стены, будь Империя сильна. На рубеже тысячелетий китайское государство пережило времена смуты, новой раздробленности и политической вражды. Такое в истории случалось не раз, но, в отличие, например, от стран Ближнего Востока, в Китае это не привело к радикальному изменению всего направления развития. Империя, даже не существуя политически, будто оставалась в голове каждого китайца, так что ее реставрация была лишь вопросом времени. Подданство великой державе стало социальным генотипом нации.

К периоду правления династии Мин, основанной предводителем антимонгольского восстания, относится последняя наша «сказка времен Империи». При третьем их представителе (1403–1424) на военном небосклоне взошла звезда флотоводца и дипломата Чжэн Хэ – китайского Крузенштерна с поправкой на XV век. Чжэн Хэ тоже был из иноземцев – монгольских выходцев из Средней Азии. Он был евнухом в услужении у наследника престола Джу Ди, который к помощнику проникся и, став императором, назначил его адмиралом и руководителем строительства флота. Во главе флотилии из 250 судов Чжэн Хэ совершил семь экспедиций в Юго-Восточную Азию и бассейн Индийского океана, посетив 56 стран. Он составлял географические описания, налаживал дипломатические отношения, вел торговлю. Чиновники скептически относились к этим путешествиям, считая их разбазариванием государственных средств. Когда Джу Ди сменили наследники, флотилия стала ветшать, а в 1479 году все документы об экспедициях были сожжены по приказу военного министра. Китай начал изолироваться. А так, может, его мировое господство уже и настало бы

Культура Китая, как любой большой страны, неоднородна. С учетом периодов политической нестабильности давно бы государство распалось, как забытый на полу паззл, который случайно пнули. Но нет – его «наклеили» на единую основу, единый способ мировоззрения, конфуцианский по своей сути. Важнейшая черта этого мировоззрения – ощущение иерархичности мира. Достойное и презренное, правильное и неправильное так же несомненны, как верх и низ. Огромная лестница ведет от самого бедного пахаря в поле до Сына Неба, как бы он ни назывался – Императором Поднебесной или коммунистической партией. Ты можешь карабкаться по ней изо всех сил, но никогда не усомнишься в ее существовании, в естественности такого порядка вещей. Если в конфликт с государством и властью вступает американский протестант или русский православный, он всегда может остаться «trust in God» или призвать Господа в судьи. Человек конфуцианской этики подобного не может. Не прав перед Государством – не прав перед Небом автоматически. Речь при этом не идет о людях, власть олицетворяющих, свергнутые императоры тому свидетели, а о самом принципе государственности. Источник блага – всегда сверху. За три тысячелетия китайцы выстроили воображаемую пирамиду, которая прочностью превосходит громоздкие сооружения египтян. И это не «страна рабов, страна господ», а скорее страна шестеренок, подкованных по части инженерии.

Кстати, иерархическая картина мира накладывается и на отношения Китая с миром. Неспроста ведь экс-империя по-прежнему Поднебесная. Как вы думаете, какая страна главная в мире, с точки зрения любого китайца? Ну да, по этому пункту друг с другом согласны и Конфуций, и председатель Мао, и самый бедный пахарь в поле где-то на границе с Тибетом.