Город для жизни: как менялась советская архитектура

По мнению публициста Елены Первушиной, автора книги «Ленинградская утопия. Авангард в архитектуре Северной столицы», отсчет новой градостроительной эпохи следует вести с 20 августа 1918 года, когда ВЦИК принял декрет «Об отмене частной собственности на недвижимость в городах» и позволил властям начать «уплотнение» и массовое переселение людей из бараков, подвалов и с чердаков в многокомнатные квартиры, принадлежавшие одной семье. При всех несомненных минусах бытовые условия в таких коммуналках оказались несравненно лучше, чем в рабочих общежитиях или на съемных квартирах, где жильцы от безденежья вынуждены были сдавать в субаренду углы и койки.

Когда в 1920–1930-х годах в СССР началось массовое жилищное строительство, многие архитекторы попытались угадать, каков будет быт будущего, и спроектировать застройку с расчетом на то, что современники, вселившись в такие дома, быстрее откажутся от старых привычек и станут настоящими коммунарами. Наглядным примером подобной «ячейки коммунизма» эксперт считает Дом-коммуну инженеров и писателей, возведенный в Ленинграде в 1927 году по проекту Андрея Андреевича Оля (современный адрес дома – улица Рубинштейна, 7). В здании, построенном силами будущих жильцов, было 52 четырехкомнатные квартиры без кухонь, а на первом этаже располагались столовая на 200 мест, детские комнаты, библиотека, душевые и парикмахерская. На плоской крыше инженеры оборудовали солярий, где можно было загорать и сушить белье: хозяйки выращивали там цветы в горшках, а дети катались на велосипедах.

Башня-капсула «Накагин», 13-этажное жилое и офисное здание в Токио. Фото: www.flickr.com

Однако на практике «новый быт» не располагал к комфорту. Жившая в Доме-коммуне Ольга Берггольц (и, вероятно, не она одна) жаловалась на плохую звукоизоляцию: «Если внизу на третьем этаже играли в блошки или читали стихи, у меня на пятом этаже было все слышно, вплоть до плохих рифм. Это слишком тесное вынужденное общение друг с другом в невероятно маленьких комнатах-конурах очень раздражало и утомляло». Через несколько лет здание перепланировали в более традиционном ключе: каждая квартира получила кухню, а столовую на первом этаже ликвидировали. Казалось бы, традиция восторжествовала. Тем не менее, элементы «новой организации быта» встречаются и в наши дни: отсутствие отдельных кухонь в квартирах-студиях, общие прачечные в подвалах, сады на крышах небоскребов – все это восходит именно к экспериментальным архитектурным проектам начала XX века.

ШАНС НА РЕАЛИЗАЦИЮ в СССР получили самые причудливые градостроительные проекты. Марина Хрусталева, историк архитектуры и соучредитель Центра капитализации наследия, отмечает, что сразу после революции архитекторы оказались в невероятной ситуации, привилегированной и сверхответственной одновременно. Государству предстояло воспитать Нового Человека – социалистического, свободного от недостатков прошлого. Каким он должен быть, представляли еще не слишком отчетливо. Зато было понятно, с помощью чего необразованный пролетарий может максимально быстро «перековаться». Основным мировоззренческим лозунгом стала фраза «Бытие определяет сознание». А значит, человек должен был пребывать в обстановке, которая полностью изменит его образ мыслей.

«Нужны были новые архитекторы, – поясняет эксперт. – И они появились. Мальчишки, чья юность пришлась на голодные годы мировой и гражданской войны. Не бывавшие за границей. Начитавшиеся Жюля Верна, Герберта Уэллса и Константина Циолковского. Насмотревшиеся открыток и карикатур о “России в 2000 году”. Они были готовы изобрести нового человека, изобрести новую архитектуру, не похожую на все, что было раньше».

Раньше основным свойством архитектуры было подчинение силе тяготения. Здания стояли на земле, были с ней неразрывны. ВХУТЕМАСовские проекты «городов будущего» полны домов на ногах, домов на рессорах, городов «с пятым фасадом» (крышей для приземления аэропланов), городов, летающих в космосе. И если дома на сваях – столбах-пилоти – еще появлялись в 1920-е годы, то до полетов было далеко. Впрочем, отдельные элементы «Летающего города» Георгия Крутикова, навеянного Циолковским, вполне можно опознать на МКС.

Прежде основным свойством дома была оседлость. Теперь важным принципом стал динамизм. Вслед за Велимиром Хлебниковым, придумавшим «дома-остовы» для укрепления личных походных кают, архитекторы рисовали капсульные конструкции и причальные мачты. Идея Николая Ладовского, запатентовавшего в 1930 году систему домов-скелетов с мобильными кают-кабинами, была воплощена в Японии в 1970-е годы.

Тяньцзинь, китайско-сингапурский зеленый город будущего. Ожидаемое завершение строительства - 2020 год. www.aodesign.wordpress.com

Раньше дом следовал простой логике строительного материала – дерева или камня – и был прямоугольным. Но теперь это казалось слишком банальным. На смену углам (и в пику «красным углам» с иконами) пришел круг. Самый известный дом с двумя пересекающимися кругами в плане был построен Константином Мельниковым на Старом Арбате. Фантастическая ситуация – частный дом в советской Москве – оправдывалась экспериментальным статусом. Форма круга объяснялась экономией материала и применением уникальных конструкций, напоминающих пчелиные соты. Несмотря на успех, в тираж дом не пошел, оставшись для своего создателя башней из слоновой кости. Из множества «круглых» проектов 1920–1930-х годов осуществлены были еще два – в Таганроге и Дилижане. Мировая популярность круглых домов пришла позже, в 1960-е годы, когда Бакминстер Фуллер изобрел свой геодезический купол.

До революции главенствовал принцип «мой дом – моя крепость». Дом был защитой от природных невзгод и непрошеных взглядов. В эпоху обобществления жизни и подчинения сил природы это стало не нужно. Вместо каменных темных домов появляются новые – «просолнечные», открытые свету и воздуху. В книге «Жилище» Моисей Гинзбург воспевает экономную мудрость японского дома и известные ему не понаслышке американские технологии стекла и бетона. Молодая республика не могла позволить себе такой роскоши, футуристические проекты воплощались из кирпича и дерева, окна уменьшались на усмотрение прораба. Но язык «интернационального стиля», заложенный в тех проектах, завоевал планету и определил облик архитектуры XX, а отчасти и XXI века.

КАКИЕ ЖЕ ИЗ ЭТИХ ПРИНЦИПОВ стоит взять на вооружение архитекторам? Историк Алексей Клемешов, доцент Московского государственного областного университета, выделяет прежде всего стремление советских градостроителей решать сразу комплекс задач. Градостроительство будущего – просторное, рассчитанное на освоение и использование больших пространств. При возведении новых городов или новых кварталов, считает эксперт, стоит учитывать опыт реализации таких проектов, как ВДНХ, где масштаб не шел в ущерб качеству. Нельзя отказаться и от идеи комфорта в разных областях повседневной жизни, работы, творчества – от быстрого, но безопасного передвижения в доме или офисе. Собственно, этот принцип успешно реализуется уже сейчас. Однако простота трансформации и передвижения с места на место не только шкафа или санузла, но и предприятий, объектов инфраструктуры, транспортных узлов – задача завтрашнего дня. Человек будущего – не только практичный пользователь, но и творец, ориентированный на усовершенствование.

«Экологичные» здания уже стали неотъемлемой чертой мегаполисов, в частности в Японии, наиболее динамично развивающейся в этом направлении. Японские архитекторы выдвинули идею сатоямы, гармоничного сочетания города-натурополиса и окультуренной природы. Это еще один из принципов советских градостроительных проектов (например, конкурса «Зеленый город» 1930 года), который сегодня успешно воплощается. Наконец, невозможно представить себе советский город с «элитными» районами и кварталами для бедноты. От идеи города для всех, без классовых и имущественных ограничений, считает Алексей Клемешов, нельзя отказываться. Маленькие шаги к такому справедливо устроенному городу – создание безбарьерной среды для людей с ограниченными возможностями, преображение трущоб – происходят уже сейчас.

СОВЕТСКАЯ УРБАНИСТИЧЕСКАЯ УТОПИЯ во многом уязвима для критики. «Некоторые писатели не разделяли восторгов архитекторов, находя в сверкающих стеклянных жилищах подвох, – говорит Марина Хрусталева. – Роман Евгения Замятина “Мы” демонстрирует ужас жизни на виду, превращающей частного человека в элемент огромного механизма: “Справа и слева сквозь стеклянные стены я вижу как бы самого себя, свою комнату, свое платье, свои движения, повторенные тысячу раз. Это бодрит: видишь себя частью огромного, мощного, единого. И такая точная красота: ни единого лишнего жеста, изгиба, поворота”.

Впрочем, ученые-фантасты не видели в этом беды: в работе “Животное космоса” Циолковский предсказывал, что через многие поколения человек превратится в иное самодостаточное существо, изолированное оболочкой от космоса. Ему виделся своеобразный симбиоз человека с его жилищем, стеклянным шаром-оранжереей: “Наш стеклянный шар и представляет подобие гипотетического существа, обходящегося неизменным количеством материи и вечно живущего. Животные в шаре, если и умирают, то на место их рождаются новые, питающиеся растениями. В общем, стеклянный шар бессмертен, как бессмертна Земля”. Архитекторы – студенты ВХУТЕМАСа, безусловно, читали эту вдохновляющую брошюру».

Принципиальное изменение мотиваций горожан остается главным условием воплощения замыслов советских архитекторов. Как подчеркивает Алексей Клемешов, город советского светлого будущего – это город людей труда, каждодневно работающих на общее, а значит, и свое благо, а не «квалифицированных потребителей». Город-община, где жители кровно заинтересованы в порядке, процветании и развитии каждого двора, улочки и дома. И готовы сами всего этого добиваться: обустроить детскую площадку и сквер, урезонить хулигана, переделать к всеобщему удобству освещение и подъезд. Ведь это их город.

Ну а пока антропологическая революция не завершилась, именно потребности горожан будут определять основной вектор развития, полагает Елена Первушина. Если жильцы считают необходимым собираться на семейные обеды, в квартирах появляются большие кухни, соединенные со столовыми. Если у людей есть время гулять на природе, а у города – место и деньги, то в центре и на окраинах появляются огромные парки. Если нет – появляются частные сады на крышах. А еще люди очень хотят быть современными. Поэтому они вечно будут экспериментировать со своими домами, планируя их и перестраивая. Так разработки в области компьютерных систем привели к возникновению концепции «умного дома», который не только выполняет все желания владельца, но и сам следит за своей исправностью.

ПУСКАЙ МНОГИЕ ПЛАНЫ остались лишь на бумаге, советским градостроителям удалось создать крайне привлекательный образ города будущего. Николай Романецкий, петербургский писатель-фантаст, ответственный редактор журнала Бориса Стругацкого «Полдень. XXI век», вспоминает о попытках вернуться к проектам 1920–1930-х годов в период хрущевской «оттепели» и в более поздние периоды. «В конце 1950-х годов группа студентов и преподавателей Московского архитектурного института начала работу над моделированием “Города будущего”. Проект назвали “Новый элемент расселения”. В результате расчетов в НЭР пришли к выводу об идеальном размере города. Его население должно составлять 100 тыс. жителей, а протяженность – всего 6 км. В таком городе можно максимум за 15 минут добраться до работы, пешком – до природы. Весьма популярными у архитекторов были следующие темы: крыша как центр общественной жизни; прокат бытовых принадлежностей; пешеходные микрорайоны; дома из цветного бетона, разнообразящего палитру городских пейзажей. Да и асфальт некоторым представлялся цветным». 

В конце 1970-х архитекторы продолжали мыслить категориями не отдельных домов или районов, а целых городов. К примеру, в прессе обсуждалась модель Биотронграда. Это линейный город, составленный из биотронов, связанных в единую коммуникационную систему. Биотрон – это 55-этажный дом на 5 тыс. человек, где производится все необходимое для повседневных бытовых нужд. Здание состоит из трех частей: жилой, обслуживающей и производственной. На пятидесяти этажах находятся квартиры. На первых пяти – общественная кухня, школы, физкультурные залы, кинотеатр, клиника,  ателье, кабинеты, клубы, помещения для развлечений. Принципы более чем узнаваемые.

«Вот эта модель города представляется мне вполне реализуемой в скором будущем, – признается Николай Романецкий. – Собственно, подобное уже происходит: совсем рядом с моим домом выстроили квартал, в котором есть все – от подземных автостоянок до фитнес-клуба с бассейном и сауной. Угнетает только одно: внутри него практически нет зелени. Это реальные каменные джунгли… Но если жильцы начнут оплачивать площади, занятые деревьями и цветами, то и соответствующие проекты непременно появятся».