Ганемановские пробы

Наталья Нифантова – 03 марта 2014

Даже если не считаться с тем, сколько сил и средств уже потратила доказательная медицина на разоблачение гомеопатии, современные любители взбалтывать и динамизировать достойны осуждения уже за то, что они сделали со своим Мастером. Самуэля Ганемана и при жизни-то гоняли «и в хвост и в гриву», но окончательно «распяли» его собственные последователи, отказавшись применять на практике то, за что так ратовал их учитель.

Христиан Фридрих Самуэль Ганеман, который родился весной 1755 года в саксонском городе Мейсен в бедной семье художника по фарфору, старшим из десяти братьев и сестер, собственным талантом и трудолюбием переломивший, казалось бы, уже предначертанную ему непримечательную судьбу, не заслужил косых взглядов через призму истории. Он не был ни шарлатаном, ни сумасшедшим. Напротив, среди врачебного сообщества XVIII века его выделяли трезвый ум, нестандартное мышление, бережное отношение к пациентам и практически революционное для того времени стремление к экспериментальной проверке своих гипотез. Гете, с которым основатель гомеопатии имел дружеские отношения, писал о нем: «Ганеман – это редкое сочетание философии, эрудиции, чья система должна в конечном счете привести к поражению ординарных, наполненных рецептами голов, но все еще редко признаваемый практикующими врачами, которые скорее его избегают, чем исследуют».

Знал бы он, что будет твориться спустя 200 лет его именем…

Мир мог вообще не узнать Ганемана как врача. Его отец и дед, как уже упоминалось, искусно расписывали фарфор, и ему следовало бы продолжить династию. Самуэля же увлекали естествознание и иностранные языки, на изучение которых денег в семье не было. Но мальчик проявил недюжинное упорство, которое не осталось незамеченным в школе. Директор не только освободил его от платы за обучение, но и дополнительно занимался с ним – именно благодаря этому шефству Ганеман стал полиглотом. В 12 (!) лет ему доверили преподавать сверстникам основы греческого, а к 20 годам он уже владел восемью языками.

Окончив гимназию, 20-летний Ганеман с несколькими монетами в кармане (и это были последние в его жизни деньги, полученные от семьи) отправился изучать медицину в университет Лейпцига, откуда после двух лет учебы поехал в Вену, чтобы получать полноценную врачебную практику, – в Лейпциге на тот момент настоящих клиник еще не было.

Зарабатывать на хлеб помогали переводы химических и медицинских сочинений, которым молодой ученый посвящал каждую третью ночь. Переводя научные труды с иностранных языков на немецкий, он дополнял их своими примечаниям, которые, будучи основанными на его самостоятельных исследованиях, содержали немало интересных наблюдений. Ганеман успел поработать библиотекарем и домашним врачом губернатора Трансильвании, получить диплом доктора медицины (свою диссертацию о судорожных болезнях он защитил в 24 года) и прекрасные знания в химии и фармакологии. Насколько они вообще могли быть прекрасными на исходе XVIII века…

Был период, когда Ганемана причисляли к лучшим докторам Германии и лучшим ее ученым. Пока он не совершил настоящий бунт против всего профессионального сообщества…

В качестве практикующего врача Самуэль вдоволь насмотрелся на печальные результаты популярных методов врачевания. И на этом мы остановимся отдельно. Потому что если сегодня, противопоставляя гомеопатии аллопатию, мы имеем в виду «нормальных врачей», а говоря точнее, доказательную медицину, то 200 лет назад эта медицина была не просто недоказательной, но и в высшей степени «ненормальной». Более всего процесс лечения тогда напоминал садистские опыты над людьми, проводившиеся методом «угадайки».

Микробиология еще только готовилась перевернуть всеобщие представления о живом, и кабинетные лекари, к тому моменту не имевшие ни малейшего представления о происхождении болезней, выдвигали теории одна другой курьезнее. Общая тенденция заключалась в том, чтобы на «семь бед» был «один ответ».

Георг Эрнст Шталь, между прочим, лейб-медик прусского короля и президент Медицинской коллегии, полагал, что всякая хворь – от избытка «тонического жизненного движения» и полнокровия, как его следствия. А шотландец Джон Браун, чья теория заслужила широкое признание коллег, был уверен, что болезнь – результат повышенной или пониженной возбудимости. Соответственно, заболевания бывают стенические и астенические. К последним он относил, к примеру, подагру, колики и… чуму.

Терапия не отставала от диагностики. «Угадав» род болезни по собственной классификации, действовали от противного. Перевозбужденных – успокоить, астеничных – взбодрить, полнокровных – «осушить». Первейшим средством от всего считалось кровопускание. Человеку, если его состояние не улучшалось, могли по пять раз в день вскрывать вену на руке, ноге или шее специальным скарификатором. И поверьте, не так много существует болезней, при которых состояние пациента и правда улучшается при потере крови… Следующими в рейтинге шли рвотные и слабительные средства. Затем – летучие раздражающие вещества: эфир, камфара, мускус. И, конечно, опий. Все это выписывалось в лошадиных дозах. Если уж прописана ртуть – то до язв на деснах. Если опий – до многочасовой потери сознания. А поскольку наверняка сказать, какое лекарство поможет больному, не мог никто, вполне нормальным было смешать в «рецепте» от 8 до 60 (!) компонентов.

Неудивительно, что Ганеман, «хлебнув» такой практики, писал другу: «Меня укоряла совесть – лечить неизвестные болезненные состояния… этими неизвестными лекарствами, которые, как сильнодействующие средства, если они неточно подобраны (а как может врач их подобрать, раз еще не исследованы присущие им специальные действия), легко превращают жизнь в смерть или вызывают новые страдания…» Противоречия даже привели его к решению отказаться от профессии врача, несмотря на финансовую стесненность, и сосредоточиться на химии и литературе. Рискованный шаг для 35-летнего отца семейства (а у Самуэля и его жены Генриетты было уже пятеро детей)! Однако он стал не концом карьеры, а началом гомеопатии.

Однажды, переводя с английского статью о хинном дереве, Ганеман поразился, как противоречивы лечебные свойства этого растения, и решил испробовать его действие на самом себе. Он начал принимать хинную настойку и заметил, что у него, здорового человека, проявляются симптомы малярии. Ученый предположил, что в этом сходстве и кроется секрет эффективности, с которой хинные препараты действуют против малярии: «С этим первым опытом, – писал он, – впервые блеснула мне заря новых, ясных дней во врачебной науке; он указал мне, что лекарства могут излечивать болезни только посредством своих болезнетворных сил на здоровый организм и что симптомы тех и других явлений должны быть сходны между собою». Так был сформулирован основополагающий закон гомеопатии: «Подобное лечит подобное».

Понятно, с одной стороны, желание предложить принципиально новую основу для лечения, раз уж старая косила пациентов пуще самих болезней. Но, с другой, получилось-то все то же: «семь бед – один ответ». Ну, помогает хина от малярии, но откуда такие глобальные выводы? И ладно бы – сделанные из верных посылок! Но вперед паровоза не убежишь.

Не мог Ганеман в 1790-м знать, что малярия вызывается малярийным плазмодием, ее «симптомы» после приема хины здоровым человеком – проявления аллергии на алкалоиды, которые, по иронии судьбы, и помогали выздоравливать настоящим больным, тормозя размножение плазмодия. (К слову, до конца структура алкалоида хинина была установлена только в 1907 году.)

Продолжив работу, Ганеман пришел к еще одной аксиоме. Наблюдая (в отличие от своих современников) за влиянием концентрации вещества на организм, он сделал вывод о необходимости значительного снижения дозы лекарства при использовании принципа подобия. В 1790-х больные должны были быть искренне благодарны человеку, предложившему такой подход. Уж лучше гомеопатические дозы, чем лошадиные.

Ганеман стал одним из немногих, кто сначала разработал полноценную систему теоретически, а затем внедрил ее во врачебную практику. Свое учение он обнародовал только через шесть лет: в 1796 году опубликовал первые опыты на латыни, затем статью на немецком языке, в которой впервые прозвучало слово «гомеопатия».

Чего он только не слышал с тех пор в свой адрес: «Мошенник!», «Шарлатан!», «Манипулятор!». Его люто ненавидели и фармацевты, и врачебная братия: Ганеман с его индивидуальным подбором лекарств, по мере того как метод обретал популярность, все больше отбирал прибыли у первых и вторых. Кому нужны огромные объемы камфары и опия, если достаточно нескольких капель совсем иных препаратов?

Нападки ожесточились с публикацией в 1810 году первого издания «Органона врачебного искусства» – систематического изложения нового метода. Когда в 1811-м Ганеман попытался приобрести в Лейпциге независимую кафедру и клинику, то добился только того, что ему запретили врачебную практику. Тогда ученый разослал обращение к врачам, пригласил их на свои лекции и постепенно превратился для консерваторов в настоящего ересиарха, собрав вокруг себя кружок из учеников и приверженцев. Именно благодаря этим «сектантам», как называли их противники, появился труд «Чистое лекарствоведение» – шесть томов с результатами исследования первых 62 гомеопатических лекарств.

Покинуть Лейпциг Ганеману пришлось в 1820 году, когда власти стараниями конкурентов-аллопатов перекрыли ему «кислород» – обязали прописывать свои лекарства из обычных аптек. Воспользовавшись покровительством герцога Ангальт-Кетенского, приверженца гомеопатии, ученый поселился в провинциальном Кетене, с правом свободной практики и отпуска лекарств без посредничества аптек.

Именно в Кетене Ганеману представилась возможность показать боеспособность своего учения перед лицом холеры. В 1831 году Европу захватила эпидемия, смертность во время которой достигала 50–80 %. Ганеман, никогда не видавший холерных больных, на основании только лишь описаний болезни увидел сходство ее симптомов с признаками отравления чемерицей, камфарой и солями меди. Во все уголки Европы он разослал циркуляры с указаниями по применению соответствующих гомеопатических лекарств и спустя какое-то время начал получать восторженные отклики – больные выздоравливали.

Чтобы не быть уличенными в «столоверчении», тут нам тоже придется сделать медицинское отступление. Чем объяснялся успех Ганемана в борьбе с холерой?

Возбудителем холеры, как мы сегодня знаем, является бактерия вида Vibrio cholerae (открыта в 1883 году Робертом Кохом). Все же выписанные ученым средства, являясь достаточно ядовитыми, в небольших дозах выступают как противомикробные. Чемерица содержит алкалоид вератрин, медь и ее соединения славятся своими антисептическими свойствами, а камфара, помимо этого, еще и улучшает дыхательную и сердечную функции.

И уже проговорим это до конца. Сегодня найти объяснение всем успехам Ганемана не представляется возможным из-за недостатка свидетельств и неизвестной степени их достоверности и точности. Правда в том, что как у врача у него были и несомненные успехи, и вполне понятные провалы (например, знаменитому музыканту Николо Паганини гомеопат так толком помочь и не смог). Его методика со временем претерпевала изменения, но одно оставалось постоянным – от гомеопатии тогда никто не умер. Никому даже хуже не становилось! Что для врачевания на рубеже XVIII–XIX веков уже было великим достижением.

В Кетенском затворничестве Ганеман провел долгих 19 лет. В 1830 году он похоронил жену, которая была классической самоотверженной спутницей ученого и матерью 11 его детей, и остался один. Если бы на этом все кончилось, никогда б не видать нам в аптеке «Анаферона» и «Оциллококцинума»! Но тут появилась Она.

Мелани д’Ервилли Гойе, приемная дочь бывшего министра юстиции Французской республики, в начале 1835 года прибыла в Кетен, как многие, за советом знаменитого гомеопата. Старику было от чего потерять голову – пациентка оказалась крайне разносторонней личностью: любила спорт и охоту, коллекционировала ружья, занималась литературой и живописью, а также изучала медицину. Очень скоро Ганеман сделал ей предложение, а летом отбыл с ней в Париж, где активно работал еще восемь лет. Именно из Франции гомеопатия распространилась по свету. Супруга ассистировала Ганеману, а на своих визитных карточках писала: «Д-р Мелани Ганеман, первая во Франции женщина-врач». Умер Ганеман 2 июля 1843 года, на 89-м году жизни. Уход его стал потерей для последователей – еще и потому, что вдова категорически отказалась предоставлять ученикам рукопись шестого издания «Органона» и все журналы больных, которые Ганеман вел с исключительной подробностью и которые могли бы существенно дополнить его литературное наследие. Сейчас оно составляет 103 труда (включая переводы сочинений по химии, фармации и медицине) и более 200 писем, в которых ученый высказывается по разным вопросам гомеопатической теории и практики.

Нужно сказать, что взаимоотношения ученого и его второй жены – отдельная тема для обсуждения в стане гомеопатов. В чем только не обвиняют Мелани Ганеман и как только не оправдывают. Но справедливости ради заметим, что осторожничать с шестым изданием «Органона» у нее были все основания. Сам основоположник гомеопатии еще при жизни выражал крайнюю озабоченность тем, как применяют его метод его же последователи. Своими настоящими учениками он, по сути, считал лишь жену и нидерландского врача Франца Беннингхаузена, автора множества литературных трудов по гомеопатии, составленных, в том числе, при поддержке Ганемана.

В письме последнему он как-то писал: «Немецкие гомеопаты уже стали на такую низкую ступень, что ниже нельзя. Теперь, как я слышал, они начинают вдумываться в прошлое и постепенно подвигаются вперед… Я не имею с ними никакого дела; будущий век будет более способен понять, что всего полезнее для благосостояния человечества».

К сожалению, те, кто стал на «низкую ступень», за прошедшие два с лишним века взяли числом. Сегодня на многочисленных сайтах сторонников гомеопатии поводом для обсуждения и источником поиска новых средств выступают документы, датируемые 1820-ми. Как будто время остановилось в их головах. Знай об этом Самуэль Ганеман, в 1790-м он бы еще хорошенько подумал, прежде чем остаться в профессии и предпринимать, как он сам выражался, «геркулесов труд» по продвижению своего метода.

Представьте, что у этого трудолюбивого и самоотверженного человека были бы те знания по физиологии, биохимии, микробиологии, не говоря уже о методиках исследования, которые есть сейчас в распоряжении любого выпускника медвуза. Неужто он стал бы лечить инфекции потенцированной водой? Как человек, Ганеман не был свободен от заблуждений своего времени. Но как врач он никогда не шел против фактов. Чего современным гомеопатам остается только пожелать.