Элои и морлоки

Станислав Владимирович Дробышевский
Известный антрополог, популяризатор науки, создатель (совместно с Александром Соколовым) научно-просветительского портала, посвященного эволюции человека, Антропогенез.ру, кандидат биологических наук, доцент кафедры антропологии биологического факультета МГУ им. Ломоносова, автор книг, инициатор выставок.

– Станислав Владимирович, наше сознание – такая вещь, о которой толком никто ничего не знает. Что можно сказать о его эволюции?

– Сознание – это производное мозга. Если начать с первопредка человекообразных обезьян – ископаемых приматов проконсулов, то их сознание было развито хуже, чем у современных шимпанзе. Потому что и строение мозга у них было гораздо примитивнее. Сознание первых прямоходящих существ – сахелантропов, орроринов, ардипитеков – тоже, вероятно, было не более развитым, чем у нынешних шимпанзе. С этого момента, в принципе, и можно начинать изучать сознание как таковое.

Если нет никаких орудий и следов трудовой деятельности, делать это можно по строению самих существ. И здесь нам важны два признака: размеры клыков и челюстей, которые показывают уровень межсамцовой и внутригрупповой агрессии, и половой диморфизм – различия самцов и самок. Если самцы очень отличаются от самок, у них большие клыки и челюсти, – значит, у этих животных существовала строгая иерархия, они много дрались и решали все через агрессию и силу. Если самцы похожи на самок и клыки у них небольшие, значит, они были добрые. И в эволюции предков человека наглядно заметна тенденция к постоянному уменьшению клыков и челюстей.

Другой способ – посмотреть состав групп: сколько там было самцов и самок, какого они были возраста, и как оказались в группе – местные они были или откуда-то пришли. Но сделать это проблематично, потому что мы редко находим останки групп, обычно это какие-то отдельные кости. Но прецеденты есть. Например, останки семейства австралопитеков афарских с датировкой 3,5 млн лет назад. По ним ясно, что в группах было несколько взрослых самцов и, судя по всему, еще больше самок с детенышами. То есть у них не было жесткой иерархии, как у современных горилл. А для южноафриканских австралопитеков был сделан изотопный стронциевый анализ, который показал, что самцы были, в основном, местные, а самки переходили из группы в группу. У обезьян это называется самцовая филопатрия, а у людей – патрилокальность или патриотизм.

У современных горилл и шимпанзе самки тоже легче переходят из группы в группу, чем самцы. Такая же картина и у неандертальцев, и у современных диких племен. Потому что, если в группу переходит мужчина, первой реакцией на него бывает желание убить. К женщине отношение более мягкое. Для современных людей, конечно, такое поведение все же не характерно, но до недавнего времени, видимо, это было нормой. Итак, наши предки были не очень агрессивными по сравнению с другими человекообразными обезьянами, а значит, имели шанс развить свое мышление. Что они и сделали.

– А если говорить о времени, когда появляются зачатки культуры?

– Как раз в этот момент мы можем понять, что было в голове у наших предков. Даже изготовление простейших каменных орудий требует интенсивного и длительного обучения, потому что без него сделать даже примитивный чоппер (одно из самых простых древних орудий – галька или желвак, оббитые с одного края. – Ред.) не удавалось еще никому. Поэтому наверняка в этот момент появляются и зачатки речи.

Более того, с некоторых пор возникает так называемое символическое поведение, то есть поведение, не продиктованное функциональностью. Древнейшее свидетельство символизма – это галька красного цвета, найденная в Макапансгате (Южная Африка), с характерным естественным рельефом, который придает ей сходство с человеческим лицом. Найдена она в 32 км от того места, где находится месторождение таких камней. А поскольку камень не мог прикатиться туда сам – его кто-то принес. Следов использования на нем нет, поэтому, судя по всему, его принесли просто за то, что он красный и похож на лицо. Датировка гальки – 3–2,5 млн лет, то есть время последних грацильных австралопитеков и первых Homo. Это означает, что первые же люди занимались какой-то творческой деятельностью, что очень приятно.

Есть и другие подобные находки. Раковина с нацарапанным на ней узором в виде зигзага (450–500 тыс. лет назад). Ребро слона с параллельными насечками или особо симметричные рубила, когда симметрия обусловлена не практической пользой, а «красотой». Орудия из необычных камней, индийская коллекция кристаллов горного хрусталя, отполированные куски ископаемых кораллов и т. д. Это все датировки – 400–300 тыс. лет назад. Самое примитивное искусство, чаще всего, – на уровне собирательства диковинок, а иногда – их изготовления.

– Религия – важная составляющая культуры, а значит, и почва для развития мышления и сознания. Что можно сказать по этому поводу?

– О зачатках религии можно судить по погребениям. Самое известное из древних принадлежит неандертальцам (130–120 тыс. лет назад). И у первых Homo sapiens в этот период тоже появляются погребения. Интересно, что могилы неандертальцев и сапиенсов отличаются. У первых похоронен всегда только один человек, лежащий на боку, а в могиле – никакого инвентаря. У вторых есть другие примеры (с датировками 100 тыс. лет назад). Скажем, двойное погребение – женщина с новорожденным ребенком. В пещере Кафзех (Израиль) есть могила сапиенса с огромными рогами лани на груди. В другой израильской пещере – Схул – лежал труп с зажатой в руке челюстью большого кабана. У неандертальцев ничего такого нет, есть лишь обрамления могил – рогами и камнями. Но и этот факт не доказан, да и внутреннего инвентаря там нет. А у сапиенсов есть и инвентарь, и могильное обрамление.

Позже появляются следы каких-то обрядов. У неандертальцев это захоронение голов пещерных медведей в нишах пещер и ямах, обложенных камнями. У сапиенсов – посыпка охрой и различный инвентарь: дудочки, наскальная живопись, женские фигурки – знаменитые верхнепалеолитические венеры и т. д.

И примерно 50 тыс. лет назад сознание, видимо, уже ничем не отличается от современного. Культура, конечно, менялась, а вот потенциальные способности – уже нет, потому что несколько десятков тысяч лет – очень маленький срок для эволюции.

Но нельзя забывать, что люди, которые вышли за пределы Африки 50 тыс. лет назад, активно общались между собой и обменивались инновациями, поэтому интеллектуальный уровень выравнивался, постепенно нивелируясь по всей планете.

 – На каком уровне находится современное знание о человеческом мозге?

– Те, кто пытается понять «вторую вселенную», идут двумя путями. Первый – копирование биологии. На этом пути, насколько мне известно, ученые продвинулись пока лишь до уровня нематоды. Но если мы своим большим мозгом с трудом понимаем, как работает нервная система нематоды, у которой в распоряжении всего 200 нейронов, то, чтобы понять, как работают наши 86 миллиардов, надо иметь кратно большее их количество, то есть невероятно большой мозг.

Другие пытаются «расшифровать» человеческий мозг через какие-то хитрые алгоритмы и компьютерные программы. Но, на мой взгляд, сравнивать наше мышление с компьютерным очень сложно. Компьютер может решать огромное количество трудных задач и местами даже быстрее, чем человек. Но мне кажется, что главное отличие человеческого интеллекта от машинного – это то, что у нас есть «хочу», а у машины – нет. Если у человека и есть какая-то «программа», то слишком уж она мудреная, да и срабатывает каждый раз по-новому. Мы отвечаем на воздействие среды нелинейно, компьютер – предсказуемо. Непредсказуемость человеческого поведения – и есть наша особенность, которую, по-моему, еще никто не превзошел.

– Вы часто говорите, что за последние 25 тыс. лет объем головного мозга у людей уменьшился и человечество, по сути, глупеет. Хотелось бы понять причины.

– На индивидуальном уровне глупеет, а на глобальном – умнеет. Древний человек должен был, условно говоря, знать все на свете, уже лет в десять быстро всему научиться (так как времени у него особо не было). Так что в те времена человеку действительно нужны были большие мозги. И если посчитать средние мировые значения, то наш мозг действительно уменьшается. Но тут есть тонкость – мы вычисляем «среднюю температуру по больнице». Потому что берем какой-то период верхнего палеолита и считаем всех современных людей. Но если судить по отдельным территориям, то все может быть по-разному. В каких-то группах мозг уменьшался, а в каких-то увеличивался. Например, средний размер мозга у современных монголов больше, чем у людей в верхнем палеолите. У них мозг увеличился, а у бушменов или австралийских аборигенов уменьшился.

Причем увеличение или уменьшение мозга может быстро происходить и по причинам, не связанным с генетикой. За последние сто лет люди стали лучше питаться, развилась медицина – как следствие, вырос мозг (по крайней мере, если судить по исследованиям в Великобритании). Или, если сравнивать японцев середины XX века и современных, – их мозги тоже выросли. За короткий срок – например, сто лет – генетика еще не сработает, а вот если они будут питаться хорошо какой-то более долгий период, то генетика обязательно вмешается.

– Если рассматривать наиболее вероятные сценарии будущего, как может измениться тело человека?

– Действительно, зная, какие будут условия среды, можно предположить, и как поменяются люди. Существуют разные адаптивные типы современных людей, приспособленные к разному климату. Правда, для современного человека, который в холодном климате все равно сидит в теплом помещении, это не так значимо, но в масштабах континента такие отличия довольно заметны. В теплых условиях люди чаще имеют узкие и вытянутые пропорции тела, пониженный обмен веществ, потому что их задача – остывать.

И если представить, что на планете победит глобальное потепление, то следует ожидать, что человечество в массе своей приобретет тропические пропорции и постройнеет. Также может расшириться нос, как и у всех экваториалов. Потому что широкий нос позволяет лучше вентилировать воздух. Вырастут челюсти и губы – чтобы увеличить испарение воды. Может поменяться форма черепа. Вытянутый череп позволяет голове лучше остывать. 

– А если, наоборот, похолодает?

– Мы с вами живем в эпоху межледниковья, но этот период, если сравнивать его с прошлыми геологическими эпохами Земли, очень затянулся. Поэтому не исключен и такой вариант. Если случится глобальное похолодание, мы станем коренастыми, как современные северные народы. В холодном климате у людей широкие пропорции, хорошо развита мускулатура, иногда повышено жироотложение. Потому что чем ближе форма тела к шару, тем меньше оно остывает.

А чтобы тепло вообще возникло, нужен очень быстрый обмен веществ, который у нынешних жителей Арктики гораздо выше, чем у экваториалов. Эскимосы, например, могут съедать по три колограмма жира в день. И никаких проблем с холестерином у них нет.

Но это лишь самый близкий холодный сценарий. Если говорить о далеком будущем, то такая перспектива может привести к возникновению, например, зимней спячки. Почему бы и нет? Среди приматов есть примеры – жирнохвостые лемуры, впадающие в спячку. Правда, во время жаркого периода, но тем не менее. Более того, этнографами зафиксированы случаи, когда северные народы при наступлении холодов садились вокруг костра и впадали в некий анабиоз, даже не разговаривали между собой. Правда, в этом случае может пойти отбор на психическую выживаемость, потому что выдержать полярную ночь дано не каждому. Но все эти сценарии возможны при условии, что влияние культуры будет минимально.

На мой взгляд, самый вероятный сценарий – пессимистический. Просто если посмотреть, что творится с ресурсами. Возможно, нас ждет не столько похолодание или потепление, сколько одичание. Не исключено, что мы уподобимся морлокам из романа Герберта Уэллса «Машина времени».

– А если научно-технический прогресс победит и человечество станет высокоразвитой цивилизацией?

– Это самый печальный вариант. Научно-технический прогресс до сих пор был призван облегчить жизнь людей. Но если это происходит, мотивация к развитию пропадает. И касается это, прежде всего, нашего головного мозга. Чтобы не считать в уме, люди придумали калькуляторы, на смену которым пришли компьютеры. До середины XX века большинство напрямую зависело от результатов своего труда, то есть нужно было, к примеру, пахать в поле, думать, когда сеять или косить. Сейчас же большинство людей совершенно избавлено от мыслей о еде, все покупает в магазине. Огромное количество народа вообще занято непонятно чем и получает возможность не думать вовсе.

Но, учитывая, что число людей на планете огромно, я полагаю, что общее количество умных сегодня больше, чем, скажем, в Средние века, потому что и людей больше. В количественном отношении это так, а в процентном, вероятно, уже иначе. Потому что те, кто раньше от своего скудоумия не смог бы оставить потомство, теперь прекрасно выживают.

Но антропологи любят поговорку: в полиморфизме – наша сила. В биологии нет понятий «хорошо» и «плохо», что-то, полезное в одних условиях, вредно в других. Так что вполне возможно, какой-нибудь не очень умный мозг в некой ситуации тоже может оказаться полезным. Интеллект – это не однозначно полезно и хорошо. Грибоедов уже давно написал, что горе от ума. И судя по тому, с какой скоростью мы уничтожаем среду обитания вокруг себя, – в принципе, Грибоедов прав.

– Как в случае победы научно-технического прогресса может измениться наше тело?

– Смотря какой прогресс. Возможно, мы будем похожи на элоев того же Уэллса. А если прогресс выразится в том, что человек сможет, не напрягаясь, иметь все необходимые ресурсы, то у нас есть живой пример – паразитические черви. Они деградировали, утратив большинство функций, кроме половой. Эти существа всей поверхностью впитывают кислород и питательные вещества. Зато они очень здорово плодятся. Вот вам, как вариант. Но для этого должна возникнуть система, которая будет обеспечивать саму себя. Когда человек изобретет пресловутый искусственный интеллект, который будет делать все, от добычи руды до починки механизмов, то человечеству настанет конец. Если нет никаких проблем – к сожалению, наступает полная деградация. Мы все хотели бы жить без трудностей, но как только это станет реально, все погибнут или превратятся в какие-то непонятные куски биомассы.