История находится в вечном конфликте с частицей «бы»: с одной стороны – нельзя сказать, что «было бы, если», с другой – очень хочется. Кто мог бы возглавить революцию 1917 года, что если бы Андропов прожил дольше, с кем можно сравнить Бориса Ельцина и по какому пути может пойти Россия? Об этом «ММ» поговорил с известным историком Егором Яковлевым.
«Новая планета», Константин Юон Фото: AFP, www.latercera.com
– Егор Николаевич, можно ли провести исторические параллели между началом XX века и сегодняшним днем?
– Любые параллели условны, и проводить их опасно – есть угроза впасть в схематичность. Но если все-таки попытаться, то я бы сказал, что нынешние времена напоминают начало XX века. Государство так же пытается утвердить патерналистскую модель управления с опорой на церковь. Сильный лидер во главе, пропаганда могущественной государственной власти, государственного же патриотизма и официальной духовности – все это, в сущности, повторяет триаду, которая сформулирована еще в царствование Николая I: православие, самодержавие, народность.
В начале прошлого века, как и сегодня, значительная часть населения воспринимала эту формулу с возрастающим скепсисом. В империи, как и в современной России, копились серьезные противоречия между самодержавным государством и крупным бизнесом, между бизнесом и рабочими. Но есть и важное отличие: стабильность российской монархии в 1900-е годы серьезно подрывал крестьянский вопрос.
В начале XX века те крестьяне, что жили в центральной части России, катастрофически страдали от малоземелья и от недоедания как его следствия. Это была малообразованная, суеверная и при этом очень многочисленная часть населения. Она яростно выступала против крупного помещичьего землевладения и даже шла на прямые бунты ради захвата земли. Апогеем этого стала крестьянская война во время революции 1905 года, когда крестьянские выступления пришлось подавлять карательными отрядами казачества. Но проблема никуда не делась. Она всплыла потом, в 1917 году – деревня поддержала большевиков, которые решительно ликвидировали помещичье землевладение и передали землю крестьянам через знаменитый «Декрет о земле». Сегодня часто вспоминают советские продотряды времен Гражданской войны, изымавшие излишки зерна на селе; это действительно вынуждало крестьян поднимать антисоветские восстания. Тем не менее, продотряды воспринимались в деревне как явление неприятное, но временное, вызванное войной.
А вот восстановление помещичьего землевладения, которое в той или иной степени входило в политическую программу всех белых сил до Врангеля, считалось абсолютным злом. Поэтому в итоге не только деревенский бедняк (что естественно), но и середняк качнулся к красным. Если рабочие были идейным авангардом революции, то крестьяне дали Красной Армии человеческую массу, отчаянно воевавшую за право владеть землей. Красных было больше. Кстати, после того как в 1921 году советская власть заменила продразверстку продналогом, деревня жила относительно спокойно вплоть до коллективизации, и крестьянство вполне могло считать себя бенефициаром победы в Гражданской войне.
За сто лет Россия прошла путь модернизации и урбанизации, и такой социальной бомбы, какой была проблема крестьянского малоземелья, в современной стране нет. Но по-прежнему есть проблема ужасного социального расслоения.
В нашу эпоху государство обладает гораздо большим медийным арсеналом, чем это было во времена Николая II. У него не было своего «Первого канала». Последний русский царь был человеком XIX века, воспитанным в духе того, что политика – дело кулуарное, оно совершается в кабинетах и скрыто от глаз общественности. А в начале прошлого столетия в империи уже произошел медийный взрыв: русская политика стала обсуждаться в прессе, в клубах, в Государственной Думе, наконец. Причем обсуждались не только вопросы бюджета, войны и торговли, но даже личность императора. Не понимая до конца роли печатного слова и правил публичной политики, Николай дал своим политическим конкурентам дискредитировать себя, свою семью, образ власти. Он не работал над своим имиджем. Негативную роль в восприятии царской семьи сыграла близость к ней Григория Распутина, тобольского крестьянина, которому молва приписывала неограниченное влияние на царя и царицу. В этой молве смешивались правда (Григорий за пределами дворца вел весьма вольный образ жизни и брал мзду за протежирование) и вымысел (любовником императрицы Григорий, безусловно, не был). Царь ничего противопоставить черному пиару не мог – вся влиятельная пресса была на стороне оппозиции.
Сегодня государство обладает гораздо большими возможностями для воздействия на общественность, так что консервативный дискурс весьма распространен. Но действие любой пропаганды ограничено во времени. Если она слишком долго не сходится с фактами реальной жизни, то перестает работать.
– Могла ли история России пойти по другому пути?
– Я думаю, что ключевая историческая развилка была пройдена по окончании наполеоновских войн. В этот период в России сложилась социальная база из пассионарных дворян-офицеров, будущих декабристов, опираясь на которых, можно было вводить Конституцию и отменять крепостное право. Помимо этих реформаторов, царь вполне мог рассчитывать и на круг верноподданных сановников, на такого коллективного графа Аракчеева, который был «без лести предан» и готов повиноваться любому велению государя.
В этот период у Александра I был реальный шанс подавить сопротивление консервативного поместного дворянства и избавить страну от крепостного рабства. Однако император, который долго посылал обществу сигналы о подготовке реформ, так на них и не решился. Более того, в конце жизни он фактически возглавил европейские реакционные силы, создав так называемый Священный Союз: коалицию европейских государств, цель которой – борьба против революций. В начале 1820-х этот союз, в политическом смысле ведомый Александром, сурово подавил буржуазные революции в Испании и Италии. После этого прогрессивное русское дворянство уже не верило, что Александр что-то изменит в Отечестве. Его стали считать тираном. Возникла идея заговора и цареубийства, которое осмыслялось в категории тираноборчества.
Недавно на экраны вышел фильм про декабристов – «Союз спасения». Эта яркая картина при всех достоинствах не показала главного: из-за чего же эти люди вышли на Сенатскую площадь? А вышли они из-за отказа Александра I от реформ и неверия в то, что его преемник Николай, давно известный в гвардии деспотичными замашками, будет править иначе, чем брат (в этом заговорщики оказались правы: за тридцать лет царствования Николай Павлович Конституцию не ввел и крепостное право не отменил).
При этом декабристы полагали, что история находится на их стороне: в ту эпоху по всей Европе шла борьба за парламенты и конституции против самодержавного правления. В 1820 году испанский герой войны с Наполеоном, генерал Рафаэль Риега поднял восстание, в результате которого король Фердинанд VI был вынужден дать стране Конституцию и провести либеральные реформы. Наши декабристы считали Риегу «родственной душой» и образцом для подражания; он делал то же, чего хотели и они. Кстати, конец Риеги также предвосхитил судьбу декабристов. Иностранная интервенция восстановила в Испании абсолютную власть Фердинанда, а героического генерала повесили в Мадриде как изменника.
Кроме того, однозначным злом в декабристской среде считалось крепостное право. Сейчас много говорят о том, что сами-то декабристы не освобождали своих крестьян, а значит лицемерили. Здесь нужно начать с того, что значительная часть декабристов вообще не владела «душами» – многие небогатые дворяне жили только службой. «Мотор» восстания на Сенатской Кондратий Федорович Рылеев только в 1824 году унаследовал от матери скромное имение под Петербургом с 60 крестьянами, но распорядиться поместьем не смог – мать поэта оставила кучу долгов, и деревню пришлось сразу же заложить.
Теперь о декабристах, которые обладали крестьянами. Практически все из них максимально улучшили условия жизни своих крепостных, видя в этом первый шаг к общегосударственному освобождению. Такие явления, как торг людьми или проигрыш их в карты, разделение семей, крепостные гаремы и прочее, были в этой среде абсолютно неприемлемы, хотя вообще-то распространены. Есть красноречивый эпизод в мемуарах Ивана Якушкина, который начал учить крестьянских детей грамоте. Узнав об этом, его сосед сказал: «Правильно! Так ты их продашь подороже!» Декабриста Якушкина это сильно покоробило – он о подобном и не думал, между ним и его соседом лежала идейная пропасть.
Также декабристы оживленно обсуждали формы освобождения крестьян. Первоначально главным считалось дать крестьянину личную свободу, освободить его от возможности быть проданным или затравленным собаками, вырабатывать в нем чувство собственного достоинства. Так собирался поступить Якушкин и на опыте понял, что освобождения без земли крестьяне не желают, перспектива быть только арендаторами их не устраивает. Программные документы декабристов уже предусматривают освобождение крестьян с землей. Причем если «Конституция» Муравьева предусматривала небольшой надел, то «Русская правда» Пестеля была в этом отношении достаточно радикальна – он отдавал крестьянам половину всей обрабатываемой в государстве земли. Это даже больше, чем крестьянская община в итоге получила по итогам 1861 года.
Воплотись все эти замыслы в жизнь, буржуазная революция произошла бы на 90 лет раньше февраля 1917 года, и история России была бы иной. Но этого не случилось. Крепостное право отменили только при Александре II, Конституцию вообще ввел последний русский царь, и не по доброй воле, а в результате революции 1905 года.
Я думаю, что после победы над Наполеоном Россия упустила исторический шанс. В течение всего XIX века отставание нашей страны накапливалось, в первую очередь, в области просвещения, грамотности и образованности населения. В начале XX века Россия оставалась единственной европейской страной, в которой не было введено всеобщее начальное образование. Когда начиналась война с Японией, официальная пресса свысока писала о японцах. Есть даже резолюция Николая II, где он называет их «макаками». Но в Японии всеобщее начальное образование существовало, и эта ура-патриотическая кампания сыграла с властью злую шутку, потому что в итоге «макаки» победили.
– Если бы во главе революции не оказались большевики, то кто это мог бы быть?
– Наиболее реалистичные шансы были у эсеров – преемников народничества. Неслучайно именно партия эсеров победила на выборах в Учредительное собрание. Правда, с определенными оговорками: партия к этому моменту развалилась на левых и правых, а голосование шло по старым спискам. Если бы партия левых эсеров, которая находилась в коалиции с большевиками, выставила отдельный список, не исключено, что она набрала бы больше голосов. И в этом случае большевистско-левоэсеровская фракция теоретически могла бы завоевать большинство в Учредительном собрании.
Правые эсеры не смогли возглавить революцию из-за своего стремления усидеть на двух стульях. Большая часть населения страны, в первую очередь, то же крестьянство, не хотела продолжения войны. Если большевики решительно объявили, что обращаются ко всем державам с предложением начать мирные переговоры и будут стремиться к выходу из войны, то правые эсеры увязывали этот вопрос с позицией союзников. Союзники же на мир соглашаться не собирались. Из-за двусмысленности, водянистости своей позиции правые эсеры теряли доверие масс.
Иначе сложилась судьба левых эсеров в революции. Руководство этой партии было очень недовольно Брестским миром. В итоге 6 июля 1918 года левый эсер Яков Блюмкин по согласованию с ЦК убил немецкого посла Мирбаха, стремясь таким образом вовлечь Советскую Россию в революционную войну с Германией и вызвать мировую революцию. Левые эсеры хотели поставить перед этим фактом Пятый съезд советов и, используя силу, заручиться его официальной поддержкой. Но большевики успешно подавили этот мятеж. После 6 июля распалась уже партия левых эсеров. От нее откололись партии народников-коммунистов и партия революционного коммунизма. Их члены и дальше пошли с большевиками. В этом смысле бывшие эсеры все-таки оставались во власти. Многие из них впоследствии вступили в ВКП(б). Кстати, среди тех, кто сохранил союз с ленинцами, были очень крупные политические фигуры. В первую очередь это патриарх партии Марк Андреевич Натансон, а также известный революционер, дальний родственник Петра Столыпина, Алексей Михайлович Устинов, член ВЦИК и будущий советский дипломат: его последний пост – полпред СССР в Таллине.
Карикатура художника В. В. Пескова
– Какова, на ваш взгляд, главная причина распада СССР?
– Это тема для докторской диссертации. Постараюсь изложить кратко свое видение вопроса. Изначально Советский Союз задумывался как государство рабочих и крестьян, но основная масса трудового населения России была слабо образована и не могла сразу после революции взять в свои руки управление государством. Поэтому руководство взяла на себя большевистская партия, которая к тому же должна была контролировать деятельность старых буржуазных специалистов. В первой половине существования СССР интересы партии и рабочего класса в целом совпадали; модернизацию России в XX веке осуществили именно коммунисты, они же задали контур того социального государства, главной отличительной чертой которого была уверенность населения в завтрашнем дне. Задача партии заключалась в том, чтобы установить советский строй, а потом передать управление трудовому народу через механизмы советской демократии. Но этого не произошло.
Утвердив советский строй, партия сохранила свою монополию на власть, никаких механизмов контроля над ней было. Партия осознала себя отдельной силой – номенклатурой, и стала действовать не в интересах трудового народа, а в собственных, причем понимаемых в узко-буржуазном смысле. Если огрубить, то поздние партийцы стремились сделать свои привилегии наследственными и вступить в частное владение имуществом. Что такое бесплатное образование и медицина? Это завоевание трудового народа. Но поздней коммунистической партии бесплатное образование уже было не нужно. Партийные бонзы понимали, что, если они конвертируют власть в собственность и капитал, то смогут легко оплачивать лучшее в мире образование и медицину многим поколениям потомков. Рабочий класс ничего поделать с этим не мог – у него не было инструментов, способных побороть партию.
– Как могло бы быть иначе?
– Мне кажется, шансы провести СССР между Сциллой и Харибдой были у Юрия Андропова. Про него иной раз говорят, что он был предтечей распада страны, это он, мол, двигал CCCР к коллапсу. Идея перестройки действительно была сформулирована Андроповым. Но я думаю, что перестройка Андропова и перестройка Горбачева – это два разных процесса, схожих только на начальном этапе.
Андропов намечал расширение социалистической демократии и экономические реформы. Его очень интересовали ленинские идеи НЭПа. Но я полагаю, что Юрий Владимирович вполне реально представлял те злокачественные перерождения, которые происходят в партии. Он видел угрозу, исходящую реформам от партократии, от условного коллективного Ельцина. Именно поэтому его недолгое пребывание на посту генерального секретаря ЦК ознаменовалось беспрецедентной борьбой с коррупцией, в том числе и в партийной среде. При Андропове попытки партийцев закрепить за собой привилегии имели мало шансов, поскольку генсек был выходцем из Комитета государственной безопасности и руководил силовиками. Горбачев был гораздо слабее как руководитель, и эту ситуацию просто не удержал. Проживи Андропов дольше, он мог бы отстроить в СССР нечто вроде китайского варианта; возможно, это был бы даже более социалистический вариант, чем сегодня в Поднебесной.
– А в Китае социализм?
– С одной стороны, современная экономика Китая действует скорее по капиталистическим принципам, однако они очень модифицированы: там сохраняются частичное пятилетнее планирование и активное вмешательство государства в экономику, благодаря чему за последние сорок лет несколько сотен миллионов человек (!) вышли из-за черты бедности. Это очень позитивный опыт, который мне лично весьма симпатичен. И это лучше, чем то, что мы имеем сегодня в России.
– Считается, что развал Союза начался еще во времена Хрущева. Какие его шаги к этому привели?
– Главный шаг Хрущева, который способствовал краху страны, – это десталинизация в том виде, в котором она прошла. Оттепель, конечно, была неизбежна, потому что та модель, которую выстраивал Сталин, была ситуативной, созданной для того, чтобы выдержать удар нацизма. Вся сталинская модель управления, начиная с 1927 года, объясняется через ожидание неминуемой войны. С этим связаны все перекосы 1930-х и 1940-х годов. Скажем, если вспомнить план ГОЭЛРО, разработанный Глебом Кржижановским, то в нем предусматривались равномерная электрификация и развитие промышленности, сельского хозяйства и транспорта. Но в связи с тем, что возник фактор близкой войны, упор был сделан на тяжелое машиностроение. Альтернативой было поражение.
Сталинский период оказался временем колоссального перенапряжения для всего советского народа. Однако социум не может жить в таком сильном стрессе постоянно – это невозможно. Поэтому напрашивались демократизация и снижение регламентированности жизни. Вместе с тем, когда нацизм был разгромлен, а советские ученые создали ядерную бомбу, появились предпосылки развития социалистической демократии и создания механизма народного контроля за партией. Но как раз политическую демократию Хрущев и не развивал – наоборот, распустил номенклатуру, а советские демократические институты остались чистой декорацией.
– По какому пути Россия может пойти в будущем?
– Я предпочитаю не гадать. Но думаю, что в силу особенностей своей истории Россия заражена или, наоборот, осчастливлена геном поиска общечеловеческого счастья. Она вряд ли удовлетворяется теми рецептами, которые предлагает западная цивилизация; продолжатся попытки нащупать нечто более справедливое, чем классический западный капитализм, который идет от кризиса к кризису.
Это новость от журнала ММ «Машины и механизмы». Не знаете такого? Приглашаем прямо сейчас познакомиться с этим удивительным журналом.
