Порыв сырого ветра протащил мусорную вереницу в мою сторону. Бледное солнце заволоклось серыми липкими тучами, не оставившими даже намека на его существование. Лицо мне обожгли первые, крупные и холодные, капли, а уже через секунду улица наполнилась плотным, закладывающим уши шорохом: снова начался дождь. Дождевые струи стекали по лбу, щекам, подбородку, на вкус они были кисловатые, и от них пощипывало под веками. Стало очень неуютно.
Интерфейс по-прежнему не работал, и я понятия не имел, как мне вернуться в виртуальность. Неожиданно до меня дошла вся пиковость моего положения. Я завис в реальности, как те бедолаги, которых ссылают на вечные поселения в миры, зацикленные на себя. Ведь, в сущности, что такое реальность? Тот же зацикленный мир. Я был Робинзоном на необитаемом острове – да что там острове, в необитаемой Вселенной, – и неоткуда мне было ждать помощи.
И тогда я по-настоящему испугался. Страх подстегнул нервную систему – интерфейс мигнул и заработал! Но только на одно мгновение – и тут же погас. Мелькнула перед глазами пустая, залитая полуденным солнцем улица – и пропала… Теперь уже навсегда. Старые фильтры, не выдержав нагрузки, сдохли окончательно.
Дождь посыпал гуще, заволакивая все кругом густым, клубящимся туманом, и я почти не видел троицу, удалявшуюся от меня по улице. Начало смеркаться… Я не сразу и сообразил, чего это вдруг темнеть стало. В виртуальности-то вечный полдень.
Кислотные струи стекали за воротник, пробегали ледяной змейкой вдоль позвоночника… Холодно, неприкаянно, одиноко. Полный даун, короче.
И эти трое все удаляются… Сейчас они исчезнут за серой завесой дождя… или свернут в развалины… и тогда я останусь один. Совсем один в этом холодном, неуютном мире.
Эта мысль была невыносима.
– Стойте! – закричал я и побежал за ними, разбрызгивая лужи. – Вы не можете бросить меня здесь!
Они даже не замедлили шаг.
А я бежал и выкрикивал что-то на ходу, а что именно, и сам не понимал.
– Подождите! Я знаю, кто вы! Мой брат… он тоже был диггером! Вы должны остановиться! Вы же диггеры, а диггеры не бросают своих!
Выкрикивал я все это, а сам не верил ни единому слову. Знаю я этих диггеров… совершенно асоциальный элемент… никчемный народ… Один был среди них человек – мой старший брат, да и тот, спасибо тем же диггерам, в больнице оказался.
И чего ради прутся они в реальность? Холод, дождь, лужи… А в виртуальности сейчас сухо и тепло, светит солнышко, и гостеприимно распахнуты стеклянные двери бесплатного кафе, где всегда можно заказать обжигающе горячий двойной кофе…
Я так размечтался (прямо на бегу), что не заметил полицейской платформы. Она выплыла из дождевого тумана переулка, раздвигая фарами водяную завесу, и зависла передо мной на высоте примерно двух метров. И загремело из громкоговорителей, далеко разносясь во влажном воздухе:
– Эй, придурок! Стой на месте и не рыпайся!
Тут бы мне и сдаться в руки властей, рассказать им о своих злоключениях. Показать, куда направились диггеры. Да что-то помешало мне. Может, то, что брат мой – тоже в прошлом диггер. А может, и что другое – старые, въевшиеся в гены страх и ненависть к властям. Только я и не подумал оставаться на месте, как они велели, а дернул в развалины, инстинктивно выбирая направление, противоположное тому, в каком скрылась троица, пробежал по груде строительного мусора, поднырнул под нависшую домиком плиту, да там и затаился. Из укрытия мне видно было, как скользнули следом голубоватые световые столбы прожекторов. Меня искали, но не слишком усердно. Сине-белая платформа еще немного повисела, шаря прожекторами по развалинам, потом прожекторы погасли, и платформа двинулась дальше вдоль улицы – в ту сторону, где я несколько минут назад разговаривал с троицей. Меня охватило ликование. От бега я согрелся, сверху – спасибо «крыше» – не лило, а о том, что я буду делать дальше, я старался не думать. Краем сознания я понимал, что эта беспричинная эйфория – не больше чем реакция на страх, и что она долго не продлится, но я отогнал это понимание от себя. Сейчас мне хорошо, а там будь что будет!
Из-за непрерывного шороха дождя я не сразу расслышал осторожный хруст шагов неподалеку от моего убежища.
Я опасливо выглянул из укрытия и увидел шагах в десяти от себя черную кожаную куртку. Мамут стоял спиной ко мне и оглядывал развалины. Меня искал.
Ну уж нет, теперь я с вами и знаться не хочу! Обойдусь как-нибудь без вашей благодарности.
А Мамут все стоял, ворочал своей гривастой головой и не думал уходить. Не знаю, чем бы кончилась эта игра в прятки, если бы не крысы. Их, как я потом убедился, в реальности тьма тьмущая. Но та, что влепилась в меня со всего размаху, была особенно жирная и противная. Она, наверное, тоже от кого-нибудь спасалась. Забыв обо всем, я заорал и пулей вылетел из своего укрытия.
– А, вот ты где, – спокойно сказал Мамут, оборачиваясь на мой вопль.
Рядом с ним мгновенно появился Дормидонт с деструктором в руке, направленным в мою сторону. Короткий хлопок! Я непроизвольно зажмурился, ожидая дикой, разрывающей внутренности, нечеловеческой боли. Но ничего не произошло, только резко завоняло во влажном воздухе паленой шерстью и горелым мясом. Обернувшись, я увидел то, что осталось от крысы.
– Твари, – с отвращением сказал Мамут, а я вспомнил слова брата о том, что крыса – худший враг диггера.
– Маздай, – кровожадно хохотнул Дормидонт, пряча деструктор в карман штанов. – Полный рулез!
– Пошли, – кивнул мне Мамут и, приволакивая ногу, двинулся обратно.
Мы вышли на бывшую проезжую часть. Дождь все не переставал, и с троицы лило, как из водосточных труб. Черная грива Мамута была охвачена влагой, как росой. Дождевые капли с размаху разбивались о лысый череп Дормидонта, собирались вокруг титановых колец пирсинга и стекали струйками на лицо. Желтая футболка на нем промокла насквозь, хоть выжимай, она облепила свитер, и как-то уже не верилось задорной надписи на ней. Джинджер была защищена от дождя лучше, но и ей хорошо доставалось. Дождевая вода хлестала с ее капюшона, как с подъездного козырька. О себе я и не говорю.
Они стояли, все трое, и разглядывали меня, как будто только сейчас увидели: Дормидонт – с неприязнью, Джинджер – с безразличием, Мамут – с любопытством.
Потом они заговорили – почти разом:
– Что ты там бормотал насчет брата-диггера? – Это Мамут.
– Ты почему нас ментам не сдал? – Джинджер.
– Да заслали его, ясен пень! – А это уже Дормидонт.
Я не знал, кому отвечать, а потому просто молчал.
– Так что там насчет твоего брата? – напомнил Мамут.
– Гуру, – сказал я. – Друзья называли его Гуру. Может, слышали?
При этих моих словах они все так и подобрались. Мамут, разбрызгивая губами воду, протяжно свистнул. У долговязого и вовсе глаза выкатились и челюсть со стуком отвалилась, так что в нее свободно заливал дождь. Джинджер пристально смотрела на меня из-под капюшона.
– А ты не врешь, ламерок? – спросила она, прищурившись. И, не дожидаясь ответа, повернулась к долговязому: – Я что-то не догоняю, Дормидонт. Ты же говорил, он умер.
– Так он и умер! – торопливо сказал я. – Его мозг потом по молекулам реанимировали. А вот из некротического шока вывести так и не смогли. Так вы что, – спросил я тихо, – были знакомы?
– Знакомы! – хохотнул Мамут, и в хохотке его слышалась горечь.
– Вот что, Диггер, – решительно сказала Джинджер. – Ты сейчас пойдешь с нами и все нам подробно расскажешь.
– А как же бизнес? – растерянно проговорил Дормидонт.
– Подождет. Мамут, ты идешь?
– Ну, гохоме так гохоме, – согласился Мамут.
Дормидонт еще немного поворчал, но потом и он угомонился.
Мамут всю дорогу крутил головой:
– Гуру! Живой, черт! Подумать только!
А меня вдруг начало колбасить. Последнюю таблетку глюкофага я заглотил еще в цехе, несколько часов назад, и теперь перед глазами у меня все колебалось и шло рябью. Заметив мое состояние, Мамут попридержал меня за рукав, развернул к себе, вгляделся в лицо.
– Что с тобой, приятель? – обеспокоился он.
– Глю-чит, – выдавил я из себя, цепляясь за его кожаную курточку: улица под ногами выгнулась, как кошачья спина, и, не ухватись я за Мамута, точно бы опрокинулся на спину. Горло как будто чьи-то пальцы сжали.
Джинджер что-то вполголоса сказала Мамуту, но я не расслышал ее. Да и не до того мне было: приходилось усиленно подавлять тошноту.
– Ты что, таблетки принимаешь? – подозрительно и вроде как с презрением спросил Мамут.– Толь-ко глюко-фаг, – с трудом сглатывая, проговорил я. – Сей-час все прой-дет.
– Я прикрыл глаза и постоял, чувствуя, как меня постепенно отпускает.
– Тухлое это дело – таблетки, – убежденно проговорил Мамут. – Сын у меня через таблетки погас.
Вот как? У Мамута был сын? Хотя почему нет? На вид ему лет тридцать. Или пятьдесят. Кто разберет?
Когда я открыл глаза, все было, как прежде, только почему-то подернуто радужной пленкой. Эта пленка меня немного расстроила.
– Ну, может он идти? – нетерпеливо спросила Джинджер, как будто сам я уже не мог говорить.
– Могу, – резко ответил я, хотя ноги едва держали меня.
Мамут, светлая голова, это просек и всю дорогу придерживал меня под локоть.
На перекрестке двух улиц развалины были расчищены, и в потрескавшемся асфальтовом покрытии виднелся обнесенный невысоким барьерчиком квадратный провал, в глубь него вели грязные широкие ступени. Я вспомнил жутковатые рассказы о подземных убежищах диггеров – заброшенных ветках метрополитена, канализационных системах, теплоцентрали. Переливающаяся радужная пленка покрывала стены и ступени тоннеля. Мы спустились под землю. Какое это, оказывается, блаженство, когда по макушке не долбит дождь!
Мамут достал из курточки фонарик, и радужная пленка на бетонных стенах, обклеенных постерами и покрытых граффити, засверкала так, что глазам сделалось больно. Я зажмурился, а когда снова открыл глаза, тут же забыл про все, даже про пленку. Джинджер плавным девичьим движением откинула капюшон на спину – и зажглось пламя. Так вот почему ее зовут Джинджер! Волосы у девушки были огненно-рыжие – коротко стриженные и слипшиеся в грязные сосульки.
Мы прошли мимо мертвых турникетов, спустились по мертвому эскалатору. Слева, за колоннами, показался пустой электропоезд с выбитыми стеклами. Когда мы приблизились к жилому вагону, от него во все стороны разбежались крупные, как болонки, рыжие крысы. Понемногу я начал к ним привыкать.
Что вагон жилой, сразу было видно по брошенным на лавки спальникам. В дальнем конце вагона стояла жестяная бочка с черной маслянистой жидкостью. Всё как в байках про диггеров! Дормидонт щелкнул зажигалкой (снова всплеск радужного блеска), и жидкость занялась тусклым, чадным пламенем. Мамут спрятал фонарик, подошел к висевшему на стене жестяному ящику, достал из него пластиковый контейнер. В контейнере оказалось жареное мясо.
Только сейчас я почувствовал, насколько голоден. Вонзил зубы в кусок – и чуть не подавился. На зубах что-то противно скрипнуло, я сплюнул в ладонь и увидел, что это клочок рыжей крысьей шерсти. Он, как и все остальное, был покрыт радужной пленкой. Пленка тошнотно колебалась, вздуваясь и опадая, – я словно внутри мыльного пузыря оказался, и этот пузырь вдруг начал сморщиваться, залепил мне лицо, глаза, нос, рот… Я начал задыхаться, не в силах порвать плотную, залепившую лицо пленку, и вдруг пузырь лопнул! Я захлебнулся воздухом и дождем и… пришел в себя. Стоя под проливным дождем на улице. Тоннель оказался глюком!
Мамут обеспокоенно заглядывал мне в лицо.
– Что с тобой, приятель? Ты случаем не на таблетках?
– Только глюкофаг… – невпопад ответил я. (Кажется, я уже произносил эти слова, причем совсем недавно. Так всегда бывает при глюках – вечно что-нибудь кажется…) – А где… где метро?
– Какое еще метро? Да ты, брат, сказок наслушался. Топай, если хочешь увидеть, как живут настоящие диггеры.
Мы вышли на открытое пространство. Это была площадь. Слева и справа лежали груды рухнувших зданий. Порывы ветра создавали в сплошном потоке воды поперечное движение мелкой водяной пыли, которая ходила волнами то в одном, то в другом направлении. Когда ее относило в сторону, впереди становилась видна полуразрушенная красная стена. Там, где она еще сохранилась, ее венчали странные двойные зубцы. Форма этих зубцов показалась мне смутно знакомой – по школьным урокам истории.
В стене зияла полукруглая арка.
Мы прошли под ней и оказались на другой площади, выложенной продолговатыми каменными брусками. Диггеры направились прямиком к канализационному люку. Мамут и Дормидонт сдвинули чугунную крышку в сторону, и Джинджер проворно нырнула в колодец. Дормидонт последовал за ней, и мы с Мамутом остались одни на площади.
– Знаешь, где мы? – спросил Мамут, рассеянно поглядывая по сторонам.
Я покачал головой.
– А как город называется, знаешь?
Я снова покачал головой. Тогда я вообще мало знал о реальности, а что знал, успел забыть.
– Эх ты, Диггер, – с сожалением сказал Мамут. – Москва это… Москва, запомни. И стоим мы сейчас с тобой на площади древнего Кремля. Видишь вон ту взлетную площадку рядом с колокольней? Там раньше президентская платформа садилась. Ну, вперед!
Я нащупал ногами вделанные в стену стальные скобы и стал спускаться, перебирая ногами и руками.
Продолжение следует.
Словарик компьютерного жаргона
Глюк – ошибка, сбой в программе, а также галлюцинация (сленг хиппи). Глючить – работать с ошибками (о программе), видеть галлюцинации.
Гохоме – возвращаться домой, от англ. go home – «идти домой».
Гуру – уважаемый человек, опытный хакер.
Маздай – выражение неодобрения, от англ. must die – «должен умереть».
Рулез – выражение одобрения, от англ. rules – «(он/она) правит»
Это новость от журнала ММ «Машины и механизмы». Не знаете такого? Приглашаем прямо сейчас познакомиться с этим удивительным журналом.