Физиологические аспекты появления сновидений изучены достаточно и, в целом, не представляют загадки, относясь к области сугубо научной литературы. А вот образы, логика, смысл и цель их появлений как были в древности, так и остаются поныне тайной. Человечество искало ответы на эти вопросы с тех самых пор, как зародились основы философского анализа, и в каждую историческую эпоху формировались разные, подчас диаметрально противоположные ответы.
Античная мысль до Сократа, находившаяся во власти мифологии, рассматривала сновидения как особую часть бытия, пространство общения с богами. Сон («онейрос») трактовался как открытость человека – «алетейа», причем последнее слово означает также истину. Отсюда многочисленные исторические анекдоты, где именно во снах человек провидит свою судьбу. Подобное отношение к сновидениям демонстрирует и Библия (сны Иосифа). Несмотря на открытость высшим силам, человек, как правило, не в состоянии самостоятельно истолковать смысл своих снов и вынужден обращаться к прорицателям и толкователям. Именно в ту эпоху формируются первые попытки толкования сновидений.
В золотой век античной Эллады отношение ко сну меняется. Начиная с Платона и его культа разума и логики, сновидения рассматриваются уже не как способ проникновения в тайный мир (теперь путь туда лежит через рассуждение и анализ), а как пародия на рациональное мышление. В слове «пародия» здесь нет и намека на уничижение – речь, скорее, о некоем дополнении – аналогичном тому, как комедия дополняет трагедию. Так для просвещенного грека сны превращаются в кривое зеркало его собственных мыслей и именно в таком статусе впервые проникают в сферу искусств, формируя фантастическое направление в них. Именно в таком ключе рассматривает сны Аристотель, уподобляя их сценическим представлениям – комедии и трагедии. У него же впервые мелькает мысль о том, что душа во сне переживает некое очищение – катарсис, точно так же, как в момент лицезрения высокой трагедии. Однако дальнейшего развития эта идея тогда не получила – пройдет без малого 2,5 тысячи лет, прежде чем она вновь зазвучит, став краеугольным камнем психоанализа. Последующие греческие мыслители заняты были, в основном, вопросами этики и политики.
Уильям Оккам - монах, филосов и логик в одном лице
В рациональном Риме к снам относятся чуть ли не как к пережитку старины, попросту высмеивая их, или же ими пользуются как литературным приемом («сон Сципиона» у Цицерона). Средние века принято считать эпохой мракобесия, жестокости и войн, временем невежественным и иррациональным. В действительности все обстояло иначе. Средневековье – одна из великих эпох человечества, не уступающая в размахе ни античности, ни Новому времени. И, как всякая эпоха, Средневековье имеет фазы, схожие с фазами развития человека, – детство, юность, зрелость и увядание. В каждый из этих периодов Средневековье оказывается разным, в том числе и в отношении к сновидениям. Раннее Средневековье (VIII–XI века) опирается еще на античную мысль, прежде всего – неоплатонизм. Размышления о снах у раннесредневековых авторов повторяют тезисы неоплатоников, которые можно свести к простому высказыванию «сны – это пена», то есть нечто наносное, бессмысленное. Но в это же самое время формируются гностические учения Василида, Валентина, еврейская Каббала, арабский суфизм. Все эти учения уделяют снам самое пристальное внимание, анализируют их и приходят к выводу, что сны и бодрствование абсолютно тождественны, что это один и тот же иллюзорный мир: вся жизнь есть сон. В Европе эти учения вскоре объявляются еретическими и преследуются специально учрежденным следственным комитетом при церкви, сиречь святой инквизицией. Наступает Высокое Средневековье (XII–XIII века). Царство абсолютной логики, время, когда Оккам создал свою знаменитую «бритву» – логический инструмент, предписывающий не множить сущности без надобности. А сны как раз этим и занимаются, поэтому мыслители стараются их игнорировать – и Альберт Великий, и Фома Аквинский, и Пьер Абеляр ничего не говорят о снах. Именно в это время формируется жесткая дихотомия бытия: добро-зло, рай-ад и т. д. Сны не вписываются в эту схему, так что лучше о них просто промолчать… Молчание это оборачивается серьезными проблемами на следующем этапе, который голландец Йохан Хейзинга назвал Осенью Средневековья. Именно с этим периодом (XIV–XV века) и связаны расхожие представления о «мрачном Cредневековье»: с охотой на ведьм, религиозными войнами, эпидемиями чумы и погрязанием народов во тьму невежества. Сны возвращаются в общественное сознание: из глубины веков выныривают античные представления о том, что сон есть путешествие в мир духов. На фоне резкого падения градуса интеллектуальной жизни эти представления доминируют – с ними согласна даже церковь (в лице некоторых представителей). Переворот, произошедший в то время в философии, можно назвать изменой логике и присягой на верность мистике. Мистические доктрины черпают из сновидений материал для построения системы понятий и образов, формируя совершенно фантастическое представление о мире. В это же время сны, наконец, получают пластическое воплощение – в частности, в фантасмагорических образах Иеронимуса Босха. Именно эта сновидческая картина мира, с одной стороны, породит очередную интеллектуальную реакцию – Просвещение, с другой – ляжет в основу эстетической и философской подоплеки романтизма.
Новое время, начавшееся в середине XVII в., поначалу было исключительно политико-экономическим феноменом (зарождение промышленности и банковской системы, появление колониальных империй, первые революции). Философские принципы этого явления сформируются гораздо позже и будут носить исключительно рационалистический характер – от Декарта и Спинозы, через Лейбница к Вольтеру и Дидро. Сновидения вновь изгоняются из сферы анализируемого, даже объявляются бессмыслицей – с этим, кажется, согласна вся просвещенная европейская элита, однако в народе сновидения все еще мифологизируются, наделяются пророческими, магическими качествами. Эта двоякость формирует отношение к сновидениям у романтиков.
Собственно, романтизм, бывший жесткой реакцией на панрационализм просветителей, впервые превратил сны в материю искусства: художники не просто используют их, но строят из них свои творения – от первой до последней строчки (Гофман), от первой до последней черточки (Фюсли), от первой до последней ноты (Берлиоз). В эпоху романтизма сны, наконец, впервые подвергаются попытке серьезного философского осмысления – ими живо интересуется знаменитый пессимист Артур Шопенгауэр. Но его размышления служат лишь для подтверждения теории о том, что «мир есть моя воля и мое представление», иными словами, что все – лишь иллюзия. Пытаются проанализировать сны и последователи немецкой классической философии. Выводы их, правда, сомнительны: образы сновидений напрямую связывают с физиологическими состояниями сновидца, в тайный смысл их пока никто вникать не осмеливается.
Это произойдет только в конце XIX – начале XX века. Человеком, который впервые ввел сны в научный обиход и построил на их основе строгую научную систему, был венский психиатр Зигмунд Фрейд.
Вообще-то, начинал Фрейд как нейрофизиолог и в первое время придерживался чисто физиологического взгляда на сновидения. Работая под руководством знаменитого невролога, он очень заинтересовался природой неврозов. Задавшись целью выработать адекватный терапевтический метод борьбы с ними, он обратился к психической деятельности. Поначалу пытался работать, вводя пациентов в состояние гипноза. Потом попытался извлечь максимум пользы из вербальных контактов, улавливая оговорки и работая со свободными ассоциациями. Последние своей непредсказуемостью напомнили Фрейду сновидения, и он решил вторгнуться именно в эту, до него никем толком не исследованную область. Исходя из предположения о том, что сны являют не просто хаотический набор образов, а зашифрованный месседж, он занялся изучением их структуры. И обнаружил, что у людей, страдающих от сходных проблем, в снах присутствуют и сходные образы. Кроме того, большинство этих образов подобны и имеют либо выпукло-вертикальные формы, либо вогнуто-горизонтальные. Из этого сходства он сформулировал теорию пансексуализма, основное положение которой можно сформулировать так: основным инстинктом, руководящим всеми жизненными процессами, является инстинкт пола, продолжения рода. В условиях общества он заблокирован социальным началом (супер-эго), из-за чего человеческая психика (эго) страдает и, защищаясь, сбегает в область патологии – то есть невротизируется. Место, где живет этот основной инстинкт и где родятся сны, – область бессознательного – Фрейд назвал латинским словом «ид», то есть «оно».
В 1900 году выходит первое издание Opus magnum Фрейда – «Толкование сновидений». В этой книге «венский чародей» изложил основные принципы своей научной и практической доктрины, которую впоследствии окрестил психоанализом. Назначение сновидений по Фрейду – охрана сна, позволение мозгу отключиться от анализа-синтеза информации, а также суррогатное исполнение желаний, данное в виде зашифрованных (символических) образов, которые и составляют уникальную материю сновидений. Таким образом, в снах реализуются подавленные социумом (супер-эго) и личностью (эго) желания, происходит своеобразная разрядка бессознательного – похоже на выпуск пара из котла, находящегося под высоким давлением. Естественно, прежде чем возникают зрительные образы, мозг совершает грандиозную работу: суммирует желания, соединяет их с волей, преобразует в чистые мысли, которые, в конце концов, превращаются в «картинки». Поскольку сны в действительности все же не исполняют желаний, человек по-прежнему мучается от их нереализованности. Так возникают неврозы. Следовательно, ключ к лечению неврозов – в тех самых образах, которые представляют сны. Расшифровав их, можно выяснить реальные желания, тщательно скрываемые супер-эго, а введя их в сферу сознательного – воздействовать непосредственно на ядро невроза. В «Толковании сновидений» даются примеры таких расшифровок – нечто вроде научного сонника. Однако, пытаясь совместить эти толкования с теорией пансексуализма, Фрейд зачастую весьма произвольно все сводит к этой сфере: сигары, галстуки, шпили, ножи и даже зубы оказываются символами мужских органов; сумки, туфли, кастрюли – женских; полеты, падения, поездки символизируют соития. Такое сужение и зацикленность на сексуальной сфере не удовлетворяла ближайших сподвижников и учеников Фрейда – прежде всего Карла Густава Юнга. Последний подверг фрейдовскую теорию жесточайшей ревизии, освободив ее от пансексуализма. При этом задался вопросом: каким образом разные люди, зачастую даже не принадлежащие одной культуре, могут видеть схожие сны? И как может человек видеть во сне нечто реально существующее, о котором до этого никогда не подозревал? Рассуждая на эти темы, Юнг пришел к выводу о наличии архетипов – устоявшихся, значимых для всех визуальных символов. Само слово «архетип» (от греческого «архэ» – древний) указывало на то, что символы сновидений формируются веками. Кроме того, схожесть этих архетипов предполагает некую общность бессознательного у всех людей – так появилась теория коллективного бессознательного. Выяснилось, что сновидения лишь отчасти индивидуальны, в основном же они наполнены архетипами, сформированными коллективным бессознательным. Последнее есть, по сути, некий котел, где содержится информация о мире – не только настоящего и прошлого, но и будущего. Последнее объясняет феномен вещих снов, способных предрекать будущее.
Теории Фрейда и Юнга, помимо терапевтического значения, оказали огромное влияние на искусство ХХ века – такое направление, как сюрреализм, им обязано практически всем. И вот что интересно: именно в эстетике сюрреализма, точнее, в его визуально-пластическом воплощении (Дали, Миро, Магритт, Дельво в живописи и графике, Бунюэль в кинематографе, Арто в театре), сны наконец-то лишились своего субъективного статуса и стали объективными, доступными не одному, а сразу всем. Так, пройдя сквозь всю историю человечества, сновидения обрели заслуженное место в общемировой культуре.
Это новость от журнала ММ «Машины и механизмы». Не знаете такого? Приглашаем прямо сейчас познакомиться с этим удивительным журналом.