По дороге домой можно обнаружить, что дорога и есть твой дом. С улиц древнего Константинополя, средневековых площадей, обочин нью-йоркских шоссе «ММ» собрал тех, чей путь растянулся на годы и даже века.
Главное, что нужно запомнить о цыганах, – что это фантом. Не потому, что всем табором исчезают на рассвете, прихватив из деревни детей и лошадей. А потому, что само представление о них как о едином народе – кочевниках, гадателях, «египтянах» – не более чем проявление европейской ксенофобии. Особенно цветущей на постсоветском пространстве, где не знакомые с этнологией граждане зовут цыганами народы, которые друг к другу отношения не имеют.
Предки тех, чье самоназвание «рома» сейчас заместило и славянское «цыгане», и латинское gypsies, вышли из Индии на исходе I тысячелетия н. э. На 400 лет задержались в Персии, после часть двинулась в Византию. Здесь цыгане вели оседлый образ жизни: ассимилировались, приняли христианство, занимались кузнечным делом, слыли недурными ювелирами. Но Византийская империя рухнула, и в XV веке первые представители этноса потянулись в Европу. Налаживая отношения с европейскими правителями, пришлось проявить немного дипломатии. Например, для успокоения подозрительных властей сделать вид, что всякий цыганский табор находится под суровым контролем вожака, – так родился миф о всесильных цыганских баронах.
Но дипломатия не спасла, когда Западная Европа скатилась в экономический кризис. Как относятся к мигрантам, которые изо всех сил пытаются заработать себе на хлеб, когда и местным-то есть нечего? Европейское «понаехали» выразилось в средневековой жестокости. С XV по XVIII век были приняты сотни (!) законов, обещавших смерть всем цыганам-мужчинам, а женщинам и детям – «легкие» наказания вроде клеймения железом или отрезания уха. Народ уходит в глубокое подполье: живет в лесах, в пещерах, передвигается в основном ночью, промышляет воровством. Отсюда появляются зловещие слухи. Помните, чем кончилось дело у Гюго в «Соборе Парижской Богоматери»?
На Западе цыган реабилитировали лишь с началом промышленной революции. Чуть больше им повезло на востоке Европы, не так затронутом социальными катаклизмами. В Польше, Венгрии, Румынии, Украине, России цыгане прижились, как порядочные граждане, были обложены налогами и входили в разные социальные группы, хотя некоторые продолжали вести полуоседлый образ жизни и зарабатывать выступлениями. Руска рома – субэтническая группа цыган, сформировавшаяся в России около XVIII века. К попрошайничеству на вокзалах она не причастна, зато причастна к цыганскому романсу и театру «Ромэн».
Бродяжничество, наркоторговля и объегоривание доверчивых прохожих – все, что формирует маргинальный образ цыган, – пришло к нам совсем с другой стороны. Распад СССР больно ударил по этническим меньшинствам Восточной Европы. Например, по цыганам-мадьярам в Венгрии. Оказавшись на грани голода, они стали перебираться в Россию. Босые женщины на улицах 1990-х, несущие детей в перевязи за спиной, – это как раз мадьярки. Из Средней Азии в это же время на заработки потянулись люли, или мугаты. Российский глаз, конечно, разницы не заметил, но мугаты – мусульмане, говорят, как правило, на таджикском или узбекском, и не являются «родственниками» ни руска рома, ни мадьярам. Именно для них главным занятием здесь стало попрошайничество. Если же на улице вы увидите образцово-показательную цыганку, которая еще и попросит «ручку позолотить», почти наверняка ею окажется представительница кэлдэраров (иначе котляров, выходцев из Румынии) или влахов (украинских цыган). Те и другие сохранили свой национальный костюм, а кэлдэрарок можно опознать еще и по специфической прическе – косам на висках.
История исчезновения на Руси скоморошьего искусства – это история настоящей травли, имевшей идеологические и политические причины. Скоморохи были во многом наследниками языческих традиций, сами их песни, пляски, представления со сменой личин рассматривались православной церковью как крамольные и подвергались нападкам. А когда в XVI веке скоморохи, ведшие полукочевую жизнь, стали объединяться в ватаги, на них посыпались даже обвинения в разбое, хотя ни одного народного свидетельства о таких случаях не осталось.
До поры до времени власти не поддерживали эту борьбу. Настоящего праздника без скоморохов не мыслили себе ни князь, ни сам царь. И если скоморохов обижали незаслуженно, они вполне могли и челобитную «первому лицу» подать. Ситуация изменилась коренным образом в 1648 году, когда в Москве вспыхнуло восстание, известное как Соляной бунт. Под его влиянием беспокойства начались и в некоторых городах Севера, Юга и Сибири. И тут скоморохи с их языческим весельем были совсем некстати. Ведь как ведет себя правильный православный человек? Ходит в церковь, соблюдает пост, чтит царя… А как ведет себя тот, кто привык к балаганам? От «Гуди гораздо!» и кулачных боев до «Не послать ли нам гонца» (а то и личного похода к царю) – один шаг. Соляной бунт случился в июне, а в октябре-декабре по всей стране разошлись указы, предписывавшие гнать скоморохов отовсюду, музыкальные инструменты сжигать, а тех, кто будет упорствовать, – батогами и в ссылку. Люди еще долго укрывали у себя скоморохов, хранили гудки и гусли, несмотря на угрозу наказания. И все же постепенно скоморошество как явление и вид искусства сошло на нет.
Сейчас мало кто, помимо филологов и фольклористов, увидит разницу между каликами и калеками. А тем временем былинные калики перехожие – вовсе не немощные попрошайки, поющие духовные гимны за еду, а настоящие русские пилигримы – паломники по святым местам.
«Лапотки на ножках у них были шелковые, подсумочки шиты черна бархата, в руках были клюки кости рыбьея, и на головушках были шляпки земли Греческой», – так в одной из былин описывается, как сорок калик собирались идти в Иерусалим. Если шелка и бархат вас не впечатляют, то стоит сказать, что «кость рыбья» – материал не того качества, что рыбий мех, так на Руси часто обозначали моржовый бивень. Вещь не из дешевых. Да и «шляпки земли Греческой» не похожи на головной убор для нуждающихся, ведь это разновидность остроконечного железного шлема, как правило, украшенного образами святых или ангелов. Вообще, «униформа» калик очень напоминает одежду западноевропейских пилигримов. Даже упоминаемый во многих былинах «колокол», который якобы носили калики (если мы не полагаем, что они и правда таскали на себе кусок металла «во триста пуд»), находит пересечения с английским cloak, французским cloche или чешским klakol – то есть плащом. По этому поводу существует теория о том, что первые калики – это пришедшие на Русь с пропагандистскими целями сторонники европейского неоманихейства (в разных странах они звались катарами, павликанами, богомилами). Но это уже похоже на исторический детектив, так что не будем увлекаться.
В любом случае, бедными/обездоленными калики не были. Хилыми и увечными тоже, потому как до Иерусалима, например, топать и топать – попробуй-ка одолеть такой путь, будучи незрячим или безногим.
Другое дело, что, возвращаясь, калики-пилигримы по-разному решали свою судьбу. Более обеспеченные спокойно направлялись домой, к налаженному хозяйству. Те же, для кого «лапотки шелковые» были самым значительным вложением в жизни, предпочитали продолжить духовный путь и часто обеспечивали свое существование именно рассказами о далекой Святой Земле. Позже «сказание о…» превратили в способ заработка те, кто ни в какой Иерусалим не ходил, потому что в принципе ходил с трудом. Те самые калеки. Это слово и правда произошло от «калики», сменив заодно и смысл.
Мы дошли до самой романтической части нашего повествования и по доброй традиции научно-популярных журналов, пожалуй, испортим ее классификацией. Каких только музыкантов и чтецов не разгуливало по средневековой Европе!
Первыми, примерно в XI веке, появились ваганты (с латинского так и переводится: vagantes – странствующие). Они были еще не музыкантами, а, как правило, обнищавшими представителями духовенства, которые занимались исполнением стихов и песен (в основном с античными сюжетами). Делали они это на латыни, так что в качестве артистов для городских площадей не годились – простолюдины ничего бы не поняли. Позже в сообщество вагантов стали вливаться студенты первых университетов. В их поэзии появились сатира и застольные песни. Кстати, знаменитый студенческий гимн Gaudeamus igitur («Возрадуемся») родился именно из песен вагантов.
Но, видно, ваганты для массовой аудитории были слишком высоколобыми, чтобы стать популярными. В XII веке на улицах городов можно было встретить их конкурентов, развлекающих самую простую публику. В разных странах они назывались менестрелями (англ. minstrel), шпильманами (нем. spielmann), жограрами (порт. jograr), а во французском варианте, ставшем общим наименованием такого рода артистов, – жонглерами (старофр. jougleor, jongleur). С современными жонглерами, демонстрирующими ловкость рук и скорость реакции, их объединяет лишь то, что средневековые «шоумены» тоже могли при случае фокус показать. Но в первую очередь они были музыкантами и певцами. Правда, часто жонглеры исполняли не свои произведения, а сочинения поэтов более аристократического происхождения – трубадуров или труверов (фр. trover, trouver – находить, изображать, сочинять). Они даже могли работать в паре: трубадур сочинял, жонглер исполнял. После Альбигойского крестового похода 1209–1229 годов, следствием которого было ужесточение нравов и учреждение инквизиции, трубадуры практически исчезают с исторической сцены, а судьба жонглеров в разных странах складывается по-разному. Например, уже в XIII веке во Франции слово менестрель носит пренебрежительный оттенок, означая дешевого весельчака, потешника. А вот немецкие шпильманы веком позже становятся профессиональными городскими музыкантами, образуя цехи и гильдии, просуществовавшие вплоть до XVIII века.
Конец Гражданской войны. Грузовой поезд неспешно плетется по гористой местности где-нибудь на границе Айдахо и Вайоминга. На особенно медленном перевале в вагон запрыгивает потрепанный боевой жизнью северянин. Наконец-то он едет домой. И вдруг из темного угла раздается: «Ho, beau!» («Привет, красавчик!») Хэх, попутчик! Сколько еще таких странников без гроша в кармане и со смутной надеждой на будущее путешествует в товарных вагонах и пешком? Что ж, вдвоем даже веселее…
Это авторская фантазия на тему «Как в США появились хобо». Первое письменное употребление этого слова относят примерно к 1889 году, а его происхождение остается туманным. Одни исследователи полагают, что оно произошло от того самого «Ho, beau!», другие – от похожего «Ho, boy!» («Привет, парень!»), третьи – от выражения homeward bound (возвращающийся домой). Так или иначе, обозначать оно стало нищего странствующего рабочего, человека, живущего в дороге и нанимающегося на случайные заработки. Из разряда исторических оказий это явление вывела Великая депрессия. Когда люди стали массово терять работу и средства к существованию, дороги США заполнили бродяги, живущие не подаянием, а именно «подработками».
Образ жизни в пути был романтизирован произведениями Джека Лондона, Джека Керуака, Чарльза Буковски, так что во второй половине XX века хобо стали субкультурой. Теперь, правда, они путешествуют не от скверной жизни, а любопытства ради. У них есть собственный жаргон, особый хобо-код, символами которого они предупреждают друг друга об опасностях и приятных бонусах в пути, и даже своеобразный вид искусства – хобо-никель, творческая модификация монет.
Это новость от журнала ММ «Машины и механизмы». Не знаете такого? Приглашаем прямо сейчас познакомиться с этим удивительным журналом.